С.С. Мои предки — выходцы из украинских и белорусских краёв. Давней своей генеалогией я занимался мало, так как отец мой не очень ладил с семьёй. Он ушёл добровольцем на фронт Первой мировой войны именно потому, что не слишком уживался с родными. Я знаю, что мой прадед был изобретателем вычислительной машины… Очень высоко ценю своего американского дядю — Николая (Николаса) Слонимского, с которым познакомился в 1962 году. Впоследствии по моей инициативе Союз композиторов неоднократно приглашал его в СССР. Это был большой друг русской музыки, сам русский музыкант, ученик Глазунова. Он эмигрировал после революции, сперва во Францию, а с приходом фашистов — в США. Там он оказался единомышленником самых серьёзных композиторов, а не шоуменов,— Айвза, Коуэла, Кейджа. С другой стороны, он неустанно пропагандировал русскую и советскую музыку. Сочувственно писал о Мясковском, Прокофьеве, Шостаковиче, Свиридове, причём в разгар "холодной войны"!

"ЗАВТРА". А о племяннике он писал?

С.С. Писал. Узнав мою музыку, оценил её высоко, но, естественно, старался сдерживать свои чувства, выступая в статьях и энциклопедиях.

"ЗАВТРА". Повлиял ли на вас Михаил Леонидович Слонимский?

С.С. Конечно, повлиял. Прежде всего тем, что, когда меня ругали несправедливо, он просил сесть за рояль и сыграть объект критики. И говорил: "Даже я, не музыкант, слышу выразительную, красивую мелодию. Как же авторитетные профессионалы, секретари Союза композиторов, ничего не услышали? Просто они решили напуститься на невлиятельного новичка, чтобы не претендовал на место в их рядах". Отец говорил, что всякое преследование только украшает биографию художника. Повлиял он и тем, что был преданным другом своих друзей — Зощенко, Шварца. Повлиял тем, что был заботливым наставником таких писателей, как Андрей Битов (ученик отца, которого я в этой комнате видел каждую неделю), Глеб Горышин...

"ЗАВТРА". Вы категорически утверждаете в своём трактате "Мысли о композиторском ремесле", что композитор должен жить жизнью своего народа. Переживать те же притеснения, поборы и оскорбления. Должен бывать в деревнях, разделять трудности крестьянской жизни, на равных общаться с тружениками городов…

С.С. Самая важная для меня мысль, что композитор должен быть не демократом, а частью демоса. Я не народник, а часть народа! Вы сами видите, как я живу — в тесноте, на 5-м этаже без лифта, в залитой сверху комнате, на ремонт которой у меня нет ни сил, ни средств, с испорченным сыростью роялем. У меня нет дачи, нет прислуги и секретарей. Но считаю, что, если бы жил в роскоши, ни одной ноты написать бы не смог. Композитор, как и писатель, пишет о сегодняшней жизни людей — реальных, а не гламурно-условных (о тех пусть пишут бездарности). С другой стороны, композитор создаёт новую реальность — идеальный мир, в котором душа человека выходит на поверхность. А наличие души предполагает и наличие совести. Только совестливый музыкант может создать человечную музыку. Мне кажется, что наличие совести доказывает наличие Всевышнего. В неодушевленном, сугубо материальном мире нет совести — её не имеют, например, цунами, тайфун или удар метеорита. Последовательные материалисты, следовательно, пропагандируют бессовестность. А в музыке совесть — главное начало.

Кстати говоря, когда проводили тесты среди политиков, выяснилось, что чаще всего они пользуются словосочетанием "как бы". Слово "совесть" — на последнем месте.

Ещё в начале своей карьеры я был одним из тех педагогов консерватории, которые поддерживали жанр песни у студентов. Например, у меня учился Владимир Мигуля. И сейчас поддерживаю песню — и бардовскую, и особенно фольклорную. Снобистский взгляд на музыку считаю абсолютно неприемлемым. Так что то, о чём я говорю, относится именно к совести искусства, а не к жанрам.

"Юный, любящий Моцарта, Глинку, Брамса, Мусоргского, Малера и Стравинского, обречён никогда в жизни не стать бандитом, садистом, коммерческим жуликом, лохотронщиком, бездельником, сквернословом, тем более террористом. Этого категорически не хотят понять власть имущие. Как видно, корпоративная и собственная корысть, а также инерция и непротивление злой силе дороже высокопоставленным чиновникам, чем судьба Отечества, о котором они говорят много помпезных слов".

"ЗАВТРА". Внешне вы производите впечатление хрестоматийного рафинированного петербургского профессора, чисто городского человека. Вместе с тем известно, что вы не только бывали в фольклорных экспедициях, но и подолгу жили в деревне. Это так?

С.С. Да. Жил в деревне с супругой, а до того ездил к крестьянам за песнями. Я глубоко уважаю очень многих людей, которые принадлежат к сословию русского крестьянства.

У нас в доме жила Матрёна Александровна Никитина. Фактически она была моей "мамкой", вырастила и воспитала меня. Ей я посвятил оперу "Виринея". Её не назовёшь "няней". Очень трепетно относилась к серьёзной музыке и, придя однажды с моего экзамена, сурово сказала: "Серёжа сегодня в Бахе два раза смазал". Была равнодушна к лёгким песенкам.

Ведь и в советское время пытались приучить людей к мысли о нашей прекрасной действительности тем, что музыка должна была отвлекать от жизни. Симфонии Шостаковича рассказывали о трудностях жизни и тем вызывали недовольство. В фаворе были бесчисленные вариации на тему "Легко на сердце от песни весёлой". И сейчас происходит то же самое, только в ещё большей степени и извращённой, сатанинской форме. Хотят, чтобы мы только сидели у "ящика" и смотрели всяческое порно и страшилки…

А в среде крестьян это было и является абсолютно чуждым. Крестьяне — люди очень сложные. Неприлично называть их "простыми людьми". Они трудно живут, трудно работают. Они сложнее нас, ибо у многих людей нашего круга интересы не выходят за пределы тщеславия, корысти и секса. А с крестьянами и городскими ремесленниками: честными столярами, плотниками, слесарями — я могу говорить на одном языке. Они понимают категории "совесть", "порядочность", понимают, что такое профессионализм.

"ЗАВТРА". А какие области России вы посетили как фольклорист?

С.С. Например, Пермскую (там, в деревне Чёрная, жил ещё в эвакуации), ездил по ней от Воткинской ГЭС до Перми. Однажды нас приняли за ревизоров — гоголевский сюжет повторился буквально. В одной деревне нас приютили старая большевичка и её друг — участник восстания на броненосце "Потёмкин". Они постоянно писали Хрущёву о том, что вокруг царит показуха, никакого "квадратно-гнездового метода" не применяется, кукуруза не прижилась, председатель колхоза пьяница и т.д. Все эти письма бумерангом возвращались к районному начальству, и наших хозяев уже собрались исключать из партии на следующий день после нашего появления. Наутро выходим из избы — ни одного человека не то что пьяного — вообще никого! Мы направились к опушке леса, где жили хорошо поющие старухи, и услышали утробный рёв. Оказывается, наш приезд так перепугал местное начальство, что оно вызвало 4 телеги, посадило туда всех пьяных и свезло на опушку. Чиновники решили, что мы ревизоры под прикрытием фольклорной деятельности. А старых большевиков оставили в покое…