– Послушай, – сказала Эстер, – я оденусь, а потом отпра shy;вимся в ресторан Чайлдса или еще какой-нибудь. Перед спектак shy;лем я успела съесть только бутерброд, а потом даже не присела.
Она положила на стол сумочку и повернулась к стене, чтобы снять пальто с крючка.
– Я хотел сказать… – начал было Джордж.
– Я быстро, – торопливо сказала она. – И пойдем.
Когда Эстер попыталась отойти, он удержал ее со словами:
– Я хотел объясниться по поводу вчерашнего.
Женщина повернулась к нему и взяла его за руки.
– Послушай, – сказала она, – нам нечего объяснять друг другу. Увидя тебя на пароходе, я поняла, что всегда тебя знала, и с тех пор ничего не изменилось. Когда получила твое письмо…- она вздрогнула и быстро продолжала, – …когда увидела надпись на конверте, то поняла, что оно от тебя. Поняла вновь, что я на shy;шла тебя и всегда тебя знала, и этого ничто не изменит. Вчера, когда пришла на встречу с тобой, а ты уходил, мне показалось, что ты меня покидаешь. Мне словно бы нож вонзили в сердце, а потом ты повернулся, снова оказался со мной, и потом мы были вместе, только ты и я. И с этим ничего не поделать, я всегда зна shy;ла тебя, и мы вместе. Ничего объяснять не нужно.
Внизу хлопнула какая-то тяжелая дверь, послышался негром shy;кий, унылый звук удаляющихся шагов по пустому тротуару. В те shy;атре царила полная тишина. Эстер с Джорджем стояли, держась за руки, как накануне, и на сей раз им ничего не нужно было го shy;ворить, словно бурная встреча накануне уничтожила напрочь смущение, натянутость, необходимость каких бы то ни было объ shy;яснений. Они стояли, держась за руки, глядя друг другу в глаза, и понимали, что говорить больше ничего не нужно.
Потом Эстер и Джордж придвинулись друг к другу, он обнял ее, она закинула руки ему на шею, и они поцеловались.
23. ДОМ ЭСТЕР
Миссис Джек жила в Вест-Сайде между Вест-Энд авеню и ре shy;кой. По ночам ей были слышны гудки на реке, слышно было, как суда выходят в море. Дом был пятиэтажным, из примелькавше shy;гося рыжеватого песчаника, теперь эти дома исчезают, но тогда они тянулись на много миль. Материал этот уродлив, но пробуж shy;дает воспоминания более сильные и чудесные, чем большинство считающихся красивыми вещей. Потому что в этих уродливых, навевающих тоску кварталах, из которых состоит старый Нью-Йорк, сохраняются воспоминания об исконной Америке 1887, 1893, 1904 годов – о том ушедшем времени, которое кажется бо shy;лее отдаленным, более странным и для некоторых людей более прекрасным, чем средние века, – и отзвуки тех времен забыты основательнее, чем Персеполис.
Но дом, в котором жила миссис Джек, уродливым не выгля shy;дел. Вид у него был изящный, роскошный. Он не был бесфор shy;менным, вычурным, с большими нелепыми углублениями, или чопорным, строгим, угловатым, как многие из тех строений. Фа shy;сад его был плоским, простым, изящным, слева от парадной две shy;ри блестел большой, занавешенный изнутри лист стекла, в кото shy;рое была вставлена громадная зеленая бутылка. До того тонкая, что на каждый хлопок двери отзывалась чистым, дрожащим зво shy;ном. Трудно сказать, что подвигло владелицу дома вставить туда это украшение, изощренный профессионализм или чудесная ин shy;туиция не менее безошибочного, но менее рационального вкуса, однако оно западало в память. Изящный плоский фасад с гро shy;мадным листом стекла и огромной бутылкой являлся отображе shy;нием ее таланта, тонкого, блестящего, безупречного.
Джордж остановился перед этим домом. Он приехал на ме shy;тро; быстрым, широким шагом прошел по одной из улиц к ре shy;ке, потом отправился по Риверсайд-драйв вдоль улицы, на ко shy;торой жила Эстер, пытаясь догадаться, какой дом принадлежит ей. Затем обогнул квартал и вот теперь был на месте. Поднялся по ступеням, позвонил, через несколько секунд молодая ир shy;ландка в платье горничной открыла дверь и впустила его. Он спросил, дома ли миссис Джек, представился, горничная хрип shy;ловатым, звучным голосом ответила, что его ждут, и пригласи shy;ла пройти с ней.
Вестибюль был просторным, обшитым темными панелями, с ореховым паркетом. Перед тем как последовать за горничной по лестнице, Джордж глянул в дверь, которую та бросила открытой, увидел сидевших за столом девушек-ирландок и здоровенного, снявшего мундир полицейского. Они обратили к нему раскрас shy;невшиеся веселые лица, потом раздалась громкая музыка из фо shy;нографа, и дверь закрылась. Тогда он стал подниматься по широ shy;кой темной лестнице вслед за горничной.
Дом был узковатым, но вытянутым в глубину. Ширины едва хватало для одной большой комнаты благородных пропорций; три большие комнаты уходили вглубь, там царила атмосфера простора и покоя, и повсюду в доме ощущалась изящная, уверен shy;ная рука женщины, хрупкой и вместе с тем очень сильной.
Мебель была старая, десятка различных эпох и стилей. Там были стулья, столы, комоды, отмеченные несравненной, чистой простотой колониальной Америки, большой итальянский сундук четырнадцатого века; на каминной доске лежало зеленое покры shy;вало из старого китайского шелка и стояла маленькая зеленая статуэтка одной из прекрасных и сострадательных богинь, выра shy;жающая своим обликом бесконечное милосердие, были велико shy;лепные венские бокалы, фермерские шкафы веселых баварских крестьян, чудесные ножи и вилки, простые, массивные, изготов shy;ленные в Англии восемнадцатого века.
И однако все это разнообразие оборачивалось не мешаниной дурно подобранных редкостей, а неким живым единством. Вещи эти гармонично, красиво сливались в единство дома; выбраны они были без спешки, в разных местах, в разное время, так как были пригодны и красивы, так как Эстер знала, что для ее дома они в самый раз. Все в доме, казалось, служило тому, чтобы да shy;вать людям радость и уют, ничто не было простой музейной ред shy;костью, предназначенной для разглядывания, всеми вещами пользовались, и повсюду ощущались спокойное достоинство, беззаботность, обеспеченность.
Вещи эти создавали впечатление, несомненно, правдивое, что никто из тех, кто сидел там за столом, не ушел голодным или жаждущим. Дом этот был полной чашей, одним из самых госте shy;приимных в мире. В еврейском характере едва ли не самой заме shy;чательной чертой является сладострастная любовь к обеспечен shy;ности, достатку: еврей ненавидит все пресное и убогое, он не по shy;терпит скверной еды или гнетущих неудобств, не станет отпус shy;кать шуток по их поводу или называть черное белым. Он считает, что в бедности есть нечто жалкое, унизительное, он любит тепло и достаток и он прав.
Поэтому чудесный дом миссис Джек был одним из лучших на свете. Хоть и скромным по размеру и внешнему виду, однако по теплу и красоте ничего сравнимого явно нельзя было отыскать ни среди огромных домов Англии, где люди имеют десятки ста shy;рых комнат, множество слуг, однако радостно потирают красные, потрескавшиеся руки при виде брюссельской капусты с барани shy;ной и жалко ежатся над полупинтовой спиртовкой; ни во Фран shy;ции, где все слишком позолочено и хрупко; ни в Германии, где стандарты хорошей жизни очень высоки, но и очень разоритель shy;ны.
Американская радость – самая сильная и торжествующая на смете: дом наподобие этого окутан волшебным эфиром, а вера в успех, несметное богатство и славу отражается на всем. Так ка shy;жется молодым людям. Молодому человеку гораздо приятнее жать богатых людей, чем быть богатым самому: для юноши пре shy;красно не богатство, а мысль о богатстве. Юноша не хочет денег: он хочет, чтобы его приглашали в богатые дома и угощали ши shy;карными обедами, хочет знать богатых и красивых женщин, хо shy;чет, чтобы они любили его, ему кажется, что раз одежда, белье, чулки у них из самых прекрасных и редких тканей, то и ткани их плоти, слюна, волосы, мышцы и связки тоже лучше, качествен shy;нее, чем у более бедных.
Джордж никогда не бывал в таких домах, ему были внове его утонченная, слегка тронутая временем изысканность и прелесть, поэтому он слегка разочаровался. Представление о богатстве миссис Джек у него сложилось преувеличенное. С тех пор как тот человек на судне сказал, что она «баснословно богата», ему рисо-мались тридцать – сорок миллионов долларов, и он думал, что ее лом окажется громадным, сверкающим. Теперь дом казался ему старым и несколько ветхим, но вместе с тем приветливым, уют-пым. Он уже не испытывал перед ним страха и благоговения, как до входа в него.