Если в 1947 г. в повести «Перевернутый лес» Сэлинджер продемонстрировал свое знакомство с древнеиндийской философией вообще, то вышедший годом спустя рассказ «Хорошо ловится рыбка-бананка» доказывает, что писатель в этой области отнюдь не дилетант. Можно поэтому предположить, что нежелание Сэлинджера переиздавать рассказы, написанные им до 1948 г. (а также те новеллы, которые были опубликованы в периодике позже, но в книгу «Девять рассказов» не вошли), объясняется именно отсутствием в них суггестивного слоя, требуемого санскритской поэтикой, которая не считала речь поэтической, если все слова в ней были употреблены в прямом смысле и ничего, кроме этого смысла, не подразумевали.

О заинтересованности древними языками Сэлинджер сам сказал в одной из повестей, составляющих цикл о Глассах. Повествование ведется в ней от имени писателя и ученого-филолога Бадди Гласса, в котором сам Сэлинджер признал свое alter ego. Говоря о себе в повести «Симор. Знакомство», Бадди мельком упоминает, что свободно владеет девятью языками, причем четырьмя древними. В повести «Зуи» сообщается, что самый младший из братьев Гласс (Захарий Гласс) в минуты меланхолии спасается от несчастной любви тем, что переводит древнеиндийские упанишады на греческий язык.

Если рассмотреть новеллы, составляющие книгу «Девять рассказов», с точки зрения теории поэтических настроений раса, можно увидеть, что в каждой из них имеется собственная «нить», свое «главное чувство», причем рассказы следуют друг за другом в соответствии с традиционной классификацией, содержащейся в книгах А. Кизса «История санскритской литературы» и С. Де «История санскритской поэтики».

1. «Хорошо ловится рыбка-бананка». «Главное чувство» этого рассказа — любовь.

2. «Дядюшка Виггили в Коннектикуте».[84] Здесь «главное чувство» — смех, ирония.

3. «Перед самой войной с эскимосами». «Главное чувство» — сострадание.

4. «Человек, который смеялся». «Главное чувство» — гнев.

5. «В ялике». «Главное чувство» — мужество.

6. «Посвящается Эсме». «Главное чувство» — страх.

7. «И эти губы, и глаза зеленые». «Главное чувство» — отвращение.

8. «Голубой период де Домье-Смита». «Главное чувство» — откровение.

9. «Тедди». «Главное чувство» — отречение от мира.

Оснащая «Девять рассказов», при всем их реалистическом содержании и философской символике затаенным смыслом дхвани, Сэлинджер вряд ли обращается лишь к избранным «знатокам», о которых речь шла ранее, поскольку людей, знакомых с основами древнеиндийской поэтики, не так уже много (даже среди литературоведов). Писатель, по всей видимости, убежден, что, прибегая к изощренным категориям и литературной технике санскритской поэтики, он усиливает гуманистическое звучание новелл, наполняя их общечеловеческим содержанием. Сообщение о том, что в «Девяти рассказах» существует затаенный эффект (т. е. требующая расшифровки тайнопись, проявляемое значение которой следует искать путем поэтически-ассоциативного восприятия выраженного смысла новелл), содержится, на наш взгляд, прежде всего в предпосланном книге эпиграфе. Это коан художника, поэта, проповедника Хакуина Осё (1685–1768), известный в дзэнской литературе под названием «Одна рука». Коан гласит: «Хлопок двух ладоней издает звук, а что такое хлопок одной ладони?».

Согласно дзэн, выразить истину словами не представляется возможным, ибо она постижима только интуитивно, в процессе внеинтеллектуального просветления, называемого сатори. Для пробуждения интуиции ученика дзэн выработал систему вопросов-коан, представляющих собой философскую загадку учителя ученику. Коан состоит из одного вопроса, в котором уже заключен ответ, но ответ не формально-логический, а парадоксальный. Г. С. Померанц сравнивает коан с древнегреческими апориями, называя его упражнением «на переход к другому типу мышления» — от формально-логического к поэтически-ассоциативному.[85] Г. С. Померанц считает, что коан Хакуина «Одна рука» является метафорой, равнозначной брюсовской «Ах, что значат все напевы / Знавшим песню тишины» (у Брюсова — «тайну тишины»). Коан о звуке, издаваемом хлопком одной руки, скорее напоминает оксиморон из стихотворения «Творчество»: «Фиолетовые руки / На эмалевой стене / Полусонно чертят звуки / В звонко-звучной тишине» и является парадоксальным сочетанием слов с прямо противоположным значением, цель которого — показать непостижимость мира.

Американский исследователь дзэн А. Уотс считает целью коан намерение отослать ученика в направлении, прямо противоположном тому, к которому он должен был бы обратиться. Коан Хакуина (это одно из первых трех упражнений для начинающего ученика дзэн), по мнению А. Уотса, нацелен на то, чтобы доказать новообращенному дзэн-буддисту, что все, что он слышит и видит, до чего дотрагивается, так же непознаваемо, как и «ничто», т. е. звук хлопка одной ладони.[86] Собственно, это и есть утверждение иллюзорности мира или, если изъясняться в терминах «видоизмененного реализма» Спенсера, — неотделимость субъекта от объекта. Однако дзэн не исключает и реальности материального мира. По свидетельству одного из виднейших интерпретаторов дзэн Д. Т. Судзуки, наряду с принятым здесь понятием просветленного духа шуньята (пустоты), которым утверждается иллюзорность мира, дзэн говорит, что безоговорочной «пустоты» вещей не существует.[87]

Избранный Сэлинджером в качестве эпиграфа к «Девяти рассказам» коан Хакуина, по-видимому, следует рассматривать не только как намек на то, что в буквальном смысле рассказов, помимо реалистического их содержания, имеется и смысл затаенный, не только как констатацию невозможности рассудочного решения жизненных проблем, а как идеалистическое утверждение существования двух миров — явного и скрытого, материального и духовного, реального и ирреального. Иными словами, помимо «звука хлопка двух ладоней», утверждается существование «звука хлопка одной ладони».

Намек на невозможность рассудочного решения жизненных проблем справедливо усмотрели в эпиграфе к «Девяти рассказам» Ф. Гвинн и Дж. Блотнер. Они писали, что коан Хакуина не только указывает на одиночество героев новелл, но призывает читателя осознать, что не все жизненные проблемы поддаются объяснению.

Поиски проявляемого затаенного эффекта в «Девяти рассказах» можно начать с названия, несмотря на его кажущуюся непритязательность и простоту. В названии содержится три «слоя» смысла. Во-первых, буквальный смысл — в книгу включено девять рассказов. Во-вторых, человеку, знакомому с основами древнеиндийской поэтики, цифра «9» должна напомнить о девяти «поэтических настроениях» (раса), использованных при построении рассказов. И, наконец, название содержит также намек на философскую позицию автора, поскольку оно вызывает ассоциацию с древнеиндийской метафорой «девятивратный град», или «девятивратное жилище», обозначающей человеческое тело вместе с воплощенным в нем духом «пурушей», т. е. чистым субъективным сознанием, которое считается частицей божественной субстанции. Древнеиндийская философская система санкхья, разработавшая понятие духа «пуруши» и материи «пракрити», предполагает два начала в мире — вещественное и духовное, материальное и нематериальное. Сознание — нематериальное начало — считается непознаваемым и бесконечным. Утверждение существования в мире двух начал, отраженное в названии «Девять рассказов», находим далее и в художественной ткани книги, воплощенное либо в идеях древнеиндийских философских систем, либо в постулатах японского дзэн. В «Девяти рассказах», впрочем, писатель только сделал первые шаги в этом направлении. Дальнейшее развитие эти философские построения получат в цикле повестей о Глассах.