Эта последняя мысль точно огнём обожгла его. Сердце на мгновение замерло, а потом забилось так, что трудно стало дышать. Ваня закрыл глаза и глухо застонал. В тот же миг Маша оказалась у его постели.

— Ваня, мальчик, что с тобой? Тебе нехорошо? — прошептала она встревоженно. Ваня молчал и прерывисто дышал. Маша опустилась на колени у его изголовья и положила ему руку на голову. Рука была холодная, и это было приятно. Сразу стало как-то спокойнее. Но Ваня не открывал глаз и молчал.

— Боже мой, — прошептала Маша, — опять весь горит… Снова жар… Ваня, ты спишь? Слышишь меня? — еле слышно спросила она. — Боже мой, неужели снова без памяти?

Ваня открыл глаза. Он увидел совсем близко бледное лицо Маши с широко раскрытыми, испуганными глазами.

— Кто ты такая? — в упор спросил он.

— Ваня, да ты что? — Маша побледнела ещё больше. — Не узнаёшь! Бредишь… Смотри, это же Маша, твоя Маша…

— Вижу, Маша. — Ваня говорил почти спокойно. — А всё-таки кто ты такая? Ты же знаешь, — молчать я умею!

Последняя краска сбежала с Машиного лица. Казалось, она перестала дышать. С минуту они молча, очень близко смотрели в глаза друг другу. Потом Маша глубоко передохнула и ласково провела чуть дрожащей рукой по Ваниному лбу и щеке.

— Вот что, мальчик, — очень твёрдо заговорила она, — сейчас не время и не место для таких разговоров. Ты тяжело болен, и тебе нужен полный покой. Не смей сейчас думать ни о чём, слышишь? Но знай, — придёт время, и я тебе всё расскажу о себе.

— Всё? — переспросил Ваня.

— Всё, Ваня, обещаю. Но ты не торопи меня и ни о чём раньше времени не спрашивай. А теперь успокойся и изволь спать.

— Посиди около меня, Маша. Положи мне руку на голову. Она холодная, это хорошо… — прошептал Ваня.

— Может быть, холодный компресс?

— Нет, нет! Только твою руку, Маша…

— Ладно, мой мальчик, спи!

Ваня заснул сразу.

Когда Ваня встал с постели, оказалось, что за болезнь он вытянулся так, что был уже одного роста с Машей. Это очень забавляло его, и он то и дело заставлял её мериться с собой. Забавляло это и Адель Львовну: наконец нашлось интересное для неё дело — Ване все костюмы стали малы, надо шить новые! В доме появился портной и куча заграничных журналов; а это ли не увлекательно? Ваня очень уставал от примерок, но спорить не смел. Дядя Кузьма начал было возмущаться, но махнул рукой; ему было не до того, — на заводе разворачивались большие дела.

Однажды за обедом он сказал:

— Ну, Ванька, пора тебе с заводом ознакомиться. Подрастёшь, — мы, брат, с тобой такие дела развернём! Для первого раза поедешь со мной на завод на молебен. Посмотришь, как дядя для тебя старается, — всё же после меня тебе, дураку, достанется. Радуйся, что у меня родного сына нет; а я от тебя ни разу даже «спасибо» не слыхал за всё моё добро!

— Спасибо, дядя, — робко прошептал Ваня и опустил глаза.

— То-то! Расширяю я завод. Не хватает мне в деревне рабочих, из города ещё привезу. Вот для них барак и строю. В пятницу праздник, освящать будем, на молебен поедешь со мной.

— Хорошо дядя, — сказал Ваня, хотя ему совсем не хотелось ехать.

После обеда, когда Маша причёсывала Адель Львовну, та сердито говорила стоявшему перед ней Ване:

— Ну вот, «молодой хозяин», поедешь свою собственность смотреть. А я уж тут никто. Обо мне и речи нет! Одеваю, учу уму-разуму, — а что я от этого мальчишки вижу? Весь в дядюшку! Мужики они мужиками и останутся, как ни учи! Господи, какая я несчастная!

Ваня стоял, до крови закусив губу и опустив глаза. А Маша тихо сказала:

— Вы меня простите, барыня, если я спрошу… Вы же знали, за кого замуж идёте?

— А что мне было делать?! — Адель Львовна резко повернулась к Маше, и волосы её рассыпались из Машиных рук. — Как ты не понимаешь?! Впрочем, где тебе понять! Умер отец, и оказалось долгов у него больше, чем стоит и это имение, и дом в городе. Что же, мне по миру идти? Кузьма Кузьмич и дом, и имение выкупил. Теперь всё его, а не моё. Разве я этого ожидала… А что бы ты делала на моём месте? Ну, чего молчишь? А, Маша! Что?

— Работать бы стала, барыня, а за немилого бы не пошла, — спокойно ответила Маша, снова принимаясь за причёску.

— Ну вот! — раздражённо сказала Адель Львовна. — Я же говорю: где тебе, мужичке, это понять! Ты не привыкла жить в роскоши, а я… Причёсывай!

— Извините, барыня, если не так сказала, — с едва уловимой усмешкой прошептала Маша.

— А ты чего здесь торчишь, «молодой хозяин»? — со слезами в голосе заговорила Адель Львовна. — Как вы оба мне надоели! — И она расплакалась.

В пятницу утром, когда Ваня уже собрался спуститься вниз, чтобы ехать с дядей на завод, в его комнату быстро вошла Маша.

— Ваня, — заговорила она спеша, — я тоже просилась на молебен. Не отпустили… Ваня, исполнишь мою просьбу?

— Конечно! А что?

— Будешь завод осматривать, зайди в старый барак… только чтобы дядя не знал… Найди там рабочего Семёна Петрова; это тётин крестник. Спроси его, не знает ли он, как здоровье моей тёти… Сделаешь, Ваня?

— Непременно! Как-нибудь да удеру от дяди!

— Ох, не хватились бы там! — и Маша быстро выскользнула из комнаты.

Ваня глядел ей вслед. Впервые видел он Машу такой встревоженной; да, тётя… что за тётя? В последнее воскресенье Маша вернулась какая-то странная… Во что бы то ни стало надо попасть в старый барак!

— Ванька! Готов? Ещё ждать тебя! — раздался снизу сердитый голос дяди.

— Иду, дядя Кузьма!

Они вернулись с молебна прямо к обеду. И так неохотно отвечали оба на расспросы Адели Львовны, что она перестала спрашивать и только переводила взгляд с раздражённо-мрачного лица мужа на побледневшее лицо Вани. Ваня сидел опустив глаза и почти ничего не ел. Маша, как всегда, прислуживала с непроницаемым видом.

Вставая из-за стола, дядя Кузьма сказал жене:

— Мне, сударыня, с вами поговорить требуется. Чему вы мальчишку учите? Идём в кабинет.

Адель Львовна испуганно пошла за ним. А Ваня бросился в мезонин, и сейчас же вслед за ним прибежала Маша.

— Ну? Нашёл? Узнал?

— Нашёл. Велено тебе передать: похоже, что тётя заболевает. Ей вырвали два зуба. Остальные зубы под угрозой. Надо увезти её лечить в Москву. В воскресенье непременно навести её.

Лицо Маши побелело, как бумага.

— Ты… точно передаёшь?

— Слово в слово, Маша! Теперь ты мне должна сказать, что это за тётя! Должна! — с силой прошептал Ваня.

— Постой!.. Сначала расскажи мне всё по порядку! Всё, всё, как было! Как приехали, как ты его нашёл?

— А потом ты мне скажешь!

— Потом!.. Говори по порядку!

— Ну, приехали. Барак этот вроде большого сарая. Нары в три этажа. Народу полно. Молебен был, потом батюшка речь говорил… про дядюшку моего. «Благодетель»… «Отец родной рабочим»… Я не знал куда деваться. Во время речи и удрал в старый барак.

— Ну! Ну!

— Вошёл я туда, — чуть сразу обратно не выскочил. Духота, вонь… Затошнило меня. Тоже нары в три этажа, тряпьё какое-то на нарах. Маша, как возможно так жить?! Детишки полуголые по полу ползают. Честное слово, у нас в свинушнике куда чище! Вот вхожу я — сразу замолчали все… А потом как обступили меня бабы, как начали о чём-то просить! Все зараз! Кричат мне в уши. Я только и слышу: «Попросите дяденьку… скажите дяденьке…» Что-то про штрафы. А я совсем растерялся, стою как дурак. И вдруг пьяный старик. Растолкал баб. «Дуры, — кричит, — кого просите! Вырастет, таким же зверем, как дяденька, будет!.. Всех их на одну осину надо!» И бабы туда же… Я стою, не знаю, что делать. Страшно мне стало… А тут подошёл парень, старика рукой отодвинул… улыбнулся. А я его и спросил про Семёна. А он говорит: «Это я и есть. Не знаете ли, барчук, — говорит, — не пришла ли и Маша на молебен?» — «Нет, — говорю, — велела про тётю свою спросить». Вот он отвёл меня в сторону да это самое и сказал. Ты ему про меня говорила? Потом взял за руку и вывел из барака. А дядя меня уже ищет домой ехать…