– Час ночи, – ответил он. – Почему не спите?
Час ночи… Значит, когда я проснулся, транспорт не уже ходил, а еще ходил. Значит, не первые, а последние полночные троллейбусы вершили по бульварам кружение. Значит, ночные смены еще даже не встали к станкам. Вот это фокус! Я попытался заснуть – пустой номер. Начал считать – надоело. Вспомнил анекдот про боровшегося с бессонницей, который успел досчитать до полутора миллионов, прежде, чем пришлось встать и идти на работу. Пролежать восемь часов без сна было не легче, чем их отработать. Я с трудом дотянул до утра.
На следующую ночь все повторилось. И в ночь, следующую за следующей, – опять. Я высчитал, что спал примерно 40-45 минут еженощно, и днем спать тоже не хотел. Чудеса в решете! Но лежать без сна всю ночь тоже было тошно. В голову лезли всякие мысли, мыслишки, мыслята. Надо было придумать какое-то лекарство от этой напасти.
Вспомнился комический опыт отца по борьбе с бессонницей. Он набирал в районной библиотеке книги о разведении кукурузы, о деятельности ДОСААФа и прочую "увлекательную" литературу. Ни разу не пришлось ему прочесть больше страницы – уже похрапывал. Я решил попробовать. Но когда библиотекарша по моей просьбе принесла список свободных книг, я сразу же обратил внимание на томик Шолом-Алейхема и тут же забыл о своих благих намерениях. Теперь по ночам я читал эти сочные рассказы, наполненные смехом и плачем, доброй улыбкой и любовью. Я испытывал настоящее наслаждение, особенно там, где удавалось представлять себе, как звучат некоторые диалоги на идиш. Яркий свет в камере горел всю ночь, – с этим проблем не было. Правда, нужно быть все время начеку, чтобы тебя внезапно не засекли через глазок. Ибо зэк никогда не бывает одинок – за ним всегда следят.
Если раньше мои ночи тянулись, теперь они замелькали. Я жил грустно-веселой жизнью шолом-алейхемовских героев, заполняя недостатки в своем еврейском образовании, – сионистом я стал раньше, чем евреем.
Между тем, пока я был дежурным по декабрю, за толстыми стеночками Большого дома кипела иная, реальная жизнь, и я очень плохо представлял, что там происходит.
А происходило там нечто уникальное. Валы протеста и солидарности с нами накатывались на Кремль со всех сторон, и каждый из них по силе был девятым. Такого не было даже во время "дела врачей". Сказалась замечательная черта евреев – солидарность братьев по крови, текущей не в жилах, но из жил.
Застрельщиками стали наши ребята – участники сионистских групп сопротивления в городах, входящих во всесоюзный координационный комитет. Уже через день после вынесения приговора по делу самолетчиков восемнадцать москвичей направили телеграмму протеста Подгорному. Но при всей скорости телеграфа раньше, чем Подгорный ее получил, его референты смогли прочесть телеграмму в респектабельных газетах Запада. Среди восемнадцати подписей выделялась подпись нашего товарища по Москве Вилли Свечинского, хотя по порядку и была последней.
В тот же день к бывшим узникам концлагерей обратился москвич Меир Гельфонд. Бывший заключенный № 1Р515 Речлага, еще молодой по возрасту, но уже старик по стажу сионистской борьбы, Меир был слишком горд, чтобы просить чего-либо у Подгорного, даже не для себя. Через "Амнести Интернейшнл" он поднимал на борьбу за отмену смертных приговоров всех бывших узников гитлеровских и сталинских лагерей. В своем письме Меир увязал результаты процесса, против которых он боролся, с их причиной. Он писал: "Намерение этих людей захватить самолет явилось только поводом для расправы. А ее истинная причина – стремление терроризировать десятки тысяч евреев, рвущихся в Израиль".
Активисты сионистского движения первыми поняли, какой уникальный шанс дала операция "Свадьба", чтобы сфокусировать во времени и пространстве давление на советское руководство. Они восстановили причинно-следственную связь, которой так не хватало в течение полугода с момента нашего ареста. Те самые полгода, в течение которых в Израиле не смогли сориентироваться и извлечь всю пропагандистскую пользу из прошедшего и начинающегося процессов. В то время, как в Израиле думали только о репрессиях и даже пытались отрицать сам факт попытки захвата самолета, характеризуя это как провокацию, а не как шаг отчаяния с целью стронуть вопрос алии с мертвой точки, в то время как в Израиле не опубликовали отчаянное письмо самолетчиков "Бегите из Северной страны", в то время, как Ц в Израиле все еще не могли понять, что надо срочно * выкидывать на свалку тактику "не дразни медведя" Я и ловить момент, наши товарищи в Союзе правильно оценили ситуацию. Рефрен: "Смягчите наказание" и рефрен: "Отпустите народ мой" были объединены вместе именно в Москве, Киеве и Риге, а не в Тель-Авиве. Так неразлучно, вместе они и выплеснулись за кордон.
"Мы, подписавшие этот призыв, также страстно стремимся на свою Родину в Израиль. Мы заявляем, что пролитая кровь наших братьев не остановит и не устрашит нас. Мы готовы отдать наши жизни за наше право жить на своей земле", – писали москвичи.
"Никогда и никому на протяжении нашей истории не удалось насилием, репрессиями и угрозами заставить евреев отказаться от своей мечты – вернуться на землю Израиля. Не удастся и на этот раз. Прислушайтесь к голосу разума! Отмените несправедливый приговор! Разрешите евреям, желающим выехать в Израиль, вернуться на Родину!" – призывали рижане.
"Пока людей насильно удерживают в стране, государство не гарантировано от подобных попыток. Отпустите всех, кто хочет уехать! Признайте право евреев на репатриацию! Казни и запугивания не свидетельствуют о силе государства", – взывали представители российского правозащитного движения, идейные внуки Короленко. Громким эхом по миру прокатился аналогичный призыв академика Сахарова, друга униженных, оскорбленных и репрессированных.
"Не физическим уничтожением желающих выехать, не лишением свободы на долгие годы, не унижением человеческого достоинства возможно исключить повторение инцидентов, подобных ленинградскому. Решение вопроса состоит только в полном соблюдении гарантий прав, провозглашенных в Декларации прав человека", – донеслось из далекого Свердловска.
"Мы заявляем, что никакие репрессии не заставят нас отречься от стремления на Родину. Нормализация обстановки может быть достигнута единственным путем – обеспечением законного права советских евреев на репатриацию", – утверждали киевляне.
Мои знакомые – поэт Иосиф Керлер, его жена Анна и восемь других москвичей, которые далеко не по газетам знали, что такое культ личности, пытались "глаголом жечь сердца" депутатов I сессии Верховного совета СССР 8 созыва:
"Граждане депутаты! История ставит вас явно перед выбором, и у вас только две возможности: либо вы отпустите нас с миром, либо вам придется вступить на проторенный путь массовых репрессий. Потому что, пока мы есть, мы будем – и с каждым днем все громче – требовать свободы выезда, и наш голос станет для вас нестерпимым".
Харьковчанин Иона Кольчинский писал министру обороны:
"Поскольку мне предстоит стать солдатом советской армии, не исключено, что приведение в исполнение приговора Дымшицу и Кузнецову будет поручено мне. Я не стану стрелять в своих братьев! Если приговор не будет отменен, я не явлюсь в назначенное время на призывной пункт и отказываюсь служить в советской армии".
Даже в Израиле, наконец, пропел петух и забрезжило утро. Теперь министры уже не ограничивались вкладыванием обращений к Богу между древними камнями Стены Плача. Часть работы они решили сделать сами. Израильский Кнесет срочно собрался, чтобы принять соответствующую резолюцию и даже коммунист Снэ сказал с трибуны Кнесета все, что он по этому поводу думает.
Волны гнева выкатывались из пределов России и возвращались в нее, усиленные десятикратно на Западе. Поскольку в Испании группа баскских террористов, борцов за независимость Страны басков, тоже была приговорена к смертной казни, то теперь шла одновременная борьба за спасение жизни тех и других. Смертные приговоры, вынесенные в Бургосе и Ленинграде, были поставлены на одну доску. Брежнев и Подгорный неслись по орбите всеобщего гнева в одной ракете со своим закадычным врагом – генералиссимусом Франко. Не только престиж России, но и многочисленные торговые сделки и промышленно-технологическое сотрудничество СССР с Западом оказались под вопросом.