Она подняла руку и пальчиками коснулась его губ. Ее рука слегка подрагивала.

— Но им это не удалось.

Он взял ее руку, приподнял ее и поцеловал ладошку.

— Эдгар…

Ее голос тоже дрожал.

Он склонил голову и коснулся губами ее губ. Теплых, нежных и дрожащих.

— Вы в безопасности, — прошептал он,  почти касаясь ее рта —  И я тоже, любимая. Мы оба в безопасности.

Истина собственных слов поразила его с потрясающей силой, и он вдруг услышал шум волн, набегающих на берег, почувствовал соленый запах моря и песок под собой. Он ощутил себя очень, очень живым. Он разомкнул губы, языком коснулся ее губ, и убедился, что она столь же теплая и живая.

— Эдгар.

Она повернулась к нему, закинула руку ему за шею и приоткрыла губы. Он проник языком в теплую влажность ее рта, и, когда она застонала, погрузился в ее рот медленно, осторожно и глубоко.

Он хотел ее так, как ни одну женщину прежде. Ему было не до женщин, его жизнь была полна опасностей. Всю ту энергию, что раньше растрачивал на них, он направил на дело, которое стало смыслом его существования. Но Дину он хотел со всей силой страсти, которую подавлял так долго. Сейчас он хотел ее.

— Сладкая моя – прошептал он ей на ушко. Он бормотал бессчетные  нежные словечки у ее глаз,  висков,  шеи, рта, пока его рука, проникнув в приятное тепло под плащом, блуждала по округлостям ее груди. Найдя  пуговички, протянувшиеся от шеи до талии, он расстегнул их одну за другой и скользнул рукой внутрь, по шелку ее кожи, от гладких хрупких плеч к мягким выпуклостям груди. Он охватил одну грудь ладонью и большим пальцем коснулся соска, чувствуя, как тот напрягается в ответном желании.

Боже, как же он ее хотел. Желание пульсировало в нем. Он хотел быть в ней. В ней он хотел освободиться от всей напряженности, от всей самодисциплины, ставшей его образом жизни. Он хотел отдать ей всего себя и в ее руках снова стать уязвимым  и человечным.

Он оставил ее грудь, потянулся к подолу ночной рубашки и приподнял его. Он ощутил гладкую стройность ее лодыжек. И задержал руку на ее ножках, легонько их поглаживая. Он хотел ее больше, чем когда-либо хотел женщину вообще, больше, чем самую красивую и самую искусную куртизанку, какая только у него была. Его переполняло физическое желание обладать ее телом. Но было что-то еще. Что-то, что вступало в противоречие с его желанием. Нежность, чувство близости, и нечто труднообъяснимое. Это была не просто женщина для удовлетворения его желаний. Это была Дина.

А затем он услышал то, что она ему сказала. До него дошло то, что она уже некоторое время пыталась сказать.

— Нет, — слабо и смущенно сказала она. – Пожалуйста, нет.

Она не пыталась бороться с ним. Он был уверен в этом. И хотела его так же, как он хотел ее. Ему говорило об этом ее тело. Но та часть сознания Дины, что существовала вне ее желания, хотела, чтобы он остановился, умоляла, чтобы он остановился, и будет пристыжена и полна сожаления, если он это не сделает.

Он ласково поцеловал ее в губы.

— Все хорошо, любовь моя, — прошептал он. — Все хорошо.

И продолжал целовать ее до тех пор, пока гул крови в его ушах не стих всего лишь до сильной пульсации и руки не расслабились. Он поднял голову и сверху вниз посмотрел в ее глаза. Боже. О, Боже. Как же она дорога ему.

Но тут она пристально поглядела на него, вырвалась из его объятий, вскочила на ноги, и, повернувшись спиной, привела себя в порядок. А потом застыла, молча глядя на море. Он встал позади нее и нежно положил руки ей на плечи.

Ее глаза запылали гневом, она гневно дернулась и стряхнула его руки. А потом с размаху стукнула его кулачком в бок.

— Вы контрабандист, — с отвращением и презрением громко крикнула она. – И убийца. Не прикасайтесь ко мне!

Он был озадачен. И потрясен.

— Ни то, ни другое, Дина, — ответил он, делая к ней шаг.

Но она отступила назад.

— Я думала, что это призрачный корабль, — заявила она, драматично указывая на море.— Я думала, что к берегу направляется призрачная лодка. А вы контрабандист. Гнусный контрабандист и вор.

— Да нет же.

— И убийца, — продолжала она. – Я видела, как вы убили таможенника. И отдали приказ убить другого. Ваши прислужники захоронят несчастных там, где семьи никогда их не найдут, чтобы оплакать. Вы убийца. Вы  заслуживаете, чтобы вас повесили.

— Дина, если бы я не выстрелил в него, то он бы застрелил меня. И если бы я не велел Тревору стрелять в другого, он мог бы убить вас. В обоих случаях это была самооборона. Не убийство.

— Убийца! — упрямо повторила она дрожащим голосом.

— Таможенники, Дина? Таможенники, говорящие по-французски? Готовые стрелять человеку в спину?  Угрожающие перерезать горло невинной молодой женщине, если контрабандный груз   не будет возвращен на берег?

Он увидел нерешительность на ее лице. Ясно, что у нее не было времени, чтобы взвесить эти обстоятельства.

— Они были головорезами. Наемными убийцами. Но, чтобы быть справедливым, полагаю, они считали себя патриотами.

Она посмотрела ему в глаза и ничего не ответила. В лунном свете она казалась такой маленькой и такой тоненькой. И очень ранимой. Он снова увидел ее такой, какой видел всего несколько минут назад, с ножом у горла, когда ее прижимал к себе жестокий и отчаявшийся  негодяй. Его воображение заработало, и он увидел кровь, бьющую из ее горла и стекающую по ножу, руке и ее плащу. Сейчас он мог бы нести в Мэлверн ее окровавленное и бездыханное тело, чтобы объяснить случившееся своей матери.  Объяснить ее матери и отчиму.  Объяснить своей совести.

— А вы, — тихо спросил он, чувствуя, как его опущенные руки непроизвольно сжимаются в кулаки. — Какого черта вы делали вне вашей комнаты и вне дома, и какого черта спустились сюда, почти напросившись на собственное убийство? Я требую объяснений, и лучше бы им быть достаточно обоснованными.

И сам услышал в своем голосе холод и подавляемую ярость.

— Я спасала вас.

— И при этом едва не погибли сами, вы, чертова  глупышка. Но это не ответ на мой вопрос, — на этот раз, когда он сделал шаг вперед, она не отстранилась. Он схватил ее за плечи и встряхнул отнюдь не нежно. – Я выпорю вас так, что вы от боли сидеть не сможете.

— Вы мне не отец, — она вцепилась в его руки, — и не муж. И я ничего не должна вам объяснять. Я увидела корабль, лодку,  пошла к началу тропы и там обнаружила тех двоих. А когда немного спустилась, то на берегу увидела вас и еще нескольких человек.  А потом один из тех двоих приготовился стрелять в вас. – Ее голос дрогнул. – Он хотел вас убить.

— Вы не могли увидеть корабль из своей комнаты, — раздраженно заметил он.

Но его гнев схлынул так же быстро, как и возник. Теперь он знал, как все было, и ему стало страшно от того, что он, по сути дела, оказался причиной всего, что с ней случилось.

— Эдгар, если те двое не были таможенниками, то кто же они? И не занимаетесь ли вы контрабандой, чтобы разбогатеть? Пожалуйста, скажите, что нет.

— Нет, Дина, я не контрабандист.

— Тогда что все это означает?

Его руки по-прежнему лежали у нее на плечах. Он глубоко вздохнул,  потом медленно выдохнул.

— Наверное, лучше всего рассказать вам правду. Не думаю, что теперь от этого будет большой вред. Я уже заявил, что это задание будет последним. Но, даже если бы я  и не решил со всем этим покончить, то сегодняшние обстоятельства все равно вынудили бы меня принять такое решение. Очевидно, моя легенда провалилась и меня больше нельзя использовать. По крайней мере, не в прежнем качестве.

Она безмолвно смотрела на него, закусив нижнюю губу.

— В течение нескольких лет я был действующим агентом нашего правительства и основную часть времени проводил во Франции, собирая всю доступную мне информацию.

— Шпион,  — ахнула она.

— Полагаю, можно сказать и так. А затем удобное расположение Мэлверна позволило мне организовать  безопасное место для высадки и отправки других агентов. Безопасное до недавних пор. Но кое-что пошло не так, и Фурнье, дурак,  бежал в Мэлверн на неделю с лишним раньше условленного срока и приволок за собой целую армию головорезов. У него есть некие бумаги и информация, которые нужно во что бы то ни стало доставить во Францию. После чего, полагаю, он должен будет исчезнуть. Его имя и внешность слишком хорошо известны, так что вряд ли в ближайшее время от него будет польза.