Глава IV. Из Токио к Ялу

Пароход Суминойэ Мару (Suminoye Маги), 14 мая 1904 г. Наконец мы отплыли, сопровождаемые большой толпой избранного токийского общества после устроенных нам торжественных проводов. Мы выехали из столицы 30 апреля и к полудню следующего дня прибыли в Шимоносеки (Shimonseki). Весь этот наш переезд по железной дороге напоминал нам предвыборное путешествие политического деятеля в Англии, если переполненные толпой станции, депутации, молодые дамы с букетами могут сделать Восток похожим на Запад.

Вполне вероятно предположить, что если представители власти, явившиеся пожелать счастливого пути иностранным офицерам, и ученики школ, расставленные шпалерами вдоль платформ, присутствовали там по специальному приказанию, то находившиеся там частные лица присутствовали из любопытства или любезности. Впереди всех находились дамы общества Красного Креста, среди которых много было жен офицеров из действующей армии. Толпа отличалась необыкновенно сдержанным энтузиазмом. Туда не допускался ни один подвыпивший малый, который в Европе имеет обыкновение портить всеобщее настроение своим лошадиным ржанием-хохотом.

Мы прибыли в Шимоносеки 2-го и выехали дальше в полдень 3-го. Как раз перед отъездом мы получили из Токийского главного штаба телеграмму о сражении на р. Ялу. Хотя мы и сходим почти с ума от досады, что пропустили это сражение, все-таки это известие было приятным напутствием для нас, англичан, и я был особенно порадован телеграммой от одного моего старинного приятеля, которая гласила:

Это относилось к высказанным мною на обеде у генерала Кодамы взглядам, что тяжелые орудия должны иметь большое значение. Весьма забавно припомнить, что в то время, когда я защищал необходимость употребления на войне тяжелых орудий, более мощных, чем обыкновенные полевые, и даже сильно увлекся этой темой, высшие штабные японские офицеры должны были меня выслушать и возражать мне с чисто академической точки зрения, тогда как им должно было быть отлично известно о предполагавшемся употреблении этих орудий в предстоящем бою. Я полагаю, что это были 12-сантиметровые мортиры. Мы не должны бы называть их тяжелыми орудиями, но маленькие лошади японцев заставляют приблизить их к более легкому типу.

Теперь мы с удобством плывем на Суминойэ Мару, военном транспорте в 884 тонны водоизмещением. Капитан парохода кажется славным малым; большую часть своей молодости он провел на парусном судне из Глазго. В знак внимания к союзу он поднял больших размеров британский флаг на передней мачте. Я думал до сих пор, что на подобную честь может рассчитывать только генерал-адмирал или кто-либо другой, особо выдающийся во флоте; но я не был в состоянии уяснить себе существующие для японского военного транспорта положения: когда, какие почести он обязан или не имеет права отдавать. Во всяком случае, экипажи находящихся в порту британских кораблей этим сильно наэлектризовались, высыпали толпами на палубы и оживленно приветствовали нас.

В устье пролива мы прошли в нескольких ярдах от большого германского почтового парохода, направлявшегося в Шимоносеки. Человек на мостике и экипаж, видимо, недоумевали, как к нам отнестись. Английские же пассажиры, находящиеся на борту, видя наш развевающийся флаг на передней мачте японского военного транспорта, послали нам вслед громкий британский клич. Лучшего предзнаменования и желать было невозможно.

Наше общество состояло из подполковника Юма (Hume), артиллериста; капитана Жардайн (Jardine) из 5-го уланского полка; капитана Винцента (Vincent), тоже артиллериста. Последний должен был присоединиться к нам в Чемульпо (Chemulpho). Далее два американца: полковник Кроудер (Crowder) и капитан Марч (March), артиллерист. Кроме них там же находились восемь офицеров с континента: два француза, два немца, один швейцарец, один австриец, один итальянец и один швед. Нашими, так сказать, вожаками медведей были полковник Сатоу (Satow), говоривший по-французски японский артиллерийский офицер, и капитан маркиз Сайго (Saigo), офицер Императорской гвардии, говоривший немного по-немецки. Посему я предвижу, что английский язык вряд ли будет употребляться как во время самого путешествия, так, может быть, и после него.

Мы имели с собой на корабле наш багаж, обозные повозки и лошадей, погонщиков и др. На пароходе находились наши верховые лошади и продовольствие на двухнедельный срок. Если бы в случае затруднительного положения нам пришлось высадиться на берег, то мы были бы снабжены всем необходимым и могли продолжать свое движение без потери времени.

Суминойэ Мару, 6 мая. Вчера прибыли в Чемульпо и бросили якорь рядом с останками «Корейца» и «Сунгари», миновав сперва «Варяг», блестящий борт которого, выдаваясь из мелкой воды отлива, казался частью тела какого-то огромного мертвого морского чудовища. Я надел этим утром свою саблю и зашел к британскому консулу, потом позавтракал в маленькой гостинице, содержимой французом и его женой-японкой. Корейцы кажутся очень похожими на кашмирцев. Те же грязные белые одежды; та же выносливость под тяжестью огромной ноши; та же бычья привычка к понуканию. Примеров тому мы видели достаточно, даже во время нашей непродолжительной остановки, длившейся немного больше часа. Возвращаясь назад, я был так неосторожен, что оступился, пробуя прыгнуть со шлюпки на трап. Я отчаянно взмахнул руками, падая вниз, и ухватился за крепкую руку полковника Сатоу вместо соломинки, как говорится в пословице. Это было очень ловко с его стороны и спасло меня от купания.

Чинанпо-гавань, 17 мая 1904 г. Двигаясь в северном направлении при тихой погоде, мы этим утром достигли устья р. Пингъянг (Pingyang). По правде говоря, мы пришли к этому заключению после тщательного изучения карт и после трудных вычислений. Странно путешествовать подобно Колумбу или Кортесу, взирая на каждый мыс с дикими предположениями, где мы находимся. Однако это было совсем так, ибо молчаливые японцы, как мы ни старались войти к ним в доверие, всегда отказывались сообщить нам о месте нашего назначения. Наши подозрения усилились, когда мы увидели миноноску, скользившую, подобно серому привидению, среди многочисленных островов. Она быстро приблизилась к нам и, удовлетворившись своим исследованием, так же быстро удалилась. Асагири (Asagiri), или Утренний Туман, было ее название, и она исчезла, подобно призраку, в утреннем тумане, откуда она так внезапно появилась. На обоих берегах реки возвышались один за другим зеленые безлесные горы, а далеко впереди мы с удивлением увидели густой грязный дым, как бы деловито висевший на голубом уборе раннего утра. Дым этот мог подниматься над Нагасаки или Вейхайвеем, — мы не могли с точностью определить его место. Оказалось же, что он висел над Чинанпо (Chinanpo), в гавани которого мы вскоре очутились. Дым этот шел от девятнадцати транспортов, в числе которых было несколько больших океанских пароходов. Все эти транспорты были битком набиты войсками. На борту транспортов находились 1-я артиллерийская бригада, 15-м полком которой командовал мой личный друг полковник Шиба (Shiba). Кроме того, там же находилась масса пехоты, входящей в состав Второй армии. Все эти войска направлялись в Маньчжурию, как нас об этом уведомили, но куда именно, ни один японец не посмел бы даже высказать предположение. Я слышал, что мы не будем высаживаться на берег; итак, пока наш пароход лег на некоторое время в дрейф, ко мне вновь возвратилось мое уравновешенное, спокойное настроение, позволяющее записать кое-что из впечатлений.

С тех пор как я выехал из Чемульпо, мне удалось собрать очень немного сведений о дикой и уединенной Корее от Винцента, присоединившегося к нам последним. Он провел в Корее более двух месяцев и посвятил меня во все пережитое им в этой оригинальной стране. В его похождениях туземцы, казалось, не играли большой роли, и их образ как бы бледнел перед более энергичными и предприимчивыми японскими генералами, миссионерами обоих полов и американскими золотоискателями. Оказалось, что мы с Винцентом встречались не только в Южной Африке, где нам посчастливилось служить вместе и исколесить с востока до запада весь Западный Трансвааль, но также и последней осенью в гостинице Монреаля в Канаде, где я принимал депутацию безбородых ветеранов, а он был на пути в Японию на два года. Наша британская компания теперь в полном составе, и все три рода войск имеют своих представителей. Я трижды счастлив, имея таких хороших товарищей, готовых прийти ко мне на помощь во время неизвестных нам приключений, с которыми, может быть, придется встречаться. Винцент и Жардайн оба изучали японский язык и знают его настолько, чтобы видеть вокруг себя, так сказать, одним глазом, в сравнении с остальными нами, совершенно слепыми. Мысль прикомандировывать молодых офицеров, уже имеющих некоторое знакомство с Востоком, к японской армии — во всех отношениях превосходна. Можно только пожалеть, что она не приводится в исполнение в масштабе, раз в десять превосходящем существующий. Для офицеров, которым придется впоследствии иметь много дела с азиатами, не может быть лучшей школы, как потратить небольшую часть их жизни на изучение азиатского характера в положении подчиненного, а не начальника; в качестве незаметного подчиненного, а не недоступного саиба. Очень немногие посвящают достаточно труда, чтобы изучить недостатки или даже чувства своих подчиненных, несмотря на то, что всеми признается, насколько это становится важным делом, когда приходится заботиться о возбуждении к себе любви и уважения. Две совершенно разные вещи: быть ли капитаном в полку сикхов или гуркасов, где с вами должны очень и очень считаться, или же быть прикомандированным к японскому полку, где вы можете рассчитывать только на то, что заслуживают ваше поведение и хорошие манеры. В Индии британский офицер видит свое превосходство над восточной расой, в Японии же он учится находить, что Восток может дать Западу. С военной точки зрения британским офицерам представляется превосходный случай работать с прекрасной армией, сильной как раз в том отношении, в котором слаба их собственная, то есть в отношении ее однородности и организации. Кроме того, присутствие некоторого числа британских офицеров в японской армии способно сделать ее офицеров немного менее farouche (жёсткой — Hoaxer) по отношению к британцам. Я имел время удостовериться в несомненно досадном явлении, что японская армия по ее типу и образованию скорее германская или французская, но, во всяком случае, не английская. Действительно, можно подтвердить с уверенностью, что военный прогресс в Японии гораздо меньше подвергся английскому влиянию и симпатиям, чем остальная область мысли. А, к несчастью, армия представляет собою первое из всех общественных учреждений как по своим размерам, так и по важности ее назначения. Для обыкновенного же путешественника или же жителя Японии, вследствие их взглядов и идей, армия остается закрытой книгой.