Главное действующее лицо этой истории - мировой судья Джон Момпессон из города Тедворта, графство Уилтшир. О нем сохранилось мало сведений. Его семья была достаточно известна, имела обширные связи и пользовалась хорошей репутацией. В 1638 году будущий судья окончил колледж, так что к началу вспышки знаменитого полтергейста ему исполнилось тридцать восемь лет. К тому времени он был женат и жил в собственном, весьма добротном и удобном двухэтажном доме с женой, несколькими детьми, матерью и, разумеется, слугами. Дата смерти его неизвестна. По крайней мере, в 1690 году он еще был жив и, несмотря на обрушившиеся на него напасти, пересуды, сплетни и подозрения, "не страдал от меланхолии и не отличался высокомерием".
Все началось с того, что Момпессон в середине марта 1662 года выехал по служебным делам в соседний город Лудгаршалл. Там он, остановившись в доме местного судебного пристава, услышал барабанный бой и поинтересовался его причиной. Пристав сообщил, что вот уже несколько дней горожан беспокоит какой-то праздношатающийся барабанщик, призывающий барабанным боем подавать ему милостыню. Момпессон распорядился привести попрошайку. Им оказался отставной солдат Уильям Друри, бывший барабанщик, промышлявший попрошайничеством, на что, утверждал он, имеет письменное разрешение. Судья спросил паспорт и то самое разрешение, признал их фальшивыми и конфисковал у Друри самое ценное, что тот имел, - барабан, а самого Друри приказал доставить к мировому судье. Но бродяжка сознался в обмане и стал слезно просить вернуть ему главное средство пропитания - барабан. Однако судья был непреклонен: барабан Друри получит обратно лишь при условии, если полковник Эйлиф, чьим барабанщиком называл себя бродяжка, даст о нем хороший отзыв. Барабан оставили у судебного пристава, а барабанщика - под надзором полицейского, который, видимо, поддался мольбам бродяжки и отпустил его.
Примерно в середине апреля 1662 года Момпессон выехал по служебным делам в Лондон, но незадолго до этого судебный пристав, согласно распоряжению судьи, переслал конфискованный барабан ему на дом. По возвращении Момпессона 4 мая жена рассказала, что ночью их страшно напугали воры, которые столь громко стучали, что едва не разнесли весь дом. Очень скоро судья убедился, что жена если что и преувеличила, то лишь свои страхи.
Не прошло и трех суток, как ночью вновь возобновились звуки, недавно так встревожившие его домочадцев, - казалось, кто-то шумно ломится в дом! Раздавались очень громкие стуки в двери дома и вне его.
Судья оставил постель и, взяв пару пистолетов, пошел на разведку. Он открыл дверь, в которую стучали особенно сильно, однако за ней никого не было. Тут же услышал стуки в другую дверь, открыл и ее, обошел весь дом и вокруг него, но никого и ничего подозрительного не заметил. Между тем звуки не смолкали, но теперь слышались глухие удары и какой-то странный шум. Когда же Момпессон вновь оказался в постели, уже на крыше дома раздались звуки как бы топания и барабанного боя. Они продолжались довольно-таки долго, но постепенно стихли. В последующие дни стуки и барабанный бой четкими ударами и частой дробью раздавались не раз и; продолжались по пять ночей подряд с перерывом на трое суток, как бы для отдыха невидимого барабанщика. Звуки раздавались вне дома, из его наружных стен, более чем наполовину обшитых досками. Они всегда начинались только тогда, когда семья ложилась спать, будь то рано или поздно. Так продолжалось примерно месяц.
Затем звуки "вошли" в дом и стали раздаваться в комнате, где хранился конфискованный барабан. Они возникали четыре-пять раз в неделю, спустя полчаса после того, как все уже были в постели, и продолжались почти два часа. Все начиналось с того, что слышались звуки как бы проносившегося над домом вихря, потом слышался барабанный бой, как при снятии караула. В той комнате странности длились два месяца, и судья специально ночевал в ней, чтобы самолично все видеть и слышать. В начале ночи шум был очень громок, но по прошествии двух часов постепенно затихал.
Примерно с середины июля необычные звуки стали слышаться и в других комнатах дома, к тому же к, старым прибавились новые: казалось, сыплется на пол горох, кто-то пилит по дереву, проносится табун лошадей.
Потом наступил трехнедельный покой - как бы для того, чтобы жена Момпессона успешно разрешилась от бремени и успела оправиться после родов. Вслед за этим любезным, как выразился Гленвиль, перерывом бесовство, как бы наверстывая упущенное, разразилось со страшной силой и принялось мучить и преследовать младших дочерей судьи, что началось с сентября. В детских кроватках, в присутствии домочадцев и посторонних лиц, раздавались столь мощные удары, что люди дивились, как они не разлетались в щепы. Если же к ним прикладывали руки, удары замолкали, но кровати начинали трястись с бешеной силой. Целый час подряд стуками выбивали, как на барабане, разные военные мелодии "зорю", "круглоголового" и другие армейские сигналы, не хуже полкового барабанщика. Потом под матрацами начиналось царапанье, будто железными когтями. Все это выгоняло детей из постелей, сопровождало из комнаты в комнату и первое время упорно преследовало только их.
В доме была светелка, где пока ничего необычного не наблюдалось, туда и перевели детей. Средь бела дня их уложили спать, но не тут-то было: едва они очутились в постели, как все началось вновь.
Утром 5 ноября, когда шум в комнате с детьми стал особенно сильным, слуге показалось, что лежавшие там две доски задвигались, и он произнес вслух: "Дай мне эту доску". Одна из них вдруг сама собой приблизилась к нему на ярд. Ободренный успехом, он сказал: "Этого мало, пусть она придвинется так, чтобы я смог взять ее в руки", - и доска приблизилась почти к самым его ногам. Так она по его требованию двигалась туда-сюда раз двадцать, пока судья не пресек столь непозволительную вольность. Все это было днем и на глазах множества собравшихся. Наутро в той комнате чувствовался очень едкий запах серы…
Вечером же в дом судьи пришел пастор Крэг с подкреплением в лице соседей. Священник и домочадцы "нехорошего" дома, преклонив колена у постели детей, где стуки выбивались особенно громко, стали молиться. На это время стуки оставили детей и перешли в светелку, но немедленно возвратились на прежнее место, едва закончилась молитва. И тут произошло поистине чудо: на глазах у всех пошли гулять стулья, и все, что могло двигаться, тут же пришло в движение. У детей сорвало с ног и перебросило через головы башмаки. Одновременно брус, вырванный из кровати, был запущен прямо в священника и задел его по ноге, но мягко, будто клок шерсти. Все удивились, когда пущенный со страшной силой брус остановился точно там же, где упал, ни на волос не сдвинувшись с места.
Заметив, что преследованиям в основном подвергаются младшие дочери, судья перевел их в дом соседа, а старшую, лет десяти, поместил в своей комнате, где уже с месяц было спокойно. Но как только девочка легла спать, все возобновилось. Барабанный бой и разные другие звуки раздавались три недели. При этом заметили, что если выстукивать или попросить исполнить какой-либо мотив, он с ходу и в точности воспроизводился барабанным боем. Однако по случаю приезда гостей в тот дом, где временно жили младшие дочери, их пришлось оттуда забрать и поместить в гостиной, где раньше было спокойно, но преследования настигли детей и там: на этот раз их только дергало за волосы и ночное белье.
Временами, правда, раздавались столь громкие удары, что их было слышно даже в поле - на значительном расстоянии от дома, а некоторые соседи, жившие в миле от судьи, просыпались от страшного грохота. В самом же доме слуг иногда что-то приподнимало и опускало вместе с кроватями, но как-то уж слишком осторожно. Иной раз им на ноги ложилось что-то очень-очень тяжелое…
В конце декабря 1662 года барабанный бой раздавался редко, а однажды послышался звук, похожий на звяканье монет. Предположили, что он был следствием разговора матери судьи с соседом, который накануне рассказывал о феях, приносящих в дом деньги. На это мать ответила, что было бы неплохо, чтобы и им принесли денег в виде компенсации за свалившиеся напасти. А на следующий вечер соблазнительный звон монет раздавался уже по всему дому. Самих же монет, однако, не обнаружилось.