Надел ее. И крутится перед зеркалом. То руки в карманы сунет, то голову в плечи вожмет, то воротник поднимет. Одни глаза торчат и круглый череп под ежик подстриженный. Вид почти уголовный. Такого и в метро-то не пустят, подумал я. На дворе был 1982 год. Хорошо, что ехали мы на «Волге».
В глубинке Николай за своего сошел. Телогрейка, через плечо какая-то брезентовая, как противогазная, только в три раза больше, котомка. Там у него все: маленький фотоаппарат, купленные сувениры (ему все было интересно), документы — сразу видно, привык путешествовать. Только Алоис нашу туристическую компанию выдавал своим шоколадным личиком...
А в Москве из-за этой телогрейки случился с Николаем казус. Выскочил он как-то рано утром на ближайший от «Минска» Тишинский рынок. Зелени купить, без нее он и дня прожить не может. Возвращается. Постовой милиционер, охраняющий вход в гостиницу, видит, как прямо на него семенящей походкой, в стеганой телогрейке за 11 руб. 50 коп., почти лысый, в тапочках на босу ногу, с противогазной сумкой наперевес, из которой сыплется укроп и чеснок, несется какой-то странный тип. Дежурный, естественно, говорит:
— Стой, ваши документы. Кто вы такой?
— Я? — отвечает Мишутушкин, — француз. Зовут меня Николай.
— Разберемся, — говорит постовой и тащит его за рукав.
— Не имеете права, — протестует путешественник с мировым именем. — Моя фамилия Мишутушкин.
Ну, разобрались, конечно. Извинились. А Николай в ответ:
— Это вы извините, светики мои, я что-то не так сделал... Любит он так обращаться к людям: «мои дорогие», «мои золотые», «светики мои»...
У меня есть фото, которое я считаю историческим. Выход Мишутушкина из здания Академии наук СССР на улице Вавилова в уже знаменитой к тому времени телогрейке. А рядом директор Института этнографии академик Ю. В. Бромлей.
Вот вам и телогрейка!
Мне хотелось побольше узнать о личной жизни Николая Николаевича, о том, как он собирал свою коллекцию. Его рассказы я записывал на диктофон. Несколько кассет у меня хранятся по сей день. Кое-что расшифровано и уже опубликовано, многое еще ждет своего часа.
В школе Мишутушкин учил французский, английский, немецкий. Специально русским никогда не занимался. Все знания — только из разговоров с родителями. Десятки островных языков он изучил во время путешествий. Вот один из рассказов Николая Николаевича о себе. Специально сохраняю его «русский язык» для колорита.
...На Востоке — в Индии, Непале — моя жизнь была связана с прикладным искусством, с искусством вообще, музеями. А когда я попал на Тихий океан, вдруг очутилась пустота, то есть ничего не было. Все умерло из-за всех этих миссионеров, администраторов. Нет уже, говорят, никакого прикладного искусства. И вот я встречался, общался с меланезийцами и стал постепенно открывать кое-какие предметы искусства, но, конечно, очень мало. Я открыл артгалерею. Вот тогда я нашел Пилиоко, который стал помогать мне. Потом меня попросил туристический офис, чтобы я занялся возрождением меланезийского искусства.
И вот я продолжал ездить, продолжал находить предметы и возвращался в Новую Каледонию, в Нумеа и говорил: «Вы должны выкупить». А они говорят: «У нас нету средств на это». И я стал покупать сам, и вот так завязалась эта коллекция...
В течение 20 лет я втянулся, увлекся. С одной стороны, я — путешественник, но путешествовал без денег, так что мне денег не нужно было. Потом этот путешественник превратился в художника, художник продавал картины и тем самым помог этому путешественнику и собирателю прожить, путешествовать, устроить экспедиции.
Сначала мы поехали по французским островам, потом перекинулись на английские острова, и каждый раз экспедиция происходила после выставки. На Маркизских островах было 11 выставок, на австралийских островах тоже были выставки, и я мог показать искусство и сказать о надобности спасти, сохранить. В течение многих лет я боролся за музей.
То есть все говорили, трубили о надобности спасения, но никто не мог просто определить, что нужно и как нужно. Некоторые музеи нужны или чисто новогебридские, или чисто новокаледонские, но, к сожалению, туземцы туда не ходят! Вот это драма! Например, знаменитый музей в Дакаре сделали, в который убухали миллионы, миллионное состояние в цемент, стекло, поставили чудные веши, а африканцы туда не ходят, только некоторые. Потому, что предмет стоит за стеклом. В совершенно другом контексте, люди просто боятся его, он уже отчужден. Отчужден от своего быта, своего искусства.
Фонд «Мишутушкин — Пилиоко» уже много лет назад насчитывал около четырех тысяч уникальных экспонатов — предметов первобытного искусства народов Океании. Николай говорил, что он никогда не занимался серьезной, а тем более научной систематизацией своего фонда. Такой возможности у него не было. В России зачастую все великое держится на личной инициативе, благородном фанатизме и бескорыстии.
Научный подвиг, в полном смысле этого слова, достойный самого высокого уважения, совершила скромный научный сотрудник Института этнографии Людмила Алексеевна Иванова. Работая месяцами, годами с коллекцией Николая Мишутушкина она подробнейшим образом, строго научно, со скрупулезной точностью описала каждый предмет. Она создала и опубликовала необходимый для мировой науки великолепный каталог собрания Мишутушкина. В нем были использованы и мои фотографии.
В ноябре 1995 года Николай пригласил меня на этнографический фестиваль в Вануату, который бывает раз в 17 лет.
— Ищи возможность нацарапать денег на дорогу, об остальном не беспокойся, — сказал он мне по телефону.
Я всю жизнь занимаюсь профессиональной фотографией. Коллекционирую старинные и современные фотоаппараты. Получив приглашение, срочно продаю два «Niron'а», добавляю из семейного бюджета, покупаю самые дешевые льготные билеты и лечу почти трое суток: Москва — Шарджа — Бангкок — Сидней и от Сиднея три тысячи километров над Тихим океаном на северо-восток к архипелагу Новые Гебриды (Республика Вануату с 1980 года), в столицу — город Порт-Вила на острове Эфате, который находится километрах в 800 южнее экватора.
Так я попадаю в дом, где Николай Николаевич поселился сорок лет назад и где «организовал» уединенный, утопающий в тропической зелени «гектарчик» земли. Это его собственность, и отсюда он общается со всем миром — через свой фонд, живопись, через творения воспитанника Алоиса Пилиоко.
Фестиваль длился целых шесть дней. С многих островов Полинезии, Микронезии и Меланезии съехались на остров Эфате около двух тысяч деревенских жителей, чтобы показать традиционные виды искусств: танцы, костюмы, песни, музыкальные инструменты и т. п.
15-летие независимости жители Республики Вануату отметили открытием первого в стране Национального этнографического музея на территории Культурного центра. К этой же дате приурочили мини-фестиваль национальных искусств.
Настал день открытия фестиваля. Под трубные звуки морских раковин бубу к берегу подплыли лодки. Пританцовывая, островитяне, ярко раскрашенные, в набедренных повязках, группами по 40-50 человек, входили в воду, с легкостью подхватывали длинное судно на плечи и выносили его на берег вместе с командой.
Пестрая, оглушительно шумящая, чернокожая толпа, подкидывая в руках палицы, колотушки, весла, направилась к Культурному центру — месту проведения фестиваля.
Процессия состояла из групп, представлявших один остров, или одно племя, или одну деревню. Каждая группа — в традиционных для данной местности одеяниях: жители с острова Малекула — в фаллокриптах, с нагрудными украшениями из клыков кабана на груди, с цветами гибискуса за ушами; их волосы были окрашены в рыжий цвет.