Каждый занят своей темой, и только Капа мечется от предмета к предмету. Она до сих пор не решила, в какой институт держать экзамены. Дни идут за днями, она усердно занимается, но пора уже сосредоточиться на предметах обязательных и быстрее позабыть все, что не будет иметь отношения к экзаменам.
До того как Капа начала заниматься в библиотеке на Фонтанке, она наивно думала — книги посоветуют лучше, чем школьные подруги, которые сами на перепутье. Сколько несчастливцев ошибаются при поступлении входной дверью! Вот у них в поселке живет вечная студентка Виола, так она за шесть лет сменила пединститут имени Герцена, строительный и наконец подалась в фармацевтический. Даже самая практичная из подружек, толстуха по кличке Шкилет, не бралась советовать, сама пребывает в неведении. Капа не одобряет и Зойку, бывшую соседку по парте, которая решила — все равно куда, лишь бы меньше конкурс. Зойка согласна учиться и на санитарного врача, и на младшего нотариуса.
Для Капы было что-то привлекательное в профессии учительницы; об учителях в газетах пишут много теплых слов, особенно о старых учителях, к которым приезжают в гости их бывшие ученики — доктора наук, Герои Социалистического Труда, знаменитые артисты. Но вот когда перестанут заниматься в две смены, чтобы не было такой скученности? Поубавится учеников в классе — учительнице легче будет. Капе нравилось, что в Германской Демократической Республике дети с третьего класса в обязательном порядке учатся плавать в бассейне, а немецкому учителю выдают диплом лишь после того, как он сдал экзамен по спасанию утопающих детей...
В ее аттестате зрелости, где на гербовой бумаге отпечатано «При отличном поведении обнаружила следующие знания...», по химии пятерка. А потом как-то к химии остыла, разочаровалась, что ли... Дуреха, ну как можно разочароваться в таблице Менделеева?! Капа невзлюбила химию за то, что с ее помощью заодно с мошкарой и комарами потравили и лесных зверей. И рыба дохнет в реках от этой большой химии; и порошок, которым некоторые моют посуду, оказывается, зловредный; а другой порошок выедает дырки в белье...
— Пойдем за компанию на химический, — уговаривал ее Митя, парнишка из их класса, сейчас они встречаются в библиотеке. — Ты же мне всегда химию подсказывала!
Капа отрицательно покачала головой:
— Идти в химики только ради дружбы?
— Ради дружбы и монах женился!
— Так то был монах, — засмеялась Капа, — а я монашка...
Капа нравилась нескольким парням из их школы. У Валерки юношеский разряд по боксу, а, встречая в поселке Капу, краснел, заикался и терялся так, будто его прижали к канатам или он только что побывал в нокдауне.
Однажды заболела математичка, урок был пустой, и кому-то взбрело в голову устроить «показ мод». Девушки в платьях, укороченных на живую нитку, дефилировали мимо доски и вокруг учительского стола, подражая заправским манекенщицам. Ходить полагалось заемной походкой — покачивая бедрами, манерно повертываясь и как можно более загадочно и призывно улыбаясь. Жюри из четырех ребят и Шкилета, которая, естественно, в соревнованиях не участвовала, присудило Капе первое место — «Мисс Тосно — 72». Она тоже плыла пружинящей походкой, но не вихляла бедрами и не стреляла глазами, улыбалась сдержанно, с милой естественностью. А некоторые ни на минуту не забывают, что у них красивые зубы, и улыбаются, широко раскрывая рот.
Весной, когда Капа сняла видавшее виды демисезонное пальто, она слышала по своему адресу реплики встречных ребят: «Гляди, какая стройняшка прошла!», «Фигуристый кадр!». Митя даже пытался ухаживать за ней, недотрогой.
Зойка подсмеивалась над ней, называла старомодной мещанкой, твердила об ограниченности, но Капа не менялась. Видимо, и сама возможность уяснить для себя свою ограниченность — тоже ограничена...
Чем больше Капа сидела в читалке, тем менее отчетливо представляла себе будущую жизнь. А кому, собственно, нужна ее жизнь — ее сомнения, ее обида, ее тревога, ее девичьи мечты?
Вместилище человеческой мудрости — все эти тысячи книжных шкафов не облегчили, а только затруднили положение Капы. В читальне их поселка было меньше соблазнов, не так разбегались глаза. А тут вдруг она увидела медицинскую энциклопедию и просидела возле нее до обеденного перерыва, потом увлеклась атласом мира, потом долго листала затрепанную энциклопедию Брокгауза и Ефрона; совсем не такую энциклопедию видела Капа однажды в кабинете отца школьной подруги — новехонькую, отгороженную зеркальным стеклом шкафа от повседневной справочной суеты.
В библиографическом отделе, среди всех этих каталогов, справочников, Капу застала Саввишна, уборщица читального зала. Наверно, потому Капа так быстро и коротко познакомилась с Саввишной, что входила в читальный зал одной из первых и уходила, когда верещал звонок, гасли люстры.
Саввишна похвалила Капу — не бегает от книжек:
— А то развелись вертихвостки! Попусту церемонят свое время, читают обрывками, курортничают в буфете, пересмешничают в курительной. Все у них идет мимо головы, только пережмуриваются с космачами. В зеркальце заглядывают чаще, чем в учебники.
Она притворялась строгой, но Капу называла внучкой, а та в свою очередь почувствовала к Саввишне расположение. Капа уже дважды оставалась после закрытия филиала и помогала Саввишне убирать читальный зал, а один раз даже ходила с Саввишной на Невский, в главное здание Публички, чтобы помочь.
По словам Саввишны, всамделишные чернила давно вышли из моды, молодежь пользуется шариками в ручках. А до войны читатели Публички каждый день наказывали дирекцию на полную четверть фиолетовых чернил — вот сколько исписывали, расходовали на кляксы шестьсот посетителей зала!
Когда дела позволяли, Саввишна не спеша чаевничала, она не раз встречалась с Капой в буфете. Сегодня Саввишна неожиданно пододвинула пирожки с капустой. Она обратила внимание на весьма скудный обед Капы, хотя вовсе не относилась к категории старушенций, которые только и ждут — с кем бы и чем бы поделиться.
Капа с аппетитом ела пирожки, а Саввишна тем временем жаловалась на здоровье.
— Во всем виновата старость, — сказала Саввишна покорно. — Я ведь женщина давнишняя, можно сказать, престарелая. Два зуба остались, да и те для зубной-боли...
В библиотеке Саввишна с времен нэпа, а поступила после того, как ее обидели какие-то торгаши, жила у них в прислугах. Тогда она и получила комнату в полуподвале, в узком переулке рядышком с Публичной библиотекой. Сперва работала в гардеробе — в номерах разбиралась лучше, чем в буквах. Позже ее перевели в читальный зал, и лет двадцать ее руки не отмывались от чернил. Каждую чернильницу нужно вымыть, а переполнишь скляночку — у читателей в тетрадках прибавится клякс.
Ну а потом открыли филиал Публичной библиотеки, и Саввишну перевели сюда, на Фонтанку...
Саввишна ушла, а Капа неторопливо доела пирожок, допила чай — до самого вечера она в буфет уже не наведается— и размышляла: может быть, нигде так отчетливо не проступает материальное неравенство, как здесь, в буфете библиотеки, читатели которой равноправны только в одном — в праве на знания.
Перекормленная девица — на руке кольцо с бриллиантом, от нее исходит терпкий запах арабских духов — взяла к чаю два пирожных, бутерброд с кетой и плитку шоколада «Золотой ярлык». Две подружки, болтушки-хохотушки долго примерялись, что купить: по бутерброду с полтавской колбасой и пирожное «эклер» на двоих или каждой по миндальному коржику и по конфете «Лакомка». А рядом студент, — будущий студент? — у которого нет денег на бутерброды. Он налил из чайника кипяток и пьет, закусывая булкой.
Если заниматься день напролет, сам бог велит заглянуть в буфет три раза. Но у Капы на трехразовое питание не всегда хватало; если дома забывали дать деньги, она не просила.
Не только усердные занятия перед экзаменами заставляли Капу приходить в читальный зал спозаранку, а уходить самой последней.
С некоторых пор Капе стало в жизни неуютно. Она охотно захлопывала за собой дверь дома, почти бегом бежала на станцию — билет сезонный — и уезжала в Ленинград такой ранней электричкой, что вполне могла сойти за фабричную девчонку, работающую в первую смену.