— Слава Богу! — воскликнул я, когда оба хищника свалились на землю. — Самое опасное миновало.

Собаки еще продолжали кусать и терзать убитых животных. Я же достал нож, чтобы выпустить кровь из медведей, но главное, для проверки — действительно ли они мертвые. Только теперь Жак издал победный клич и поспешил привести Эрнста на поле боя. Бледный и дрожащий от ужаса, юноша осмелился теперь подойти к нам, но медленно и осторожно.

— Да, отец! — сказал Фриц. — Вот это штучки! Один наверняка футов семи ростом, да и другой немногим меньше.

— Да, — сказал я, — змей мы не встретили, но в природе есть и немало других опасных животных огромных размеров. Нам бы пришлось плохо, если бы медведи неожиданно появились возле нашего жилища.

Ребята, забыв недавние страхи, окружили «наши охотничьи трофеи» и внимательно рассматривали раны, большие зубы, мощные лапы поверженных медведей, удивлялись густоте и красоте их серебристой шерсти. Шерсть на самом деле была темно-коричневая и светло-коричневая, а на кончиках волосков поблекшая, почти белесая. Я вспомнил о так называемых серебристых медведях,[62] которых встретили капитан Кларк[63] и его спутники, путешествуя вдоль северо-западного побережья Америки.

Я спросил сыновей, что нам делать с такой добычей.

— Надо снять шкуры, — предложил Фриц, — получим меха.

Но у нас не оставалось времени, чтобы разделывать туши; следовало возвращаться домой. Мы волоком затащили медведей в пещеру, накрыли ветками и соорудили нечто вроде ограды — защита от шакалов и прочих хищников. Здесь же спрятали страусиные яйца — закопали в песок и сделали пометку, чтобы позже найти без труда.

Когда солнце начало клониться к закату, мы уже были рядом с матушкой и Францем. Нас радовало, что она не забыла собрать хворост для ночного костра и приготовила обильный ужин.

Несмотря на усталость, я все же проснулся на рассвете и разбудил свое любящее поспать семейство. После завтрака мы запрягли тягловый скот и отправились в путь к медвежьей пещере, куда и прибыли без каких-либо происшествий.

Перед пещерой уже сидело несколько грифов, привлеченных падалью. Но им удалось выклевать только медвежьи языки, наша ограда оказалась для них прочным препятствием. Первым же выстрелом Фриц, кажется, попал в одного из грифов. Недовольно хлопая крыльями, стая удалилась, прихватив с собой убитого.

После этого я начал потрошить медведей. Работа была трудоемкой, на это ушел еще один день. В конце концов мне удалось снять обе шкуры. Из туш я вырезал ляжки на окорока, потом разделал лапы: по утверждению гурманов, медвежьи лапы — замечательное лакомство. Остальное мясо было снято длинными полосами или же разрезано на полосы в палец толщиной так, как это делают жители Вест-Индии. Его хорошо посолили и повесили коптиться на дыму. Отдельно я собрал сало и рекомендовал матушке перетопить его и припрятать на потом, не преминув упомянуть, что в северных странах смалец используют для приготовления пищи, а также намазывают на хлеб, подобно свежему сливочному маслу.

С медведей, а также с уже прокопченных свиней у нас набралось почти с центнер чистого топленого смальца. Мы слили его в сосуд из бамбука и плотно закрыли крышкой для лучшей сохранности и для удобства перевозки. Скелеты и потроха на волах отвезли подальше и выбросили на съедение стервятникам, которые, конечно, не замедлили явиться. На пиршество слетелось не только множество птиц, но и приползли различные насекомые. Они так славно потрудились над остатками мяса, что скелеты и два черепа, предназначавшиеся для нашего музея, оказались чистыми, будто выбеленными, и не требовали дополнительной обработки. Хоть сейчас их выставляй на обозрение! Со шкурами убитых медведей пришлось, напротив, повозиться. Мы держали их несколько дней в соли, потом промыли, посыпали золой, снова просушили и затем дочиста выскоблили ножами. Потом уже дома мы продубили их до готовности.

Копчение мяса заняло целых три дня, все это время мы вынуждены были оставаться у медвежьей берлоги. Однако пережитое испытание заставило нас быть начеку. Каждый вечер после ужина разжигались сторожевые костры, держались наготове факелы. Два костра горели постоянно и потому, что мы действительно побаивались диких зверей, и потому, что ради экономии времени коптили медвежье мясо даже ночью.

Спали, слава Богу, спокойно и крепко, как никогда раньше.

На четвертый день я предложил готовиться к возвращению домой. Все дела были завершены, медвежье мясо прокопчено и завялено, сало вытоплено и заделано в трубке бамбука, как в бочонке. Подходило время дождей, и оставаться здесь, вдали от удобного жилья и продовольственных запасов, не имело смысла. Оставалось единственное — вывезти закопанные страусиные яйца; бросать их на произвол судьбы не хотелось. Расстояние предстояло преодолеть немалое, но, если ехать верхом, времени на доставку яиц уйдет немного.

Я спозаранок разбудил ребят, и мы быстро подготовились к второму походу в степные просторы.

Фриц уступил мне свою Быстроножку, а сам, как более легкий, сел верхом на молодого Ветерка. Эрнст остался с матушкой — помощи от него было больше, чем от Франца. В компанию им оставили Каштанку и Буланку.

Мы снова пересекали Зеленую долину, но теперь уже в обратном направлении и вскоре оказались у Черепахового болота, где наполнили наши сосуды свежей водой. Потом, не отдыхая, направились к «Сторожевой вышке арабов», как мы в шутку назвали ту самую возвышенность предгорья, с которой открывались просторы саванны. Именно отсюда мы приняли страусов за конных арабов.

Здесь Жак и Франц пустились вскачь на своих скакунах, и я не препятствовал им. Пусть порезвятся мальчики. Местность была ровной, все видно как на ладони. Да и мы хоть и медленно, но следовали за смельчаками.

В степи всадники проскочили было мимо найденного нами страусиного гнезда, но, очевидно, поняли ошибку и, кажется, собрались повернуть назад, но нет… Они гнали страусов на нас.

Фриц хотел, как я понимал, первым поймать добычу. Он осторожно обмотал клюв орла тканью, почти до самых ноздрей, чтобы тот случайно не заклевал попавшую в плен огромную птицу. Я предоставил в распоряжение сына Быстроножку, поскольку она была резвее молодого Ветерка. Мы встали на некотором расстоянии друг от друга по ту сторону страусиного гнезда и приготовились к встрече.

Ждать пришлось недолго. Из зарослей кустарников, почти рядом с нами, стали выскакивать огромные страусы; их несло прямо на нас, словно ветром. Но мы стояли недвижимые, точно из камня, и бедные птицы в страхе перед собаками, бежавшими за ними по пятам, людей почти не замечали. Жак и Франц продолжали наступать.

Среди птиц мы обратили внимание на одного страуса-самца, теперь в стае он, очевидно, занял место погибшего. Самок было три, они строго следовали за самцом. А тот мчался прямо к нам в руки, на расстоянии пистолетного выстрела я мигом набросил свой метательный снаряд, но, не обладая достаточным опытом, попал не в бедра и ноги птицы, как целился, а захлестнул ремнем грудь и крылья, что не мешало ей бежать дальше. Более того, напуганная непонятным броском, она понеслась быстрее прежнего, но уже в другом направлении.

Самки тотчас разбежались кто куда. Мы оставили их в покое. Нужен был самец. Тут подоспели Жак и Франц, они погнали беглеца на сидевшего в засаде Фрица. Фриц бросил прямо на страуса орла, который сначала из-за прикрытого клюва не мог правильно сориентироваться и только летал над выбранной жертвой, не атакуя ее. Появление нового врага над головой привело страуса в недоумение, в панике он начал метаться по сторонам. Орел тем временем опустился совсем низко и сильным ударом крыла по голове оглушил страуса. Жак, воспользовавшись этим моментом, подошел ближе и ловким броском накинул болас на ноги растерявшейся птицы. Спутанный страус упал. «Ура!» — закричали мы и побежали наперегонки к трепетавшему узнику, во-первых, чтобы уберечь его от нападений орла и собак, а во-вторых, чтобы не дать ему времени освободиться от ремня болас.