Этот трехтомник к тому же еще и плод нашей давней любви. Русский язык был как-никак первым, на который Рильке перевели более ста лет тому назад: рассказ "Все в одной" появился в "Северном вестнике" в 1897 году. А к нашему времени число одних только "опубликовавшихся" переводчиков Рильке на русский зашло далеко за сотню. На исходе века и тысячелетия нам не на что жаловаться: Рильке в России хорошо известен, любим, вполне добротно и очень обширно переведен (графоманские переводы тут не в счет — по ведь и они являют собою часть той любви, которую подарила Рильке Россия). Лучший живописный портрет Рильке написал Леонид Пастернак, с ним дружили и переписывались Борис Пастернак и Марина Цветаева; тема "Рильке и Россия" прокормили не одно поколение литературоведов, не исчерпана она и по сей день.

На русском языке переиздаются даже книги о Рильке: к примеру, изрядно устаревшая (с 1958-го года-то!) монография Ханса Эгона Хольтхузена "Райнер Мария Рильке, сам свидетельствующий о себе и о своей жизни" была недавно издана десятитысячным тиражом (это сейчас то, что раньше — полмиллиона)... в Челябинске! Основным центром изучения Рильке в России — во всех аспектах — с недавних пор, стараниями Р. Чайковского и Е. Лысенковой стал... Магадан! Книга Чайковского и Лысенковой ""Пантера" Р. М. Рильке в русских переводах" (Магадан, 1996) вызвала десятка два рецензий — от магаданских, московских, петербургских — и до развернутого отзыва в "Новом журнале", выходящем с начала сороковых годов в Нью-Йорке. Впрочем, на истории русских переводов поэзии Рильке лучше остановиться отдельно.

Первым русским переводчиком стихов Рильке был сын одесского ювелира -весьма одаренный Александр Биск (1883— 1973). В последние месяцы жизни Биска мне хоть и по переписке, но довелось с ним познакомиться. "Я занимался Рильке с 1905 года — я нашел его "Lieder der Madchen"[0.45], будучи лейпцигским студентом", — писал из Нью-Йорка девяностолетний поэт в Москву автору этого предисловия (письмо от 31 января 1973 г.). "Лейпцигским студентом" Биск был совсем недолго, уже весной 1906 года он переселился в Париж, где жил до 1911 года: сам поэт политикой не занимался, но сестра состояла в партии эсеров, возврат в Одессу и в Россию был чреват выяснениями отношений с полицией, а молодой Биск хорошо чувствовал себя в Париже — к тому же в одесских газетах он печатался уже тогда. "Первые мои переводы (из Рильке — Е. В.) относятся к 1906 году", — напишет он в предисловии к первому русскому "Избранному" Рильке, вышедшему в Одессе между маем и августом 1919 года. Первая "столичная" публикация переводов Биска из Рильке пока что разыскана в 1911 году ("Русская мысль", кн. 6) — пять стихотворений, в том числе ставший классическим именно в переложении Биска шедевр "И был тогда день белых хризантем...".

Именно 1911 — 1914 годы — время первого бурного интереса к Рильке в России; успевают выйти три его книги: "Книга часов" (М., 1913) в сильно сокращенном и едва ли удачном переложении Юлиана Анисимова, в том же году -перевод единственного романа Рильке "Заметки Мальте Лауридса Бригге" в двух томах (в оригинале книга вышла в 1910 году, что следует помнить); наконец, выпущенная в оригинале в июне 1913 года книга "Жизнь Марии" всего через полгода, но уже в 1914 году, накануне войны, когда оказалось под запретом "все немецкое", была выпущена в Киеве в переводе не оцененного по сей день поэта Владимира Маккавейского. Кстати, в нашем издании (в приложении) этот перевод переиздается полностью впервые, и хотелось бы привлечь к нему читательское внимание. То, что казалось странным и неуклюжим в начале века, стало попятным и весьма поэтичным теперь. Похоже на то, что Маккавейский очень сильно обогнал свое время; в 1920 году он был убит под Ростовом, имя его забылось, но уже давно пришла пора вернуть его стихам, переводам и доброму имени почет и внимание.

В студенческих тетрадях Бориса Пастернака 1911 — 1913 гг. мы находим около десятка черновых переводов из "Книги картин" и "Часослова", в те же годы сделана свой перевод шестистишия Рильке Анна Ахматова — видимо, это был вообще единственный ее перевод с немецкого языка, по свидетельству академика Ю. Оксмана язык этот был для нее тяжел и читать свободно на нем она не могла. В те же годы перед Первой мировой войной появились в печати переводы В. Шершеневича, В. Эльснера, А. Дейча, так что брошенная Пастернаком фраза ("Люди и положения", 1956 — 1957): "У нас Рильке совсем не знают", — скорее относилась к месту Рильке в советской культуре, чем к подлинной культуре России.

Впрочем, даты Первой мировой войны (1914— 1918) точно определяют еще и границы первого временного перерыва в потоке русских публикаций Рильке. В харьковском альманахе "Колосья" в 1918 году (No 6— 7) впервые появилась знаменитая поэма в прозе (то ли просто новелла) Рильке, тогда озаглавленная "Образы любви и смерти Христофора Рильке"; та же вещь, но без сокращений и под более близким к оригиналу названием ("Песнь о любви и смерти Кристофа Рильке") была опубликована в альманахе "Свиток 3" (М.; Л.) в 1924 году. Как уже было сказано выше, в Одессе в 1919 году вышло первое издание книги избранных переводов Александра Биска; в 1929 году "Новый мир" и "Звезда" опубликовали в переводе Бориса Пастернака два "Реквиема" — по сути дела, увидела свет целиком еще одна книга Рильке ("Реквием", 1908). До 1935 года в периодике появлялись переложения Григория Петникова — он переводил Рильке "как хотел", т. е. как экспрессиониста, это давало диковатые результаты, но существенно облегчало прохождение через рогатки цензуры. Наконец в большой книге избранных переводов Петникова, изданной в Харькове в 1935 году ("Запад и Восток"), появилась последняя подборка и четыре стихотворения. Дальше наступил второй перерыв, притом долгий.

Хотя в 1943 году член Союза писателей СССР Иоганнес Роберт Бехер назвал поэзию Рильке в числе тех ценностей, которые осквернены фашистскими варварами, но его мнением никто не заинтересовался. Зато в 1950 году "главный писатель СССР" А. А. Фадеев высказался доходчиво: "А кто такой Рильке? Крайний мистик и реакционер в поэзии". Рильке в сталинской империи был, таким образом, запрещен раз и навсегда. Навеки. Но... нет ничего более врГ(C)менного, чем вечное. Умер Сталин, а за ним приговорил себя к смертной казни и Фадеев. "Разлука" с советским читателем (тогда предполагалось, что это синоним выражения "русский читатель") неизбежно должна была окончиться; как возвращались люди из лагерей, так вернулся и Рильке: уже в первом номере воронежского журнала "Подъем" за 1958 год появилась "Пантера" в переводе А. Немировского. Художественные достоинства перевода сейчас оставим в стороне, важен приоритет, и его ни у Немировского, ни у Воронежа не отнимешь. Журналы робко стали печатать: тут — стишок, там — подборку, из мрака запрета Рильке стал понемногу выходить к читателю.

Не считая журнальных публикаций, главным событием шестидесятых годов для "Рильке советской эпохи" стала довольно большая книга "Лирика", вышедшая в 1965 году в переводе Тамары Сильман (1909— 1974) в Ленинграде. Тогда она вызвала одобрение как со стороны "старших" (Маршака, не дожившего до выхода книги, но знакомого с рукописью; Корнея Чуковского), видевших в ней примету еще не совсем замерзшей хрущевской оттепели, так и гнев со стороны "младших": как же это выходит авторская книга у Сильман, когда в письменных столах десятков поэтов лежит столько неизданных переводов из Рильке! Знали, что еще с тридцатых годов работают над Рильке Юлия Нейман и Сергей Петров, что Ахматова хвалила переводы Андрея Сергеева, а есть еще и Владимир Микушевич, и Вячеслав Куприянов, и Грейнем Ратгауз, главной же легендой того времени была работа Константина Богатырева (1925— 1976), жертвы сталинских репрессий и ученика Бориса Пастернака. Но даже не очень искушенному читателю по книге Сильман было ясно, что великий поэт из Рильке не получился.

Между тем в предисловии к этой книге, написанном Владимиром Адмони, были впервые в СССР напечатаны два прославленных перевода Пастернака, вставленные в книгу "Люди и положения", — сейчас как-то уже позабылось, что в первой половине шестидесятых годов автор "Доктора Живаго" был под полным запретом. Рильке Сильман — некий многократно уменьшенный Рильке, недаром переводчица старалась выбрать у него стихи покороче. Читая ленинградскую "Лирику", думаешь: вот удачное восьмистишие, вот даже и двенадцать строк вполне приличных, а в целом получилась какая-то очень, очень маленькая и смазанная фотография оригинала.