Их бы с Зоркой свести, подумал я. Хорошая была бы пара. Только… ладно, посмотрим.

Я выдохнул клуб морозного пара (похолодало) и ещё раз внимательно осмотрел лагерь негров, остававшихся там же, где они и были. Дымились костры. Трупов наших убитых на прежнем месте уже не было.

— Съели, — сказал я, отвечая своим мыслям.

— Угу, — подтвердил Раде. К нам неслышно подошёл Джек — над плечом качалась рукоять меча. Раде, чуть наклонив голову, скрылся в пещере.

— Спасибо, что вернулся, — сказал Джек, положив ладонь мне на плечо. Я посмотрел на него и уточнил:

— Спасибо, что вернул Татьяну?

— Да, — он ответил мне прямым взглядом.

— Странная ситуация, — признался я.

— Не бойся, — он улыбнулся и перешёл на английский: — Я щит ей и опора, а не твой соперник.

— Вот что, щит и опора, — без насмешки сказал я. — Не хочется мне сидеть тут в осаде.

— А ты не изменился, — одобрительно заметил Джек. — Приятно видеть и это. Но нас всего двадцать три человека.

— По четыре негра на каждого из нас, — презрительно посчитал я. — Бывало и больше.

— Исключи девчонок, — напомнил Джек, — и будет по пять. С кусочком…

— Тоже не слишком страшно, — отмахнулся я.

— Ты серьёзно, что ли? — наконец свёл брови Джек.

— Там разберёмся, — уклончиво пообещал я.

Мы вернулись в пещеру. Огонь полыхал вовсю; Джек опустил за собой меховой полог. Я подошёл к очагу и, плюхнувшись на шкуры, распустил шнуровку тёплой куртки. Только после этого обратил внимание на то, что все смотрят на меня.

— Эти взгляды надо расценивать, как ожидание от меня многочисленных и суровых распоряжений? — я потыкал ножом в оленью ляжку, жарившуюся с краю над углями. — Я больше десяти месяцев никем не командовал. Нужно восстановить навыки.

Послышались смешки. Вот чёрт, так я приобрету репутацию остряка. Только этого мне не хватало… Поэтому я не стал продолжать в том же духе, а занялся завтраком, подавая пример остальным.

Если честно — я не врал, что мне нужно восстановить навыки. Я всё ещё не пришёл в прежнее состояние и толком не мог свыкнуться с мыслью, что вновь "занял трон". И ещё более тревожной была эта мысль от того, что над пещерой, в свежей могиле, лежит мальчишка, чьё место я занял всего лишь сегодня ночью.

— Вадим, Раде, — я оторвался от еды, — заканчивайте, смените Арниса и Ивана. Лен, ты мне вот что — ты мне покажи-ка все здешние припасы.

— Пошли, — Ленка с готовностью отряхнула руки и встала. Я вздохнул, печально посмотрел на недоеденное мясо и ругнулся про себя — ведь знал же одержимость Ленки в хозяйственных делах.

— Ну пошли…

— Тут отсек почти как в той, нашей пещере… голову ниже… — Ленка сняла со стены факел. — Вот, смотри — они, наши запасы.

В пещере было холодно. Она, правда, была не очень удалена от основного жилища, но сюда по-хозяйски натаскали здоровенные бруски льда и выложили ими стены. Часть продуктов вообще лежала на этих ледяных полках. В свете факела я увидел корзины, грубые кувшины; с потолка, под которым проходили жерди, свисали окорока, ещё что-то… Кончался февраль, а кладовая выглядела весьма солидно.

— Ещё в августе начали запасаться, — с гордостью ответила на мой невысказанный вопрос Ленка. — Борис этому большое внимание уделял.

— Не исключено, что со мной так сытно не будет, — мельком заметил я.

— Да господи… — с непонятной интонацией повела плечами Ленка. И вдруг добавила: — Мы все ждали, что ты вернёшься. Поэтому и уговорили Бориса, чтобы отпустил Вадима.

* * *

Я снова вышел из пещеры. Ярко сияло солнце, снег сверкал, словно огромная бриллиантовая россыпь. Негры у своих костров казались на нём пятнами грязи.

Вадим и Раде стояли метрах в десяти, за баррикадой. Меня они не слышали, хотя специально не скрывался — и услышал их разговор, точнее — его кусок.

— Не знаю, — Раде повёл плечами. — Мне он не показался. Пацан, как пацан, — он говорил на смеси русского с македонским, кажется, и я его легко понимал.

— Ты не видел, как он фехтует, — равнодушно буркнул Вадим, облокотившийся на верх баррикады. Похоже, мой побратим не был настроен на разговор.

— Я не об этом, — Раде чуть повернулся к нему, — не о фехтовании и не о том, какой он боец. Я о том, какой он князь. Мы ведь должны теперь зависеть от него…

— Какой он князь? — Вадим тоже посмотрел на него. — Ну вот я тебе расскажу, а ты послушай, какой он князь. Прошлой зимой — вот примерно в это же время — получилось так, что Олег влетел в лапы ниггеров. Так они я уж не говорю, что его били. Они ему под левым боком разожгли костёр. Вот ты себе это просто представь, Раде. Они его жгли огнём и спрашивали, где наш лагерь и сколько нас. А он им всё равно ни хрена, — Вадим покачал пальцем перед лицом македонца, — он им ни хрена не сказал. Просто взял и не сказал. Как пионер-герой. Знаешь про таких?

Раде молча царапал пальцем выемку в снежном блоке. Вадим, кажется, почувствовал моё присутствие — оглянулся и, нервно улыбнувшись, махнул рукой:

— Всё спокойно, Олег.

— Я вижу, — флегматично кивнул я. — Только это спокойствие меня не очень-то устраивает.

А. Галич

Я считал слонов — и в нечет и в чёт.

И всё-таки я не уснул,

И тут явился ко мне мой чёрт

И уселся верхом на стул.

И сказал мой чёрт:

— Ну как, старина?

Ну, как же мы порешим?

Подпишем союз — и айда в стремена,

И ещё чуток погрешим!

И ты можешь лгать, и можешь блудить,

И друзей предавать гуртом!

А то, что придётся потом платить,

Так ведь это ж, пойми, потом!

…Аллилуйя, аллилуйя,

Аллилуйя (потом!)

Но зато ты узнаешь, как сладок грех

Этой горькой порой седин,

И что счастье не в том, что один за всех,

А в том, что все, как один!

И ты поймёшь, что нет над тобой суда,

Нет проклятия прошлых лет,

Когда вместе со всеми ты скажешь: да!

И вместе со всеми: нет!

И ты будешь волков на земле плодить

И учить их вилять хвостом!

А то, что придётся потом платить,

Так ведь это ж, пойми, потом!

…Аллилуйя, аллилуйя,

Аллилуйя (потом!)

…А что душа? Прошлогодний снег!

А глядишь, пронесёт и так!

В наш атомный век, в наш каменный век

На совесть цена — пятак!

И кому оно нужно, это добро,

Если всем дорога — в золу?!

Так давай же, бери, старина, перо

И — вот здесь — распишись в углу!..

…Тут чёрт потрогал мизинцем бровь

— И придвинул ко мне флакон,

И я спросил его:

- — Это кровь?

- — Чернила! — ответил он.

— …Аллилуйя, аллилуйя,

- — Чернила! — ответил он.

* * *

Я лёг поздно — можно было даже сказать, что уже утро. Поэтому вполне законным было моё возмущение, когда меня начали тормошить — и выяснилось, что всего полседьмого, а проспал я едва полтора часа.

"Начинается, — подумал я. — Водрузил на себя Шапку Мономаха, поздравляю…" Вслух я вежливо спросил:

— Какого чёрта надо?

— Олег, — будил меня Басс, — вставай. Тут к тебе человек приполз.

— Ты что, заболел? — осведомился я, садясь на топчане. Около огня сидел незнакомый мне парнишка… нет, знакомый, только я не помнил, откуда его знаю. Парнишка грел над пламенем руки и улыбался. Лицо слева у него было поморожено.

— Ты меня не помнишь? — спросил он по-немецки. — Я Мюлле. Мюлле Френкель.

— Мюлле! — я почувствовал, что тоже улыбаюсь. — А, конечно, мы же бегали вместе — ты меня обогнал, тогда, ну, на Малее, да!

— Точно, — Мюлле улыбался ещё шире. — Это я.

— Погоди. Постой, — я встал, начал разыскивать в полумраке сапоги-унты. — Что ты здесь делаешь?!

— Я не один, — Мюлле встал и перестал улыбаться. — Меня послал Андерс, наш фюрер. У нас девятнадцать мальчишек, мы ночуем в лесу, километрах в пяти от опушки. Мы готовы вам помочь — ударить утром с тыла по неграм.