II. Суггестивные (скрытые) пласты «Девяти рассказов»

Объемность и многомерность прозы Дж. Д. Сэлинджера дает простор для всевозможных толкований всей книги «Девять рассказов» в целом и каждой из ее составных частей. Изучение художественной ткани этого произведения позволяет выяснить, как отражена в нем действительность в ее собственных формах и как сопрягается с этим второй — затаенный, суггестивный — пласт.

Объем критической литературы, посвященной этому рассказу (он впервые увидел свет в марте 1948 г. в журнале «Нью-Йоркер»), давно уже в десятки раз превысил размеры самого произведения. Рассказ включен в антологию как образец современной новеллы, его начальные абзацы вошли в хрестоматии как стихотворение в прозе, а критики все еще продолжают спорить относительно его смысла и подтекста. Суждения, высказанные по этому поводу, противоречивы. Здесь и «сексуальная неадекватность» героя Симора Гласса (Ф. Гвинн и Дж. Блотнер), и «тема искупления» (Л. Фидлер), и «бегство в фантазии детства» (Д. Лейч), и герой как «жертва» буржуазного матриархата (У. Вигенд), и «самоотчуждение» героя (И. Хассан). У. Френч называет в своей монографии Симора Гласса инфантильным, психически больным ветераном войны, считает, что рассказ не следует воспринимать как произведение, в котором события идут друг за другом и вполне ясны. Критик понимает рассказ «Хорошо ловится рыбка-бананка» как развернутую метафору, каждый элемент которой дополняет структуру целого и должен интерпретироваться вкупе с этим целым.

Дж. Рассел полагает, что основная идея рассказа как бы сфокусирована в эпизоде, когда Симор, поднимаясь в лифте после пляжа, запрещает незнакомой женщине смотреть на свои босые ноги. В восточной, античной и христианской мифологиях, вспоминает критик, нога есть символическое изображение души, духа. Эта аналогия дает ему основание для вывода о том, что Симор настолько чувствителен, что даже неумышленное вторжение в его духовный мир (т. е. случайный взгляд на его босые ноги) ужасает его. А. Хейзерман и Дж. Миллер-младший называют его юношей, не способным примириться со злом в мире взрослых. Итак, толкований рассказа в американской критике достаточно, и одно исключает другое.

В советской литературе о творчестве Сэлинджера образ героя рассказа «Хорошо ловится рыбка-бананка» рассматривается прежде всего с точки зрения социальной значимости. Ю. А. Петровский, например, считает самоубийство Симора результатом столкновения с прослойкой богатых мещан (сопоставляя, сравнивая социальный смысл конфликта героя с трагедией Мартина Идена). Симор, заключает он, конфликтует с американским образом жизни вообще, ибо «чувствует себя чужим в мире материального преуспевания и духовной нищеты».[88] Ю. Я. Лидский также видит суть рассказа в «столкновении двух миров»,[89] Т. Л. Морозова считает это произведение концептуально равноценным «Ловцу во ржи» с тою лишь разницей, что Симор Гласс не видит выхода из тупика, куда его приводит конфликт с обществом, и поэтому кончает жизнь самоубийством, тогда как Холдена писатель оставил на распутье, «не ответив ни на один из им же самим поставленных вопросов».[90] Выводы закономерные, если рассматривать рассказ «Хорошо ловится рыбка-бананка» как отдельное произведение. Однако он не только входит в книгу «Девять рассказов», где несет определенную смысловую нагрузку. И не только существует сам по себе вне этой книги, но и является одновременно важнейшим компонентом незавершенного еще цикла повестей о Глассах, в одной из которых писатель сам объяснил причины самоубийства Симора.

Здесь, однако, уместно коснуться вопроса о звучании на русском языке имени героя рассказа. В журнале «Народы Азии и Африки» находим возражение против транслитерации имени Симор, предложенной переводчицей рассказа Р. Райт-Ковалевой,[91] в пользу традиционного произношения этого имени в русском языке — Сеймур. Однако, поскольку это имя несет у Сэлинджера и семантическую нагрузку (Seymour — see more), т. e. означает, что его обладатель — провидец, следует согласиться с предложенной Р. Райт-Ковалевой транслитерацией имени. Тем более, что последнее соответствует его английскому звучанию. К слову сказать, каламбур этот (Seymour Glass — see more glass) передан в переводе Р. Райт-Ковалевой очень удачно: «Симор Гласс — Семиглаз».

Образом Симора Гласса открывается в книге «Девять рассказов» тема отчуждения личности в буржуазном обществе. Правда, ставя вопрос о безысходности для Симора данной ситуации, писатель в дальнейшем предложит собственное объяснение этой проблемы. Но если социальная нагрузка рассказа «Хорошо ловится рыбка-бананка» (взятого как отдельное произведение, вне связи с книгой «Девять рассказов» и циклом повестей о Глассах) в советской литературе о творчестве Сэлинджера исследована достаточно полно, то суггестивный смысл рассказа пока изучен мало.

Доскональное знание Сэлинджером древнеиндийской поэтики позволяет предполагать, что книгу «Девять рассказов» он компоновал не тогда, когда все новеллы были написаны, а, напротив, писал рассказы, зная заранее, что они явятся девятью слагаемыми книги. Применение в книге «Девять рассказов» требующихся, согласно древнеиндийской теории раса, «главных чувств» начинается с чувства любви (т. е. первого из девяти «стхайи-бхава»).

Рассказ «Хорошо ловится рыбка-бананка» состоит из двух сцен с эпилогом (драматургический принцип построения рассказа отмечают многие исследователи творчества Сэлинджера). В первой сцене Мюриэль (жена Симоpa) разговаривает по телефону из номера флоридского отеля с матерью, находящейся в Нью-Йорке. Мать Мюриэль считает Симора человеком психически неуравновешенным, и ее тревожит судьба дочери, хотя это не мешает ей попутно обсуждать проблемы модных туалетов. Во втором эпизоде Симор беседует на пляже с трехлетней девочкой, сочиняет сказку о «банановых» рыбках, которые, заплыв в подводную пещеру, объедаются бананами, заболевают банановой лихорадкой и умирают. В эпилоге он пускает себе пулю в висок.

О любви, плотском влечении, т. е. о чувстве, которое является в рассказе доминирующим, прямо не говорится. И тем не менее «главное чувство» рассказа именно таково (что и будет далее показано).

Сообщение о любви в зашифрованном виде содержится уже в самом названии рассказа. Экзотическим словом «рыбка-бананка» (bananafish) называют в США сорт обыкновенной селедки. (Кстати, в статье Артура Майзенера «Любовная песнь Дж. Д. Сэлинджера», опубликованной журналом «Америка», рассказ назывался «Отличный день для селедки»). Входящее в название слово «банан», обыгранное Сэлинджером в центральном эпизоде новеллы, в индийской народной этимологии постоянно связывается с любовью. Вспомним у Брюсова: «Лист широкий, лист банана, / На журчащей Годавери, / Тихим утром — рано, рано / Помоги любви и вере!». В примечании к стихотворению «На журчащей Годавери» Брюсов объясняет этот образ так: «Индусские женщины гадают о любви, пуская по течению рек листья банана с положенными на них цветами».

Следует заметить, что чувство любви (ведущей к продолжению жизни) вовсе не всегда считается в древнеиндийской религиозной философии (основной постулат которой есть представление о жизни как о бесконечной цепи страданий) эмоцией положительной и вовсе не всегда рассматривается как счастье. Напротив, всякое желание, в том числе и любовное, расценивается некоторыми индийскими философскими системами как величайшее несчастье, зло, отрешившись от которого только и можно достичь подлинного счастья. Правда, подобный подвиг считается доступным не каждому, а лишь избранным, приближающимся к состоянию Будды. В сборнике изречений буддийского канона «Дхаммападе» эта идея содержится в «Главе о счастье» и в «Главе о приятном». Условной образностью индийской литературы бог любви Кама зачастую представлен как воплощение похоти, вожделения, т. е. качеств отрицательных. Образ Камы порою сливается здесь с образом злого духа Мары — символа греха и соблазна, связываемого народной этимологией с понятием смерти. Десять стадий любви, различаемых в индуизме, ведут обычно к смерти (десятая стадия), наступающей либо в результате самоубийства, либо вследствие душевной болезни.