— О, Господи, — пробормотала я и постаралась принять более-менее подобающую позу. По команде монаха я выпрямилась, но мне пришлось сидеть на полу, поджав и обратив в одну сторону ноги, что в моем возрасте представляет собой в некотором роде испытание. Подняв голову, я увидела человека с выбритой головой, одетого в оранжевую тогу монаха, одно его плечо было обнаженным на тайский манер. Особенно поразили меня его голубые глаза.

— Вам удивительно, — негромко сказал он, — видеть здесь белого человека.

— Пожалуй, — ответила я. — Откуда вы, аджан?

— Из Калифорнии, но я здесь уже много лет.

Мы поговорили несколько минут о погоде, о том, как мне нравится Чианг Май, о его родном городе Фресно.

— Скучаете по нему? — спросила я.

— По Фресно? — ответил он с легкой улыбкой. — По Калифорнии? По прежней жизни? По сексу?

— Я не это имела в виду.

— Нет, — в конце концов сказал он. Но потом добавил: — Вы пришли с какой-то целью.

— Да, я разыскиваю одного монаха. Можно? — спросила я, указав на сумочку. — У меня есть его фотография. Мне сказали, он связан с этим храмом.

— Конечно, — ответил он. Едва взглянул на фотографию и протянул обратно. — Его здесь нет.

— Но был, — настойчиво сказала я. Монах не ответил.

— Аджан, расскажите, пожалуйста, о нем, — попросила я. — Не знаю, насколько это важно, но мне нужно знать, можно ли поговорить с ним. Я пытаюсь найти человека, который бросил в Канаде жену с дефективным ребенком, проверяю все путеводные ниточки, а их не так уж много.

Монах некоторое время молчал, потом произнес так негромко, что я еле расслышала:

— В буддизме холодное сердце — нечто такое, к чему нужно стремиться.

— Что?

— Вы чем-то очень обеспокоены.

На секунду-другую я задумалась.

— Не думаю. Не больше, чем обычно. Хотя, может, и обеспокоена. По крайней мере, немного.

Монах ничего не сказал.

Я несколько минут разглядывала, восхищаясь мастерством, фрески и резные окна. Потом внезапно обрушила на этого совершенно незнакомого человека поток слов. Рассказала об Уилле и Натали, о Дженнифер и Чате, о своих отношениях с Робом. С одной стороны, я ужасалась тому, что делаю, с другой — испытывала облегчение.

— Своих детей у вас нет, так ведь? — сказал он, когда я умолкла, чтобы перевести дыхание.

— Нет.

— Не ошибка ли это?

— Не знаю, — ответила я. — Возможно. Но я нетерпелива. Если б они без конца плакали, я, наверно, убила бы их.

Опять наступила довольно долгая пауза. Я смутно уловила пение где-то вдали и звон колоколов, но звучали они приглушенно.

— Это неправда, — снова заговорила я. — Я бы их не убила. Не бросила. Дочка Уилла умственно неполноценна, но у нее милейшая улыбка. Как он мог сделать то, что сделал? И знаете, что? Он приехал сюда и принялся писать книгу о женщине, которая изрубила в куски мужа и убила ребенка. Во всяком случае все считают, что так и было. Что требуется для того, чтобы заставить мать убить свое дитя, кроме полнейшего безумия? Разумеется, мы, взрослые, должны защищать детей, своих или чьих бы то ни было.

Я услышала, что мой голос звучит карканьем, и поняла, что не представляла, до чего расстроена всем. Подумала, что захлебнусь собственной желчью.

— И знаете, что еще? — продолжала я. — С тех пор как я приехала, почти никто не сказал мне правды — ни тайцы, ни белые. Они вежливы, они улыбаются и бесстыдно лгут. А если не лгут, утаивают сведения. В том числе и вы, — сказала я, указав на фотографию.

Мелькнула мысль, что за такое обращение к монаху меня поразит молния.

— Полагаю, во всех религиозных группах есть скверные люди, — заговорил через минуту монах. — Он был одним из таких. Он был здесь старшим монахом, и вдруг обнаружилось, что у него есть довольно роскошный дом за пределами храма, где он жил с женщиной, и «мерседес». Мы думали, что он уходит медитировать в одиночестве. Министерство по делам религий провело расследование — сами понимаете, это было сделано тайно — и он уже не монах.

— Это все?

— Нет. У него явно было много денег. Думали, что он крадет деньги из храма, но улик тому не было. Полиция решила, что он занимался контрабандой.

— Что он переправлял через границу?

— Драгоценности, наркотики, людей. Сейчас он в заключении.

— Давно?

— Уже два года.

— Кажется, его отец говорил, что он умер.

— Для отца, возможно, умер.

— Спасибо, что рассказали, — сказала я.

— Пожалуйста, — ответил монах. — Теперь вам пора возвращаться и заботиться о детях.

— Можно задать еще один вопрос?

— Да.

— Эти амулеты, — сказала я, протягивая пластиковый пакет.

— Они…

— Кощунственные, я знаю. Но когда-нибудь раньше вы их видели?

— Нет, — ответил он, возвращая их. — И, чтобы вам не показалось, будто я утаиваю сведения, не видел ничего похожего.

— Спасибо, — сказала я. — У меня на душе стало легче.

— Я рад, — ответил он. — Должно быть, вам нелегко стараться быть матерью стольким людям.

Я открыла рот, собираясь возразить, сказать, что я сознательно не заводила детей, что у меня замечательная жизнь, дело, которое пусть и не приносит богатства, но которое я люблю. Я хотела сказать ему, что у меня есть дом, очень хорошие друзья, что я путешествую по всему миру, свободно и беззаботно. Но ничего не сказала. Вместо этого поклонилась, коснувшись лбом пола, а когда выпрямилась, монаха уже не было.

После этого я не меньше часа бродила по городу, мысленно споря с монахом и с собой. Вспомнила слова Клайва, что я всегда из кожи лезу, чтобы помочь людям, которых почти не знаю, и подумала, не это ли имел в виду монах. Предположила, что Клайв имел в виду людей вроде Роберта Фицджеральда. Я обещала Роберту попытаться продать его домики для духов в своем магазине. Домики для духов! Притом в районе, где все гораздо больше склоняются к Армани и Шанель. Если у Фицджеральда была проблема с отцом, мое ли дело ее улаживать? Возможно, Клайв и монах были правы.

С другой стороны, Клайв вряд ли мог здраво судить. И замечание насчет людей, которых я почти не знаю, вряд ли было справедливо. Например, с какой стати я взяла его в деловые партнеры после давнего развода? Кого еще я знаю лучше? Я считала, что сделала это, так как теперь он был мужем моей подруги Мойры, но, может, причиной тому была уязвимость, которую я ощущала под его внешней удалью, может, сознание, что наш брак распался из-за меня. Конечно, когда Клайв открыл конкурирующий магазин прямо напротив моего, я понимала, что его предприятию долго не просуществовать, тем более, что тогда от него ушла вторая жена, довольно богатая Селеста. Я могла просто ждать, когда он разорится. Клайв не бизнесмен, хоть и талантливый дизайнер.

А потом Уильям Бошамп. Чего ради я пообещала искать человека, которого мало знаю, ради женщины с дочерью, которых знаю еще меньше? Не об этом ли говорил монах?

Может быть, единственный человек в моей жизни, за которого я не чувствовала ответственности, это Роб. И, может, именно поэтому так не хотела снимать с ним отдельное жилье. Я думала, что после этого наши отношения изменятся, что я буду не только стараться быть матерью для Дженнифер, но он еще захочет, чтобы я и для него была матерью.

Погруженная в свои раздумья, я совершенно не обращала внимания на свое окружение, шла по улицам, едва замечая шум города. Чиангмай всегда будет представляться мне ульем из-за громкого жужжания мотоциклов, которых там гораздо больше, чем машин. Они, рокоча, выезжали из-за углов и боролись за место на перекрестках, словно раздраженные насекомые. Я забрела на рынок возле Мун Муанг-роуд, находящийся неподалеку от окружающего Старый город рва. Едва замечала груды красных, колючих плодов нефелиума, зеленой папайи, ушаты с рыбой-саблей, кучи тофу и сушеной рыбы, крики торговцев.

Однако вдруг я заметила в опасной близости от себя какой-то мотоцикл и хотела уступить ему дорогу. Почувствовала, как рука схватила сумку на моем плече и дернула. Я закричала и крепко вцепилась в нее, но меня с силой отбросило на фруктовый киоск, я сдвинула груду джекфрута и сползла на землю. Несколько находившихся поблизости людей бросились мне на помощь, и когда я смогла оглядеться, мотоцикл скрылся в дымке выхлопных газов.