Изменить стиль страницы

— Портнихи здесь больше нет, — сказал Саша Николаич. — Она уехала.

— И вы не знаете куда? — спросила Наденька.

— Не знаю.

— Жаль! Простите, что я вас заняла такими пустяками… Так до завтра! — кивнула она Саше Николаичу, прощаясь с ним.

Экипаж удалился, и Саша Николаич почувствовал, что его настроение как-то сразу же изменилось.

«Ведь вот, однако же, говорили обо мне, вспоминали! — раздумывал он, шагая по улице в распахнутой шинели. — Но все-таки она ошибается! И людей добрых нет на свете, и ничего она не может мне сказать утешительного… И никто не может!»

Он долго шел. Ходьба его утомила и не то успокоила, не то развлекла.

Был час завтрака и Николаев почувствовал голод. Бессонная ночь и физическое утомление давали о себе знать! И вдруг Саша Николаич совершенно случайно набрел на знакомый ресторан.

«Зайти разве в последний раз?» — мелькнуло у него.

По жилам его разлилась теплота, а вместе с нею явились и новые мысли.

Уж будто бы в самом деле все так уж и скверно?

В сущности, что такое эта Маня? Портниха, простая портниха, которой Наденька Заозерская хотела заказать платье, и больше ничего….

Положим, эта портниха пренебрегла им, Сашей Николаичем; но, как знать, может быть, ей придется горько раскаяться в этом! Положим, эта портниха будто бы оказалась графиней Савищевой, но правда ли это?.. А если и правда, то кто же ее отец? Разжалованный за государственную измену преступник!.. Нечего сказать — почетное звание! А яблоко от яблони недалеко катится! Вот и она такая. Вся в отца!..

Но разве у всех отцы — государственные изменники? Разве в самом деле все похожи на нее? Вот хотя бы та же Наденька Заозерская, та совсем другая…

Что, однако, может сказать эта Наденька нового? А между тем она так настойчиво хотела поговорить с ним, и глаза ее блестели при этом…

А, право, она похорошела!..

Саша Николаич допил вино и, в конце концов, по дороге из ресторана заехал на ямской двор и заказал себе на завтра лошадей в Петергоф.

Глава XXXIX

— Опять колесница у двери нашего обиталища! — возвестил наутро Орест, увидев ямскую тройку у подъезда. — Старожилы этих мест не помнят раньше у нас такого движения…

Он вчера на три рубля, полученные от француза, не мог выпить до полного удовлетворения, не был пьян вдребезги, а поэтому встал сегодня рано.

Однако титулярный советник Беспалов вернулся уже с рынка, куда всегда сам путешествовал с кулечком. И при Мане эта обязанность лежала на нем, а теперь без нее он все хозяйство взял в свои руки.

Орест, умываясь из ковша на кухне, заметил, что из кулечка торчала бутылка с водкой, предназначенная для пополнения хранимого под ключом графинчика в буфете. Он по опыту знал, что взывать к милосердию титулярного советника по поводу заветного напитка — напрасное занятие, и решил «стилиснуть» из кулечка бутылку…

Его натура требовала хотя бы глотка для опохмеления, чтобы получить полную ясность мыслей. А ясность мыслей ему была необходима для разговора с Сашей Николаичем…

Орест улучил минуту, когда, кроме кота, на кухне никого не было, на цыпочках подкрался к кулечку и унес под полою водку. Сделав три размашистых шага по коридору, он очутился за шкафом, где находилось его «логовище», подкрепился и проследовал через столовую, где наткнулся на Беспалова.

— Ведь ты у меня, подлец, водку спер! — упрекнул его титулярный советник, зная, что раз бутылка попала к Оресту, то ее больше не видеть никому.

— Какие выражения, отец! — оскорбился Орест. Беспалов сейчас же струсил.

— Ты к жильцу? — спросил он, меняя разговор.

— К нему.

— Он уезжает?

— Кто вам сказал?

— А зачем эта тройка?

— А вот мы и выясним!

— Ты только смотри, Орест, деликатнее!

— Неужто вы во мне сомневаетесь? К тому же я теперь, как член тайного общества…

— Какого еще общества?

— А шут его знает. Я вчера себя произвел в члены тайного общества. Нынче это в моде…

Титулярный советник взялся за остатки волос на висках, покачал головой, но ничего не ответил.

Орест застал Сашу Николаича за разглядыванием изношенного и вконец испорченного плаща.

— Нет, невозможно! — сказал он, как бы только что убедившись в этом.

— Вздор! — хрипло перебил его Орест. — Все возможно на свете, ежели даже я могу существовать в свое удовольствие.

— Как вы испортили его! — сказал с сожалением Саша Николаич, показывая ему плащ.

— Но позвольте, гидальго! Ведь вопрос о плаще уже был дебатирован и вполне исчерпан! Что же вы обращаетесь к прошлому? Станем теперь жить будущим… Вы, собственно, зачем потревожили прах этого плаща?

— Я хотел его надеть сегодня! Кажется, день будет солнечный, да вот нельзя!

— Но, судя, по дорожному приспособлению, стоящему у вестибюля нашего палаццо, вы собираетесь в дальнюю экскурсию? А в ней ваша шинель будет выглядеть гораздо полезнее. Вы, собственно, куда направляетесь?

— В Петергоф.

— Что вы сказали, гидальго?.. Нет, повторите, что вы сказали, как выражалась Мария Антуанетта?

— В Петергоф! — повторил Саша Николаич. Орест сел, раскинул руки и так оттопырил нижнюю губу, что его растрепанные усы встали ежом.

— Гидальго, я начинаю верить, я поистине член тайного общества и получил мистическое посвящение.

— Что вы городите? Вы уже с утра… — покачав головой, сказал Николаев.

— Хоть я и выпил, правда, — рассудительно возразил Орест, — но вы не думайте, что это я спьяна! Ведь сами факты говорят, что если вы сегодня едете в Петергоф, то я имел вдохновение!

Он поднялся, встал в театральную позу и трагическим шепотом произнес, как в то время делали на сцене:

— Вы узнаете сегодня, кто был вашим отцом!.. Вы когда вернетесь из Петергофа?

— Вероятно, вечером.

— Определите приблизительно час, когда вы на обратном пути будете проезжать мимо Красного кабачка?.. Слово Ореста Беспалова, это очень важно!

— Да вы это серьезно говорите или, по обыкновению, несете чушь?..

— Вам нужны, джентльмен, доказательства, что я говорю правду, хотя я потерял доверие у людей вашего круга? Я вам докажу сейчас! — воскликнул Орест. — Вы мне вчера двугривенного не дали?

Сашу Николаича и рассердил и рассмешил такой поворот в теме Ореста.

— Если вы все это из-за двугривенного, то возьмите его и оставьте меня! — сказал он.

— Позвольте тогда сорок копеек! — как бы вскользь упомянул Орест: — За вчерашнее и за сегодняшнее!.. Но я совсем не к тому, — продолжал он, взяв деньги. — Я вам говорю, что вы мне не дали двугривенного, а пьян я вчера был… Что из этого следует, гидальго? Вы молчите, недоумевая?! Из этого следует, что я получил вчера деньги… А откуда? От того человека, который желал увидеться с вами и с которого я взял некую мзду за устройство вашего знакомства… Надеюсь, это убедительно?

— Но почему мы должны свидеться в Красном кабачке, а вы не приведете сюда этого человека завтра? — задал вопрос Саша Николаич.

— Это моя тайна, милорд, как пишется в английских романах. Мне даже жаль, что Красный кабачок не носит названия «Таверна золотого осла» или нечто в этом роде… Итак, когда вас ждать?

— Часов около девяти.

— Превосходно. Значит, в девять часов в «Таверне золотого осла», то бишь в Красном кабачке. А теперь надевайте вашу шинель и айда в Петергоф.

Он проводил Сашу Николаича и остановился в некотором сомнении, заключавшемся в том, выдержит ли он до девяти часов или нет, чтобы не напиться? Соблазн был велик; ему предстояло еще получить с француза за новую мнимую поездку в Петергоф.