— Голова идет кругом... — с трудом выговорил он. — А мне никак... — ветер сдул конец фразы.

— Держись за облака! Как Иисус Христос. — Варежка все быстрее поднималась по лестнице. — А то на землю слетишь.

— В глазах темно... И ноги как ватные...

— Нашел, мужичок, чем хвастаться! Игрушечный дед-мороз, так тот — весь из ваты.

Она ступила на стрелу.

Слегка подрагивающая под ногами крутая и узкая тропка длиной в сорок пять метров, проложенная в небе...

А когда Варежка впервые сама прошла по стреле крана — год, два года назад, сто лет? И где это было — в небе Иркутска, Коршунихи, Приангарска, Братска или на другой планете?

У них на курсах крановщиков и убежденные безбожницы крестились перед первыми подъемами. А иные плевали себе за пазуху, была такая примета. Соседка по общежитию, круглая отличница, перед тем как сдать экзамен и получить допуск к работе на высоте, испугалась на стажировке. Порыв ураганного ветра загнал ее в будку крана. Она уволилась, ушла в штукатуры...

Варежка помнит свой первый переход по стреле; тогда заело трос, и следовало проверить, не слетел ли трос с дальних блочков.

Она уже стала опытной крановщицей, когда научилась безбоязненно разгуливать по стреле. Не шагать, напрягая до предела силы, мобилизуя все нервы, не самолюбиво скрывать страх, а перешагивать через него...

Шестаков увидел Варежку, сделал несколько неверных шагов ей навстречу и опасливо лег на дырчатый узкий настил. Чем у тела больше устойчивость, тем меньше боишься.

Он ухватился за что-то, кажется за обруч, которому полагалось оставаться у него за спиной.

Вся строительная площадка каруселила вокруг подножья крана, вокруг «третьяковки», будто Шестаков облетал их в этот момент на вертолете.

А тут еще Варежка зачем-то вращала стрелу — иначе как легкомысленным самодурством это не назовешь...

Он знал, что земля вертится, но не подозревал, что с такой скоростью.

Совсем недавно облака были неподвижны, сейчас мчались наперегонки, но почему-то не прямо, а по замысловатой спирали.

Был уверен, что шагает в рост, а на самом деле полз на карачках.

Варежка ловко переступала с поперечины на поперечину и быстро оказалась возле Шестакова.

Попыталась его приподнять, он беспомощно повис. Ему померещилось, что комбинезон у нее черный, что сама она черноглазая и черноволосая.

— Удивляюсь, как ты половину стрелы прошел на своих ватных, полусогнутых, — сказала Варежка сварливо.

— Надо же было кому-нибудь...

Он снова покачнулся и судорожно обнял ее за шею, за гибкое сильное тело.

— Держись зубами за воздух!

Она зло подтрунивала над ним, ёрничала, грубила.

Пусть обидится, обида поможет преодолеть страх!

Пусть устыдится своей беспомощности перед молодой женщиной и осознает хотя бы подсознательно: не стала бы Варежка вести себя так, если бы кран на самом деле превратился в карусель!

Она тащила Шестакова вниз, от обруча к обручу. А когда приблизилась к верхней площадке крана, успела озорно спеть:

Наконец стрела позади, они ступили на площадку, огороженную перильцами, и Варежка сразу изменила тон.

— Устал небось? — спросила она сочувственно. — Посиди здесь, первопроходец. Да нэ дывысь ты на нэбо! Закрой очи. И жди меня... Это у тебя от перенапряжения. Новички физически устают на высоте и без работы... Сними свой цилиндр, авось ветерок долетит, лба коснется, — Варежка сдернула с Шестакова каску и положила ему на колени.

Она соступила на несколько ступенек, но вернулась, сняла перчатку и своим платком стерла капельки пота со лба Шестакова, пригладила его слипшиеся волосы.

Торопливо, перебирая перильца руками в перчатках, она спустилась в будку.

Шестаков видел, как ее голубой комбинезон мелькал в лестничных просветах.

На помощь Погодаеву и Ромашко, которые монтировали злополучную колонну, успел подняться Маркаров.

Монтажники надежно скрепили болтами колонну с горизонтальной балкой. Погодаев орудовал гаечным ключом с ручками метровой длины. А когда не помогали все прочие законы механики, Маркаров, обняв соседнюю колонну, упирался подошвой сапога в ручку ключа. На динамометре, вмонтированном в ключ, стрелка должна достичь цифры 200. При физическом усилии в двести килограммов болт никогда не разболтается!

Только после двенадцатого болта Погодаев отцепил колонну от крана.

Маркаров иначе не называл ее, как «садыринская колонна». И когда спустился на землю, сказал ему зло:

— Ты не монтажник, а сапожник, который не научился тачать сапоги. Запиши себе строгий выговор с угрызением совести.

Наконец Шестаков спустился с крана и ступил на землю, он был бледен, его мутило.

Маркаров взял Шестакова под руку и повел его, пошатывающегося, к «третьяковке»; издали виднелась заклеенная на нее театральная афиша.

— Как же тут не устать! Столько сделал неустойчивых, осторожных, рискованных шагов. Надо было умело противостоять закону земного притяжения. А кроме того, не подтвердить своей жизненной практикой закон свободно падающего тела. Вот и перегрузка вестибулярного аппарата...

— Ну как наверху гуляется? — подошел Чернега.

— Впечатляет.

— Оставь бригадира в покое, — Маркаров одернул Чернегу, — Не видишь? Человек вымотался на нет.

Шестаков погрозил кулаком Садырину:

— Аварийщик! Еще бы немного, и... Отстраняю от работы.

— Сам подам заявление. По собственному желанию.

— На этот раз ты меня не разжалобишь.

Садырин промолчал, он был подавлен случившимся. Таким растерянным его еще не видели.

Замолчать происшествие с подъемом колонны не удалось. В «третьяковку» наехало-набежало начальство всех рангов, начиная с заместителя министра Валерия Фомича,

С раздражением, которого не скрывал, он осмотрел стены тесной конторки с репродукциями из «Огонька» — словно прогулялся в плохом настроении по залам Третьяковской галереи.

Сегодняшнему чепе не придали бы такого значения, если бы в те минуты по стройплощадке не расхаживал с экстравагантной переводчицей вице-директор крупной западногерманской фирмы; это у него мы закупили дробилки и шаровые мельницы для горнообогатительной фабрики.

Если верить Валерию Фомичу, из-за этого чепе сильно пострадала репутация фирмы Востсибстальмонтаж, она предстала перед деловыми кругами общеевропейского рынка в неприглядном свете.

Пасечник старался не превращать чепе в событие, но это ему не удалось.

Страсти в конторке не утихали, всех виновников, действительных и мнимых, опросили, затем была устроена коллективная головомойка. Дольше всех расспрашивали Садырина, Михеича, Варежку, инженера по технике безопасности.

Шумный спор разгорелся вокруг Шестакова, а его Валерий Фомич выслушать не захотел и сухо упрекнул Пасечника. Напрасно он затеял игру в ложную демократию, пошел у кого-то на поводу, — что это еще за выборы бригадира?

Пасечник отметил геройское поведение Шестакова. Тот нашел самый разумный выход из аварийного положения.

— Парень совершил безнаградный подвиг! Это ему плюс, — не удержался Михеич.

Не забыл Михеич разговора о Садырине, но не укорил Шестакова своей правотой.

Валерий Фомич выслушал подробный рассказ Михеича о путешествии Шестакова по стреле крана, подчеркивая свой неинтерес. Зачем так подробно распространяться?

Не так уж важно, как была исправлена ошибка. Важнее обстоятельства, которые ее породили. Пора нам, дорогие товарищи, научиться смотреть в корень явления!

Пасечник считал, что чепе несправедливо объяснять слабой квалификацией бригадира. По условиям работы бригадир просто не имел возможности, да и не обязан проверять стропальщика. Крановщица Белых, даже если бы захотела, не могла из будки проконтролировать Садырина, тем более что визуальной связи с ним в момент строповки не было.