Ну, чему же вы удивляетесь, мой дорогой Джон? — ответил Макс Губер. — Я лично готов ко всему, даже к тому, что один из этих типов хлопнет меня по животу, вопрошая: "Commentca, va mon vieux?".[181]

Время от времени Ли-Маи, выпуская руку Лланги, перебегал то к одному, то к другому своему другу и вел себя как живой и шаловливый ребенок. Он испытывал гордость, провождая иностранцев по улицам родной деревни, не просто прогуливаясь с ними, это было очевидно, но ведя их в каком-то определенном направлении, с какой-то тайной целью, и друзьям ничего не оставалось, как послушно следовать за своим пятилетним гидом.

Эти "первобытные люди" — так их про себя окрестил Джон Корт не были абсолютно голыми. Не говоря уже о рыжеватых волосах, которые покрывали отдельные части их тел, мужчины и женщины носили набедренные повязки из растительной ткани, примерно такой же, хотя и более грубо сработанной, какую обычно плетут из прядей акации в Порто-Ново, в Дагомее.[182]

Джон Корт отметил, что округлые головы вагдийцев, приближающиеся по размерам к типу микроцефалов[183] и имевшие близкий к человеческому лицевой угол, давали мало примеров прогнатизма.[184] Кроме того, надбровные дуги у них были совершенно лишены складок, свойственных всем обезьянам. Что же касается волос, то это обычная для туземцев Экваториальной Африки густая грива в сочетании с редкой бородкой у мужчин.

— У нижних конечностей нет хватательных функций, — заметил Джон Корт.

— А еще нет хвостового отростка, — добавил Макс Губер. — Ни малейшего намека на хвост!

— Действительно, согласился американец, — а это уже признак более высокой организации. У антропоморфных обезьян нет ни хвоста, ни защечных мешков, ни мозолей. Они могут перемещаться в горизонтальном и вертикальном положении, по своей доброй воле. Но было сделано одно важное наблюдение: при ходьбе в вертикальном положении четверорукие опираются не только на ступни ног, но и на обратную сторону согнутых пальцев рук. Для вагди это не характерно, так что походка у них совершенно такая же, как у человека, следует признать это по справедливости.

Наблюдения и выводы друзей были вполне объективны, так что, вне всякого сомнения, речь могла идти именно о новой расе.

Четверорукие, обладающие человеческой постановкой фигуры, меньше шалят и резвятся, меньше гримасничают — одним словом, выглядят наиболее серьезно и значительно среди своих собратьев. И как раз такую серьезность демонстрировали жители Нгалы в своих действиях и в своей манере держаться. А когда Джон Корт внимательно к ним пригляделся, то смог определить, что и строение зубов у них идентично человеческому.

Все эти примеры сходства и совпадений могли до известной степени поддержать теорию изменяемости видов и непрерывности природной эволюции, выдвинутую Дарвином. Их даже можно было бы рассматривать как определяющие при сравнении наиболее высокоорганизованных обезьян и первобытных людей. Линней[185] обосновывал идеи эволюции,[186] опираясь на существование пещерных людей — троглодитов.[187] Выражение это, во всяком случае, неприменимо к племени вагди, живущему на деревьях.

Карл Фогт[188] даже полагал, что человек произошел от трех главных обезьян: орангутан, тип брахицефала,[189] согласно Фогту является предком негритосов; шимпанзе, тип долихоцефала,[190] с менее массивными челюстями, служит предком негров; наконец, горилла, с ее развитой грудной клеткой, формой ноги, со свойственной ей походкой, остеологическими[191] особенностями туловища и конечностей — прародитель белого человека.

Однако всем этим совпадениям и примерам близости и сходства можно противопоставить не меньшее количество различий в плане моральном и интеллектуальном — различий, которые должны подтверждать правоту учения Дарвина.

Принимая во внимание характерные особенности этих трех четвероруких, можно было бы поверить в то, что именно они относятся к высшей расе животного мира. Но никогда не удастся доказать, что человек это улучшенная обезьяна или что обезьяна — это деградировавший человек.

Что касается микроцефала, который предположительно служит промежуточным звеном между человеком и обезьяной, этот предсказанный антропологами вид уже давно и безуспешно пытаются найти как недостающее звено между животным царством и человеком, — а потому нельзя ли допустить, что именно его представляют эти вагди и что необычные обстоятельства путешествия позволили французу и американцу сделать это потрясающее открытие?

Но, даже если эта неведомая раса физически приближается к человеческой, то еще требуется, чтобы вагди обладали сходными чертами в области религии и морали, неотъемлемой от человека, не говоря уж о способности к абстрактному мышлению и к обобщенным выводам, о склонности к искусствам и наукам. Только после выяснения этих обстоятельств можно будет сказать веское и определенное слово в споре между моногенистами[192] и полигенистами.[193]

Пока же ясно одно — вагди умели разговаривать. Не только инстинкты руководили ими: у них еще были мысли, что предполагает использование речи, и слова, сумма которых образует язык. Не крики, подтвержденные взглядом и жестом, они использовали членораздельное слово, обладая базой для своей речи в виде отдельных звуков и условных атавистических[194] знаков.

И это больше всего поразило Джона Корта. Ведь такая способность предполагает участие памяти.

Не переставая наблюдать за нравами и привычками этого лесного племени, Джон Корт, Макс Губер и Кхами шли по улицам деревни.

Велика ли она, эта деревня? По всей видимости, ее окружность составляет не менее пяти километров.

Построенные руками вагди сооружения обнаруживали высокое искусство, свойственное птицам, пчелам, бобрам и муравьям. Если они и жили на деревьях, эти первобытные люди, умевшие думать и выражать свои мысли, то лишь потому, что их к этому подтолкнул атавизм.

— В любом случае у природы, которая никогда не ошибается, были свои резоны, чтобы заставить этих вагди перейти на воздушное существование, — размышлял вслух Джон Корт. — Вместо того чтобы ползать по нездоровой почве, куда не проникают солнечные лучи, они живут в чудесной и целительной атмосфере древесных крон…

Большинство чистых хижин, похожих на ульи, были распахнуты настежь. Женщины хлопотали по хозяйству, занятые примитивными домашними делами. Детей повсюду виднелось множество, грудных младенцев матери кормили грудью.

Что касается мужчин, то одни среди ветвей собирали фрукты, другие спускались по лестнице, озабоченные повседневными хлопотами. Некоторые уже возвращались с охоты или несли наполненные речной водой глиняные кувшины.

— Как же досадно, что мы не знаем языка этих аборигенов! — говорил Макс Губер. — Никогда мы не сможем побеседовать с ними, никогда не познакомимся с их литературой… Впрочем, я до сих пор еще не заметил муниципальной библиотеки… а также и лицея для мальчиков или для девочек!

Однако, если судить по услышанному от Ли-Маи, к вагдийскому языку примешивались туземные слова, и потому Кхами попробовал обратиться к мальчику с несколькими самыми элементарными фразами.

Увы! Ли-Маи, по-видимому, не понял решительно ничего. Но ведь он произнес слово «нгора», когда лежал на плоту. А Лланга уверял, что узнал от его отца название деревни Нгала и имя вождя — Мсело-Тала-Тала.