— И знаешь, Мартик, кто оказался среди слушателей? Ирина Георгиевна Пасечник! Прилетела в Усть-Кут по делам своей Строймеханизации. Пасечника тоже нет дома. Ирина Георгиевна опасается, что полетел за очередным выговором на бюро обкома...
На воскресном концерте случилась маленькая заминка. Нонна читала стих Есенина про собаку «Утром в ржаном закуте». После слов «и струился снежок подталый под теплым ее животом» диспетчер аэродрома Тамара Терентьевна — все дежурство она не вынимает сигарету изо рта, матерщинница, охрипшая от перебранок с пассажирами и летным составом, — вдруг разревелась в три ручья и выбежала из клуба.
Нонне пришлось прервать чтение, чтобы и самой успокоиться.
— Значит, ты хорошо читала.
— Хорошо, — согласилась она без рисовки. — Давно и прочно люблю это стихотворение. Читала еще на экзамене в театральное училище...
— Сочувствую Тамаре Терентьевне...
— А мне ты сочувствуешь? Клянусь, не знала, что за четыре дня смогу так соскучиться... Больше меня никто из нашего хвойного закута не выманит! До самого отъезда.
Все дни и ночи, прожитые в Лунном тереме, она испытывала необъятную радость и не хотела думать о близком отъезде.
Она все строже упрекала себя за то, что согласилась бросить Мартика на четыре дня и четыре ночи.
Он возьмет несколько дней в счет отпуска и проводит Нонну до Иркутска, посадит там в самолет.
С ними полетит и Погодаев. Он хочет завербоваться на какой-то рейс матросом на баржу. Из Иркутска ему лететь в Красноярск, оттуда плыть вниз по Енисею до пристани Маклаково.
Погодаев уже уложил свою котомку. С некоторых пор, помимо нехитрого гардероба, котелка, кружки, охотничьего ножа, Погодаев, приученный Мартиросом, возил и несколько книг: «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, томик Твардовского, путеводитель по заповедникам России и сборник очерков о строителях Братска «Полюс мужества».
Уезжая на Енисей, ружье свое и охотничьи припасы он передал Маркарову. А костюм и географические карты оставил Чернеге под сохран.
Садырин, лежа на койке, неожиданно предложил:
— Может, и мне с тобой податься заодно? Возьмешь в компанию?
— Я твоей компанией не брезгаю. Но тебе-то зачем прерывать стаж? Лишать себя северной надбавки?Когда дикие гуси летят над деревней, у их домашних сородичей срабатывает древний инстинкт. Они мечутся, бегают, кричат, машут нелетающими крыльями, нервничают. А впрочем... — Погодаев откинул полог палатки и взглянул на небо. — Гусям еще рано. Гуси полетят в начале октября. Так что держись крепче за нашу бригаду...
Погодаев прислушался к своим словам. «Ишь ты, «срабатывает древний инстинкт»... Это на меня Мартирос влияет. Раньше я таких слов не произносил».
В дорогу Погодаев надел уже изрядно заношенную и застиранную японскую рубашку, некогда белую-белую с мелкими синими цветочками. Последний раз ее стирала Нонна, когда устроила вселенскую стирку для строителей Лунного терема.
Погодаев был доволен, что ему довелось поработать прорабом на «народной стройке».
Чужое счастье коснулось его своим крылом, и он, может быть впервые, позавидовал Мартиросу. Бюллетени гидрометеостанции давно перестали приходить на почту.
Ни одна душа не подозревала, что каждый новый отъезд из бригады Шестакова дается Погодаеву все трудней. Однако он по-прежнему не собирается бросать мертвый якорь в Востсибстальмонтаже.
— Встретимся в конце августа в Усть-Илимске, — сказал Погодаев, прощаясь с Маркаровым на иркутском аэродроме. — Ходят упорные слухи, весь трест Пасечника передают в другое министерство и переводят поближе к Северному полюсу.
— Вот Кириченков обрадуется, — рассмеялся Маркаров. — В Усть-Илимске добавочный коэффициент, шестьдесят процентов к зарплате. Ночь спать не будет, пока не подсчитает первую получку и все отпускные...
Узнав о предстоящем отъезде Нонны, Садырин подошел к Рыбасову и почтительно, руки по швам, доложил:
— В четверг начнем, товарищ старший прораб.
— В четверг? — Рыбасов потер изборожденный морщинами сократовский лоб.
— Сразу после смены. К ночи работу закончим.
— Какую работу?
— Разберем Лунный терем. Рубероид свернем в рулон. Ветровое стекло отнесем в кабину грузовика. Бревна утащим назад в тайгу.
— Вы что, Садырин, с ума сошли? — У Рыбасова задвигались уши.
— Не утомляйте меня, Рыбасов. Я с детства люблю порядок и дисциплину. А поскольку вы — материально ответственное лицо... Надо вернуть все материалы. И следа не найдете, где терем стоял.
— Перестаньте болтать, Садырин, — Рыбасов сорвался на крик. — В этом доме поселим поварих. Завтра же их вызову. В пятницу прилетят.
— Сперва я должен сдать объект по акту. Я тоже материально ответственное лицо! Сдал — принял... Вам не с живыми людьми работать, а с железяками...
47
— Вы просили меня зайти? — Шестаков вошел в аудиторию.
Доцент кафедры русского языка посмотрел на него с интересом.
— Написали вполне приемлемое сочинение. Без всевозможных «являлся выразителем идей своей эпохи» и без «отражал рост классовых противоречий своего общества». Но зачем вам нужно было тащить в сочинение слова, в правописании которых вы не уверены? Вот поглядите, зачем-то переправили «и» на «е» — «Чацкий сопрекоснулся с нравами Фамусовых». Может, вас сбила с толку орфография слова «беспрекословно»? Сперва-то у вас было правильно. Осторожные абитуриенты всегда избегают слов, в которых для них таится подвох. Не так трудно найти синоним и перестроить предложение. А потом, вы же катастрофически невнимательны! Нет четырех запятых, а три поставлены зря. Два слова вообще не дописали. Я обязан был поставить вам двойку. Но, — преподаватель понизил голос, — пошел на преступление. Да, да, подделал эти запятые и вот эти две перед словом «который». Видите, те же самые чернила. Но все равно больше тройки поставить не могу. Что это вы такой рассеянный?
Шестаков прилетел в Москву за два дня до экзаменов. В июле он надеялся выкроить хотя бы десять дней, чтобы серьезно позаниматься. Но горячка на стройке опрокинула все планы и намерения.
В день приезда он наведался к Марише домой, но не застал ее. Анна Алексеевна сказала, что Мариша еще не вернулась из рейса, приедет на днях.
Экзамены начались сочинением. Затем он получил четверку, тройку, а закончились мытарства экзаменом по немецкому языку. Он даже самому себе трех слов не сказал по-немецки вслух, после того как окончил десятилетку...
— Склонение можно было знать лучше, — разочарованно протянула преподавательница немецкого языка. — Ну что же... тогда проспрягайте, пожалуйста, глагол «singen».
Шестаков отвечал неуверенно, сбиваясь.
— Это неправильный глагол, абитуриент. Нужно: «singen, sang, gesungen».
— Забыл, — он нервно взлохматил волосы. — Не хватило времени. Еще весной хотел взяться. Потом грамматики не мог найти.
— Заниматься языком, абитуриент, нужно каждый, день.
— Не всегда обстоятельства позволяли... Если бы не тот тяжеловес...
— Как вы сказали?
— Работа была ответственная... Монтировали и поднимали тяжеловес.
— Соболезную вам, но вынуждена поставить тройку. Как сговорились! Будто иностранный язык — предмет второго сорта, а я — преподаватель второго сорта. Я просто обязана поставить вам тройку. Иначе будет несправедливо по отношению к другим абитуриентам, которые были прилежнее вас и добросовестнее учили спряжения и склонения... А что такое этот... тяжеловес?
— Понимаете ли, — Шестаков оживился, — это такая многотонная конструкция, ее еще называют «самоваром». И вот «самовар» нужно было опустить на дно «стакана».
— Ваш «самовар» меньше «стакана»? — спросила немка подозрительно: решила, что парень над ней подшучивает. — Меня, собственно, заинтересовало слово «тяжеловес». Сложные слова очень характерны для немецкой лексики. Очевидно, «тяжеловес» следовало бы перевести словом Schwerigkeit или Schwergewicht...