Впрочем, планы рассматривал один Эньшин. Лисовский стоял с бессмысленным взглядом, и лишь когда он издал звук, напоминавший стон, Эньшин оторвался от плана:

— Да что же это? Ничего нет, пустота, обман. — Он бросился к разрытой в стене дыре, стал копать. Лопата ударилась обо что-то твердое, он принялся разгребать руками — в земле оказались кости, остатки черепа.

— Зачем это? Где мои вещи? — шагнул к нему Лисовский. — Вырыл все раньше! Теперь меня в свидетели перед «хозяином», мол, «вот что нашли...» — Лисовский поддел ногой лату. — Забрал все себе, сволочь!..

Вооружившись костью, он бросился на Эньшина. Тот лопатой вышиб ее из рук Лисовского.

— Стойте, говорю вам, слушайте...

Лисовский прислонился к стене.

— Что вы слюни распустили? Ничего не случилось. Райнер велел вскрыть этот ящик. Нас не касается, что в нем. Выносить его не будем. Возьмем бумаги. Свои вещи сегодня получите. Не сходите с ума. Это я их спрятал. Как можно держать такие вещи в подполье, в незапертом ящике... Это не картошка...

— Что, что? Под полом в ящике? Отдайте немедленно, какое право...

— Хватит. Я передам ваши вещи... впрочем, вам с ними скоро придется расстаться — их надо отдать Райнеру.

— Да, это главное — «хозяину», тогда все в порядке... Значит, вы взяли? А Засекин? Вы ему велели?

— Придите же в себя, Лисовский! — почти закричал Эньшин. — Так это вы Засекина, вы?.. Понятно...

Лисовский старался что-то сообразить, но обрывки мыслей не собирались в целое — всплывали и исчезали.

— Надо все убрать, помогите-ка, Лисовский, не сидеть же здесь сутки.

Они сунули вещи в ящик, кое-как засыпали яму, вставили на место плиту. Присели в изнеможении на землю. Выключили фонарик. Полная, глухая темнота будто ослепила их. Эньшину показалось, что он мертв, что его нет... Нет сокровищ, нет света, нет ничего.

— Надо идти, слышите, Лисовский, надо идти. Перед рассветом Эньшин и Лисовский, выбравшись из пещер через ту же башню, подошли к часовне.

Лисовский, усталый и злой, не выдержал:

— Когда это кончится? Где же мои вещи? И дадите вы, наконец, мне покой?

— А мы за чем идем? Соображаете?

Они осторожно пробрались к часовне. Отомкнули дверь, вошли. Потом Эньшин вышел, дверь снаружи запер на замок и влез уже в окно.

Все эти непонятные для наблюдателей и для Лисовского действия были продуманы Эньшиным: снаружи часовня заперта, стало быть, никто не заподозрит, что Лисовский туда вошел. Они уйдут из подполья часовни, и за ними плотно закроется отверстие в фундаменте. Никому и в голову не придет искать здесь Лисовского. А плана ходов, ведущих от часовни к оврагу и другим пещерам, нет нигде. Тут, в отсеке подземного хода, он и осуществит задуманное...

Прошел час, второй, третий... Ни Лисовский, ни Эньшин из часовни не выходили. В ней не загорался свет, оттуда не доносилось ни звука.

ТАЙНА ПЕЩЕР

Утро выдалось холодное. В тени на траве еще был иней. Сникли оставшиеся в палисаднике цветы, точно опаленные огнем. Только ноготки и настурции все еще держались вопреки осенним заморозкам.

В сенях лежало несколько тугих кочанов капусты. На столе в миске начищенная морковь. Бурмин взял морковину, захрустел ею, вышел на крыльцо.

После короткой встречи с одним из наблюдателей Бурмин раздумывал о принятом решении: правильно ли он поступил, распорядившись не заходить в пещеру, куда отправились Эньшин с Лисовским, а вести наружное наблюдение?

Он прошел в дом, развернул план пещер — никаких подходов к часовне на них обозначено не было. «Что же за фокус? Ведь в часовне их не видно и не слышно, да и что они могут в ней делать столько времени?»

Посовещавшись, Бурмин с помощником открыли замок, вошли в часовню, спустились в подвал. Пусто. Следы двух человек едва различимы. Видимо, их затирали — они прослеживались лишь до фундамента. «Что за чертовщина? Испарились они, что ли?» Стену внимательно осмотрели. Стена как стена. Из камня. Простукивать не стали, как бы не спугнуть. Но сколько ни думай, а ничего другого не придумаешь — видно, стена фундамента с секретом и те двое ушли через нее.

Бурмин мысленно проклинал себя за этот промах. Ведь, кажется, все было учтено, а вот этого не предусмотрел. Но заниматься самобичеванием некогда. «Спокойней... Так. В стене должен быть ход, иначе им выйти было некуда...»

— Елкин! Ты ручаешься, что твои сторожа не задремали? Если так, то нужны другие предположения. Понимаешь? Это не шуточки...

— Владимир Михайлович! Так они же опытные. С ними этого не могло случиться. Нет, нет. Насчет этого не сомневайтесь. Они не могли проглядеть... Ручаюсь...

«Тогда остается одно — есть ход из-под часовни. Ну а уж за то, что упустили Лисовского, отвечать придется, никуда не денешься... Но время дорого!.. Нас четверо, двоим — наблюдать за выходами из пещер. Мы с Елкиным ищем возможные выходы в других местах... Нет, к директору музея нельзя обращаться... Вот с проверкой планов сложней... Значит, так: если они ушли, в пещерах их нет... но это не проверено... могут и там еще быть...»

— Елкин! Обследуй места возможных выходов, ребят отправь срочно к башне и к выходу из музея — пусть ведут наблюдение. Я еду на станцию, связываюсь с Москвой.

Бурмин позвонил со станции в Москву. Просил узнать, не появился ли «приятель Сеня».

Вернувшись, Бурмин ничего утешительного от Елкина не услышал:

— Наблюдают. Ничего нового. В овраге был. Еле ноги вытащил. Какой черт туда полезет? Сплошные заросли и темнота, там и целой бригады будет мало... Может, все-таки простукать фундамент в часовне?

— Нет, нельзя. Они могут быть там...

— Вряд ли, Владимир Михайлович, небось давно вышли.

— Не стоит гадать, а осторожность нужна. Они далеко не простаки. Будем ждать до утра и наблюдать.

Утром Бурмину пришлось снова ехать на станцию — он ждал вызова Москвы. Его соединили, и он получил подтверждение: «Приятель Сеня в Москве». Но если Эньшин в Москве, значит, из подполья часовни есть выход. Должен был выйти и Лисовский. Оба ускользнули от наблюдателей.

Выходит, сотрудники Бурмина сидели у часовни, а Эньшин в это время катил в Москву, возможно, прихватил и Лисовского, по всей вероятности, еще и с ценностями из коллекции. Да, нечего сказать, провели их эти двое.

Бурмин вернулся в село, и ему доложили, что Лисовский не появился на работе.

Группа Бурмина со всеми необходимыми приспособлениями спустилась под часовню. Чтобы обнаружить и открыть потайной выход из подполья в пещеры, потребовалось немного времени.

Когда кладку разобрали, Бурмин взял фонарик и шагнул в яму. За ним — остальные. Дальше была полуоткрыта массивная дверь с коваными железными петлями. На земле были отчетливо видны следы. Пройдя небольшое расстояние по подземному, кое-где укрепленному ходу, наткнулись на завал. Было видно, что он произошел недавно. Расчистили путь и пошли очень осторожно, опасаясь осыпей. В одном месте ход разделился. В конце правого отсека был завал. Вернулись и пошли другим. Там увидели скорчившегося на земле человека. Бурмин узнал Лисовского. Пульс едва прослушивался, он был без сознания. Кисть правой руки разбита. Лисовский лежал возле тяжелой каменной плиты, преградившей проход. Ему влили в рот спирт, поднесли к носу нашатырь. Он приоткрыл глаза, но тут же снова закрыл, лишь задышал чуть глубже.

С трудом оттащили в сторону глыбу и увидели, что рычаг, поворачивающий ее, сломан недавно.

Вышли в овраг. Лисовского донесли на руках до автобуса и уложили на сиденье, и машина помчалась на предельной скорости в Москву.