— Видите, как быстро все меняется в этом нестабильном мире, — заметил я наставительным тоном. — Вы вели себя очень плохо, капитан. Глупо. Думаю, вы действительно работаете в детской комнате милиции и никакой вы не оперативник. Наврали, а? Ну, признайтесь уже. Говорить правду легко и приятно.

— Думайте что хотите, — холодно ответила Заяц.

— У меня истекает время, — продолжал я. — Вариант первый: мы приносим вас в жертву и обмениваем на девочку. Орден хотите?

Капитанша молчала.

— Не хотите орден, — заключил я. — Жаль, при ваших размерах он смотрелся бы очень импозантно. Прикиньте — бюст на плацу училища… вы что оканчивали?

Капитанша продолжала молчать, нервно подергивая углом пухлого рта.

— Тогда активируем вариант второй. Пауль!

— Чего?! — отозвался он. Аспирин поправил остатки костра, стало заметно светлее. Боря и Сережа спорили, кто в кого зачем стрелял и «дядька мертвый валяется или притворился просто?».

— Слезай со снайпера.

— Да я его…

— Слезай, не мороси. Он мне нужен.

Пауль поднялся с изрядно помятого лейтенанта. Стюардесса занялась освобождением его рук, а гомики бросились помогать Воскобойникову. Лейтенант оттолкнул их.

— Не ожидал от вас! — возмущенно заявил он. В смысле, от меня он не ожидал, а не от гомиков. Это стало ясно, когда, обвиняюще указуя перстом на мертвого (в этом я не сомневался) Толика, Воскобойников воскликнул: — Это же гражданский!

— Был гражданский, чува-ак, — уточнил Аспирин.

— Этот гражданский хотел меня прикончить, — сказал я, качая головой. — Я таких поступков никогда не приветствовал. И я тоже не ожидал от вас, что вы примкнете к этим… к этим людям.

— Вас будут судить, — встряла капитан Заяц. Рядом с ней, сидя на корточках, всхлипывал полуголый Бернштейн, весь перемазанный гарью и копотью.

— Заткнись, сука, — беззлобно велел ей Пауль. Он стряхнул с запястий остатки веревок и подобрал ружье Воскобойникова. Аспирин собирал остальное оружие, я подал ему автомат.

— Потом будем обсуждать мои моральные устои, офицер. Берите ружье, мы идем спасать девочку.

Пауль вопросительно уставился на меня. Я кивнул, и лейтенант нерешительно взял Соболеву мортиру.

— Там есть ночной прицел. Вы умеете им пользоваться?

— Так точно, — с некоторой обидой сказал Воскобойников. — У меня же спецподготовка.

— Отлично. Аспирин, Пауль — следите тут за порядком да второй раз впросак не попадите. Марина, у вас масса освободившихся веревок — свяжите, пожалуйста, госпоже Заяц руки. Крепко. И оставьте хвост подлиннее.

Стюардесса послушно подошла к капитанше.

— Вас тоже будут судить! — окрысилась на нее Заяц. Марина безмолвно затянула узел, протянула мне свободный конец. В этот момент до капитанши дошло, что с ней собираются сделать.

— Вы не имеете права! Я не согласна! — завопила она, и Марина, сняв форменную пилотку, заткнула капитанше рот. Я ее об этом не просил, но мысль мне понравилась. Дернув за веревку, я потащил упирающуюся Заяц за собой, бросив негодующему Воскобойникову:

— За мной, офицер. По пути все объясню.

Солнце село. Стало темно. Я не знаю, что было бы, отдай Соболь лейтенанту другое ружье, без ночной оптики. Конечно, я мог бы использовать свой прибор ночного видения, но это примитивная «гляделка», никак не предназначенная для снайперской стрельбы. А мне нужен был один точный выстрел. Потому что времени для второго не будет.

Я временно привязал пыхтящую капитаншу к ручке бульдозерной дверцы и отвел Воскобойникова в сторону, чтобы Заяц не слышала наш разговор.

— Офицер, вон тот дом видишь? Разваленный? Я иду туда, ты выбираешь точку, с которой простреливаются эти руины. Думаю, вон та крыша в самый раз, только не провались — там все гнилое, трухлявое… и глянь сначала, нет ли кого внутри. Когда разместишься, выцеливай мудака в плаще, с огромной ручищей. В руке — девочка.

— Не понял, — озадачился Воскобойников.

— Излом — это падаль с уродливой лапой, размером с три лопаты. Мутант. Выцелишь — жди. В руке у него девочка.

— То есть — в руке? — не понял лейтенант.

— У него рука как экскаватор. Увидишь — сообразишь. Короче, выцеливаешь и ждешь. А стрелять ему в лобешник ты должен в тот самый момент, когда он уже выпустит девочку, но еще не схватит эту пухлую дуру в погонах.

— Понял, — сказал Воскобойников.

— Не подведи. Если что — стреляй второй раз, но это уже если тебе не жалко капитаншу. Мне, если честно, на нее плевать, но все ж как-то нехорошо может получиться… Все, я пошел, а ты аккуратненько — на крышу.

Снайпер бесшумно скрылся во тьме. Я отвязал капитаншу.

— Ну, дохлая! — басом прикрикнул я на нее, испуганно мычавшую и упиравшуюся, и потащил по дороге к мертвой деревеньке.

Излом терпеливо ждал, даже не переменив, кажется, позы с тех пор, как я покинул руины. Ждал и Соболь, который присел на грудку кирпичей. Девочка еле слышно поскуливала. Всю эту картину едва-едва освещали угасающие уголья костра, куда Соболь сунул какие-то доски, но они оказались сырыми и вяло тлели. Полумрак скрыл уродство Излома — он выглядел добрым дедушкой, собравшим внуков у костерка, чтобы рассказать сказку.

Но сказку нужно было рассказывать мне. Еще по пути отсюда я вспомнил разговоры о том, что у Излома имеются телепатические возможности. Их силу никто не знал, как не знал точно и то, есть ли они вообще. Но если эта скотина прочтет у меня в мозгу весь план, девочка погибнет. Раньше-то он прочесть его не мог, потому что плана еще не было. Но теперь…

— Ты опоздал, — сварливо заметил Излом. — Я уже подумывал расторгнуть договор, Упырь.

— Возникли непредвиденные сложности. Тем не менее — вот, — сказал я, грубо дергая за веревку. — Привел.

— Ценю. — Излом цокнул языком, и тут угольки чуть вспыхнули, явив мутанта во всей красе.

Капитанша, видимо, онемела от ужаса, потому что никаких звуков не издавала. Я же старался не думать о белой обезьяне, то есть о Воскобойникове, который влезал, должно быть, на крышу. Я вспоминал всех своих девок, начиная со студенческих попоек в общежитии и до звезд городских злачных заведений, берущих за услуги редким хабаром. Я воспроизводил в памяти самые непристойные детали этих встреч, даже не зная, представляют ли они интерес для Излома с его сомнительной и скорее всего ни разу не человеческой физиологией. Но только не думать о белой обезьяне с ночным прицелом.

Соболь, наверное, ничего не понимал в происходящем, но на то он был и Соболь, чтобы не лезть поперед батьки в пекло. Сидел себе, оценивал ситуацию, следил за останками костерка.

А вот Излом насторожился.

— Что-то здесь не так, — сказал он тревожно и, как делал уже не раз, сжал кулак. Ирочка слабо пискнула.

— Отпусти девочку. Зачем мучаешь?! Мы так не договаривались.

— Что-то здесь не так, — повторил Излом с явной тревогой. — Мне что-то не нравится, Упырь.

— Я без оружия, — сказал я, прокручивая в голове очередную порнографическую сцену. — Уговор был какой? Меняемся и уходим. Тебе не нужны неприятности, нам они тоже не нужны.

Излом колебался. Наконец он сделал шаг ко мне, потом внимательно всмотрелся, наклонив голову набок.

— Вот. Баба. Бери ее. — Я протянул хвост веревки, но Излом был умен. Он проигнорировал веревку, сделал еще шаг, подойдя вплотную. Пахло от него сыростью, плесенью и сырым мясом.

— Хорошо. Обмен, — буркнул Излом. Лапища его приоткрылась, выпуская Ирочку, бессильно осевшую на пол. В следующее мгновение бородатая головенка, покрытая лишаями, расплескалась в стороны, словно упавший на асфальт арбуз. Исторгнув не человеческий вопль, практически безголовое тело заметалось по остаткам комнаты, натыкаясь на стены и мусор. Я едва успел подхватить из-под его ног девочку, всю перепачканную в крови и какой-то липкой слизи.

— Соболь, стреляй! — заорал я. Но Соболя не нужно было учить — он выпалил не целясь, от живота, и левая, обычная, рука Излома повисла, перебитая в локте. Метнувшись мимо меня и зацепив по пути лапой капитаншу, Излом выскочил наружу и, оглашая окрестности жутким ревом, бросился прочь. Хотелось верить, что они встретятся со Стронглавом, у которого сходные проблемы.