Марк был прав. Отныне конечная дата придала подготовке необходимую целеустремленность. Миша Коренблит должен был лететь в Ригу, сообщить подробности Эдику Кузнецову и вызвать его в Ленинград. Затем – лететь в Мурманск.
Придет время и советская пресса громко запричитает о сионистских убийцах, «вооруженных пистолетами, топорами, ножами, веревками», главной целью которых было убийство безоружных пилотов и лишь второстепенной – побег в Израиль. Между тем, не думаю, что была хотя бы одна попытка захвата самолета в мире, где бы потенциально атакующая сторона так тщательно стремилась лишить себя преимущества нападающей стороны.
Для нас это был вопрос не тактики, а стратегии. Средства входили составной частью в нашу цель. Если бы наша операция удалась и мы бы прилетели в Стокгольм, но в кабине пилотов была бы пролита кровь и притом не наша, мы своим методом зачеркнули бы цель. Мы должны были быть готовы к тому, что жертвами можем стать только мы сами – и никто другой. Этим диктовалось и наше отношение к оружию. И хотя мы могли бы иметь в своем распоряжении автомат, предложенный Эдиком Кузнецовым, и боевые гранаты, которые мог достать кандидат в участники, член организации Борис Азерников, мы добровольно отказались от боевого оружия. Только Миша Коренблит долго не мог согласиться с этим. Ему казалось недопустимой глупостью наперед лишать себя возможности выйти победителями в схватке с экипажем, которому рукой подать до заряженных пистолетов.
С самого начала я склонялся к тому, что мы не должны брать с собой в самолет ничего, что может поставить под угрозу жизнь или здоровье пилотов. Даже на всякий случай – и то нельзя брать с собой оружие, ибо раз в жизни стреляет и утюг. После того, как я узнал от Марка, что экипаж не имеет при себе пистолетов, я твердо решил: боевого оружия у нас быть не должно. Марк и Эдик вначале осторожно, затем энергично поддержали меня.
И тем не менее, надо было с самого начала лишить экипаж воли и способности к сопротивлению. Но как лишить способности к сопротивлению пять здоровых мужиков, каждые полгода проходящих медкомиссии, самим характером своей работы приученных к риску и быстрым решениям? Молодой педиатр Виктор Штильбанс, который тоже был кандидатом в участники, предложил использовать против летчиков тампоны, пропитанные жидкой закисью азота – препаратом, применяемым при родах. Человек, к носо-ротовой полости которого прижимают такой тампон, на несколько минут «отключается». Этих минут достаточно, чтобы его связать. Однако технически это представлялось сложным. Одно дело – роженица, готовая на все, лишь бы не мучиться. Другое дело, здоровый мужчина, не знающий с какой целью пытаются одеть на него «намордник» с таким характерным запахом.
Была еще одна идея, моя, и я однажды обсудил ее с Эдиком. А навеяна она была воспоминаниями из далекого детства. Все мы, мальчишки, сходили тогда с ума по киноактеру Петру Алейникову. В кинофильме «В тылу врага» он играл роль советского разведчика, проникшего в тыл финнов. Весь зал взрывался радостью, когда Алейников бросал пригоршню табака в глаза финского часового и, пока тот моргал и тер глаза, вставал на лыжи и уходил. А что, если попробовать то же самое? Но это должно быть очень неожиданным, иначе можно успеть зажмуриться.
Становилось ясно, что пилотов надо лишить не способности, а воли к сопротивлению. Мы должны иметь при себе оружие психического насилия. Если направить на пилота пистолет, к которому нет патронов, но который стоит на боевом взводе, это должно произвести впечатление, ибо пилот не знает, что он не заряжен.
Оружием такого типа мы располагали. Во-первых, пистолет Марка. Можно вынуть из патронов, которые я позаимствовал» во время военных сборов, пули, и пистолет будет стрелять холостыми. Был еще один вариант: Гилель Шур сказал мне, что есть боевой пистолет со сточенным бойком. Из него нельзя было стрелять даже холостыми, но это был стандартный боевой пистолет, а летчики, надо думать, тоже изучают типы личного оружия. Но оптимальный вариант возник тогда, когда Борис Азерников предложил использовать для нападения стартовый пистолет. Идея сразу же заворожила меня. Действительно, по размерам он напоминает настоящий, а звук выстрела, который на огромном стадионе слышен на всех трибунах, в кабине самолета должен будет аннулировать последние колебания экипажа. Хотя стартовые пистолеты продавались только по специальному разрешению, Борис каким-то образом купил его в Калинине и привез в Ленинград. Он вместе с Владиком Кноповым, тоже членом организации и тоже кандидатом в участники, испытал пистолет. Бой был отличный. Теперь у нас было то, что надо.
Ну, хорошо. Чем припугнуть – у нас есть. А что, если экипаж будет куда более напуган мыслью об ответственности за то, что не оказал сопротивления?.. Надо что-то иметь при себе на этот случай или нет? Надо. У себя на заводе я сделал шесть резиновых дубинок из кабеля толщиной в сантиметр, вынес с завода, дома похлопал себя по голове – вроде достаточно. Но Марк нашел их чересчур слабыми. Действительно, я вспомнил, что в каком-то американском штате действовал закон, запрещавший бить жену палкой диаметром больше двух сантиметров. Это – собственную жену! Да еще деревянной палкой. Я снова сделал дубинки, на этот раз потолще. Их Марк не забраковал.
***
29 декабря вызванный из Риги Эдик Кузнецов приехал в Ленинград. Знакомая женщина из соседнего подъезда оставила мне ключи от своей квартиры. Вечером Марк, Эдик, Миша и я пошли туда, захватив гитару. Погода стояла ненастная, неподходящая для встречи где-нибудь в парке: потому-то впервые (если не считать заседания комитета на квартире моего отца) вопросы, связанные со «свадьбой» обсуждались в помещении, хотя и в «кошерном». Стульев в квартире почти не было; мы, сняв ботинки, сидели по-турецки на сдвинутых кроватях.
В этот день мы окончательно подбили бабки. Миша Коренблит уступил в вопросе об оружии, и мы единогласно подвели общий знаменатель: ничего, что может выстрелить и убить, с собой не берем. Решили, что я пополню наш «арсенал» орудиями устрашения по своему усмотрению. Окончательно утвердили срок. «Свадьба» – 2 мая 1970 года. В последних числах апреля я должен был собрать всех участников группы захвата в Ленинград и провести репетицию наших действий на борту самолета в условиях, максимально приближенных к реальным. Я должен был еще раз поговорить с теми, кто дал принципиальное согласие на участие в побеге, но не знал ничего более. Это надо было сделать не раньше, чем за 48 часов до часа «X», чтобы никто не начал продавать имущество, менять квартиры, скупать драгоценности или делать еще что-либо «само собой разумеющееся» и чреватое гибелью для всего дела. Мы должны уйти из своих квартир в аэропорт так, как уходят в кино или на работу. С другой стороны, надо успеть поговорить с людьми до того, как они закончат последний рабочий день перед первомайскими праздниками – иначе они могут разъехаться из города и тогда «ищи ветра в поле».
Договорились и о билетах. Рижские ребята заранее закажут билеты на условленный рейс Ленинград-Мурманск еще в Риге. Остальные билеты на 2 мая мы скупаем в Ленинграде в первый же день продажи. Естественно, покупаем их в разных кассах и на чужие фамилии (тогда еще не требовали предъявления паспортов). Фамилии должны быть «неопределенного пола», например, украинские – так нам легче будет продать лишние билеты, если такие будут, тем, кому мы захотим. С нас достаточно экипажа – нам не к чему иметь в салоне дополнительный потенциальный очаг сопротивления. Возможно, жене какого-нибудь мурманского моряка придется добираться в Мурманск через Стокгольм, но это уже издержки производства.
Наконец «вечеринка» закончена. Выходим во двор. Марк едет провожать Эдика в аэропорт, там они должны по расписанию выбрать «наш рейс». Прощаемся. Я беру гитару и возвращаюсь домой.