Калинин, не ожидавший такой аттестации, смутился.

Нинуа, оглядев собравшихся хитрыми черными глазами, сказал:

— Ну, конечно, он не сам приехал из Петербурга. Его оттуда вежливо попросили…

Все рассмеялись.

— За мной опять началась слежка, — предупредил Калинин. — Как бы не угодить в Метехский замок. Будьте осторожны, товарищи.

В этот же день Курнатовский вместе с Франчески и Караджаном зашел в типографию и познакомился со своими будущими кружковцами — печатниками и наборщиками.

Вечером на квартире у Аракела Окуашвили договорились: где и в какое время проводить занятия и о том, как начать подготовку к первомайской демонстрации.

Утром к Курнатовскому вновь зашел Караджан. Ему посчастливилось найти Виктору Константиновичу работу: одному виноделу нужен был химик-лаборант. Они быстро собрались и отправились за город. Хозяйство винодела находилось неподалеку от астрогеофизической обсерватории, где счетчиком-наблюдателем работал Джугашвили.

- Это удобно, — заметил Курнатовский. — Нам легче будет поддерживать связь.

Договорившись о работе и о жалованье, Курнатовский, не желая дальше стеснять Франчески, подыскал себе комнату. О том, какая это была комната, можно судить по тому, что хозяева удовлетворились задатком в один рубль.

По вечерам Виктор Константинович начал заниматься с печатниками и железнодорожниками. Теоретические положения учения Маркса Курнатовский умело подкреплял примерами из жизни, обращался к событиям сегодняшнего дня. Он говорил о том, что теория и практика неразрывно связаны между собой, что необходимо активно вмешиваться в события, бороться за свои права. И если его ученики сообщали, что защитили обиженных или уволенных рабочих, распространили прокламации или завербовали нового товарища в кружок, Курнатовский чувствовал, что он не зря отдает им свои силы и знания.

Прошло несколько недель. Короткая грузинская зима близилась к концу. Но, увы, близилось к концу и пребывание Виктора Константиновича на свободе. Уже в начале 1901 года товарищи начали подозревать, что в их среду пробрался провокатор. В Метехский замок попал Михаил Калинин. Вызвали на допрос в жандармское управление некоторых из железнодорожников. Чувствовалось, что полиция нашла какие-то нити, но до времени решила не трогать основное ядро тифлисских социал-демократов. Жандармы явно выжидали. Чего? Этого никто не знал.

В феврале через один из черноморских портов в Тифлис прибыла, посылка, адресованная сотруднику редакции «Новое обозрение» Франчески. Ее доставили в редакцию — так было условлено по конспиративным соображениям, — а вечером Франчески отвез ее домой, сделав при этом большой крюк. Ночью посылку вскрыли — это был первый номер ленинской «Искры». 24 февраля Курнатовский принес несколько экземпляров «Искры» в типографию. Он поздравил рабочих с выходом новой марксистской газеты, объяснил задачи «Искры» и прочел вслух несколько статей и заметок. Впечатление было огромное. Рабочие приняли решение об участии в первомайской демонстрации и дали обещание набрать и отпечатать несколько листовок.

На другой день «Искру» читали в железнодорожных мастерских. Со всех сторон сыпались просьбы к руководителям кружков о том, что необходимо собраться где-нибудь за городом, чтобы вновь послушать материалы газеты, обменяться мнениями, а заодно окончательно решить вопрос о предстоящей демонстрации. Такая сходка состоялась в начале марта в большом железнодорожном карьере. Здесь выступил Курнатовский. 11 марта он вновь выступал перед рабочими на сходке в Ортачалах, а неделю спустя — на горе Святого Давида, в самом центре Тифлиса.

Неподалеку от гробницы Грибоедова собрались рабочие и учащаяся молодежь: грузины, армяне, русские. Под горой расстилался большой многонациональный город.

— Товарищи, — заговорил Курнатовский, — этот город, столица древней Грузии, пережил не одно нашествие завоевателей и не раз поднимался из развалин. Он возрождался, как весна возрождает землю. Рабочий класс всей России, всего Кавказа, подобно весне, несет обновление обществу. Скоро улицы Тифлиса увидят нечто небывалое. Впервые за всю тысячелетнюю историю грузинской столицы под красными знаменами социализма пройдут по его улицам рабочие, плечом к плечу грузин и армянин, русский и азербайджанец, народы-братья. Пройдут люди общей судьбы, общих идей, имеющие общих друзей — рабочих всего мира. У них и общие враги — самодержавие, хозяева фабрик и заводов, помещики, жандармы. Пусть рабочие и студенты славного города Тифлиса Дружно готовятся к Первому мая. Российская социал-демократическая партия зовет их под свои знамена.

Последние слова его короткой речи слились с пением «Марсельезы». Кто-то поднял красное знамя с портретами Маркса и Энгельса, знамя Тифлисского комитета РСДРП. Комитет возник недавно — одновременно с появлением в Тифлисе первого номера ленинской «Искры».

Сходка на горе Давида всполошила полицию, которая давно уже имела в руках списки всех руководителей тифлисской социал-демократической организации. В этих списках, помимо революционных социал-демократов, находились и имена нескольких лидеров легального марксизма (кто их разберет, может быть, и эти за демонстрацию!). Полиция решила не медлить. 22 марта около двух часов ночи Курнатовский проснулся от знакомого еще со студенческих лет стука. Он быстро сжег несколько компрометирующих документов — первомайскую листовку, два-три письма… Стук усиливался…

— Сейчас оденусь! — крикнул он и открыл дверь.

Аресты в Тифлисе шли всю ночь. Схватили Франчески, Кецховели, Скорнякова, Лузина и других товарищей. У Караджана произвели обыск, но сам он скрылся.

Успел скрыться и Иосиф Джугашвили. В обсерваторию пристав с отрядом полицейских прибыл под утро. Сторож-грузин в темноте не мог рассмотреть, кто ломится в двери.

— Что за люди? — кричал он.

— Отворяй, полиция!

— Какая такая полиция? По ночам только разбойники ходят!

— Я тебе покажу разбойников! — прохрипел, грубо выругавшись, пристав.

Узнав знакомый голос, сторож открыл дверь и, низко кланяясь, сказал:

— Ваше благородие, вы бы сразу выругались, я бы понял, что это сам господин пристав. За чем пожаловали, милостивец? Может быть, на звезды посмотреть? Плохо сейчас видны звезды.

— Хватит болтать! — оборвал его пристав. — Показывай, где живет счетчик-наблюдатель Джугашвили? Где его комната?

Сторож с готовностью распахнул дверь в небольшую комнату… она была пуста.

— Зря беспокоились, ваше благородие, ночь не спали… Молодой человек еще вчера ушел с узелком. Убил кого? Или фальшивые деньги делал?

Пристав накинулся на сторожа:

— Тебя бы, каналья, надо убить, ты видел, как он уходил с узелком? Почему не сообщил полиции? Почему, спрашиваю?

Старик продолжал прикидываться дурачком:

— Откуда мне знать? Может быть, в Гори к родным поехал. Может быть, в баню ушел. Разве это мое дело — бегать в полицию? А сторожить кто будет?

Пристав махнул рукой. Полицейские вели обыск.

— Там очень много книг, ваше благородие, — сообщил один из них. — Дежурный говорит, что все научные книги, по астрономии, просит не трогать.

— Да, — подтвердил дежурный наблюдатель, обращаясь к приставу, — ваши люди, увидев таблицы со знаками зодиака, стали утверждать, что это шифр революционеров. И ради таких «открытий» разорять научную библиотеку?..

Пристав подумал, остановил обыск, созвал полицейских и вместе с ними покинул обсерваторию.

На другой день в Тифлис приехал Александр Сидорович Шаповалов, отбывший срок ссылки. Узнав об аресте друга, он отправился в жандармское управление просить, как родственник, свидания с Курнатовским. Получив отказ, Шаповалов затеял спор. Но жандармы с ним не церемонились: избили и выставили за дверь.

Для Курнатовского потянулись томительные дни пребывания в тифлисской бастилии, как называли Метехский замок грузинские революционеры. Два с половиной года провел он в этой тюрьме. Курнатовский и Ладо Кецховели организовали несколько коллективных протестов против царившего в тюрьме невыносимого режима. Виктора Константиновича не пугал даже знаменитый Метехский карцер, в который его сажали за нарушение тюремных порядков. В этом страшном карцере нельзя было встать во весь рост, не хватало воздуха. Он имел двойные стены, чтобы отсюда до камер, где сидели заключенные, не доносились стоны истязуемых — из карцера выносили без сознания.