— «Черные ящики»…

— «Черные ящики» в надежном месте, — оборвала его Марина.

— Это наша гарантия, — добавил я. — Вы же понимаете, господин Голованов. Я даже вам ничего сейчас сказать не могу, не имею права.

— Я все прекрасно понимаю, Упырь, — кивнул офицер.

— Кстати, сюда приходил человек от Тёмных?

— Приходил.

— Видимо, он все сообщил Колхауну.

— Догадываюсь, что именно так. Если вас интересует, где он, отвечу — убит.

— На всякий случай? — подмигнул я.

— Он того заслуживал, Упырь. — Голованов поправил ремень с кобурой. — Я все рассказал? Тогда проходите, черт с вами. Под мою ответственность.

— А капитан Колхаун?

— Капитан сидит в броневике, он арестован, — хмуро произнес Голованов, представляя, наверное, как сложно будет из этой истории выпутываться. — Ну или временно отстранен от исполнения обязанностей. До последующего разбирательства.

— Вы обещаете? — спросила Вероника Сергеевна. Она тоже подошла к нам, держа за руки мальчиков.

— Обещаю, — сказал Голованов и криво улыбнулся, увидев пистолет в руке у Сережи.

— Погодите, не торопитесь, Вероника Сергеевна. Зачем вы это сделали? — спросил я офицера.

Голованов пожал плечами.

— Во-первых, Луиджи был моим приятелем. Во-вторых… во-вторых, мне очень не нравится то, что творится вокруг Зоны. Вашего брата я не люблю, — искренне говорил офицер, — но вы хотя бы зарабатываете своим горбом. Мрете там сотнями… А эти, — Голованов неопределенно взмахнул рукой, охватив броневики и прожектора, — для этих Зона — кормушка. Им выгодно сталкерство, им нужны Тёмные, и они ни перед чем не остановятся. Пожалуй, мне пора в отставку.

— После ареста капитана Колхауна? Скорее на гарнизонную гауптвахту и под трибунал.

Я сильно рисковал, нажимая на Голованова. Но я должен был убедиться, что это не очередная ловушка. Мне просто ничего больше не оставалось.

— Разберемся, — просто сказал Голованов. — У меня достаточно свидетелей. Не все же сволочи, в конце концов.

И снова обвел рукой броневики.

— Хорошо, я вам верю, — сказал я.

Пассажиры стали осторожно пробираться мимо офицера, стоявшего, словно пограничный столб. Вероника Сергеевна с пацанами, Сережа по-прежнему держал в руке неисправную «беретту». Гомики-санитары. Мама Ирочки с Ирочкой же на руках. Хромающий бортмеханик, которого поддерживала стюардесса Марина… Все они исчезали за броневиками, уходя из прожекторного света, и я понимал, что вряд ли когда-нибудь еще раз увижу этих людей. А жаль, Марина была очень даже ничего.

Возле меня задержался профессор Петраков-Доброголовин, который нес клетку с бюрерами. Голованов покосился на профессорскую ношу, но ничего не сказал. Петраков-Доброголовин улыбнулся всем своим толстым лицом, и в следующее мгновение из броневика выбрался капитан Колхаун с перекошенной от бешенства рожей. Видимо, внутри стального монстра что-то переигралось, и пленник освободился. В руке он держал армейский автоматический «кольт» и целился из него в Голованова.

— Сдайте оружие, лейтенант! — проревел Колхаун едва ли не громче, чем пару минут назад через громкоговорители. — Я буду стрелять!

— Идите к черту, капитан, — ответил Голованов, поворачиваясь и расстегивая кобуру.

Следующие события сложились для меня в одно, хотя происходили в некоей последовательности.

Капитан Колхаун выстрелил короткой очередью.

Пуля ударила меня чуть ниже ключицы и отшвырнула на Соболя, который успел меня подхватить.

Голованов вырвал из кобуры пистолет.

Петраков-Доброголовин охнул и медленно опустился на землю. Клетка отлетела в сторону, бюреры громко заверещали, но никто внимания на них не обратил.

Голованов выстрелил в ответ, и капитан Колхаун свалился с бронемашины. Ногой он зацепился за какой-то буксировочный трос и повис вниз головой, почти касаясь руками земли.

Увиденное поразило меня своей четкостью, запечатленной в ярком свете прожекторов, а потом все поплыло перед глазами, завертелось, и следующее, что я увидел, было лицо Соболя, бормочущего:

— Эй, эй, очнись! Слышишь?

— Я живой, — промямлил я и попытался сесть. Мне это удалось, хотя весь перед комбинезона был залит кровью.

— Тебя профессор зовет. Отходит, кажись, — сказал Соболь и перекрестился.

Петраков-Доброголовин хрипло дышал. Заметив меня, он слабо улыбнулся и прошептал:

— Господин Упырь… Константин… Я сообщу вам номер. Номер телефона, по которому вы должны позвонить заказчику… Вы сделали свою работу очень хорошо… простите, если я вам мешал…

— Полноте, профессор. Мы сейчас вас вынесем, доставим в больницу, — заговорил было я, но Петраков-Доброголовин замотал головой:

— Нет, нет… Я же доктор наук, я понимаю… Запомните номер…

— Давайте, профессор.

— Восемь… — сказал Петраков-Доброголовин и умер.

— Черт… черт… — Лейтенант Голованов ударил кулаком в землю. Я только сейчас заметил, что он тоже стоял рядом со мной на коленях.

Аспирин молча взял клетку с бюрерами и сорвал брезент. «Кофеварка» была расколота пулей практически на две части, изнутри высыпались электронные платы, воняло горелым. Карлики забились в угол, даже не помышляя о телекинезе, — соображали, что расклад сил не в их пользу. Аспирин открыл дверцу, вытащил сразу обоих бюреров, ухватив горстью за шкирки и поставил на землю. Размахнулся и дал хорошего пенделя. Бюреры, вереща, покатились в темноту и исчезли.

— Полный офсайт, чува-ак, — сказал Аспирин, повернувшись ко мне.

Глава тридцать пятая

Вроде бы последняя

Мы сидели в «Штях» и поминали Пауля, Воскобойникова, профессора Петракова-Доброголовина, лейтенанта Альтобелли — короче, всех, кто погиб во время последней вылазки. Вернее, всех, кто этого заслуживал. Девять дней. На столе не переводилась перцовка и закуски, Рыжий едва успевал таскать. Первую выпивку я поставил всем «Штям» за упокой души генерала-полковника Дубова, как и обещал себе после встречи со Стронглавом. Никто не стал спрашивать, что за генерал такой и чем славен, — заслужил, раз уважаемые люди за него наливают.

Потом к нам подходили сталкеры, не чокаясь и ничего не говоря, выпивали по рюмке, снова отходили. Обстановка была на редкость тягостная, как оно обычно и бывает, если ты вернулся, а брат, который ушел с тобой, остался в Зоне.

Еле слышно грохотали РСЗО — зачистка Периметра продолжалась, что им сделается. Лейтенант Голованов на гауптвахте не сидел, я его видел с утра на бульваре, но подойти и спросить, как там идут дела, не решился. По крайней мере капитана Колхауна уже похоронили на военном кладбище с почестями, салютом и расплывчатой формулировкой «погиб при исполнении служебных обязанностей». Кажется, даже дали посмертно какой-то орден.

Пассажиры разъехались по домам. После происшествия на Периметре я, как и полагал, никого больше не видел, занимались ими другие люди — комендатура, прокуратура, некие международные независимые организации.

Не знаю, чем закончилась история со сбитым самолетом для них — может, пообещали выплатить компенсации или еще чего. Газеты ничего не писали, а значит, все молчали. До поры или же навсегда. Потому и с нами обошлись крайне наплевательски — не трогали совершенно, словно и не случилось ничего. Сначала, конечно, попинали немного, но куда ж без этого — главное, что потом отпустили и не вспоминали более.

Я поежился — мешала повязка. Рана оказалась не слишком опасной, но болезненной — дышал я с трудом, рукой двигал тоже неважно, даже стакан приходилось держать левой. А сталкер, который плохо обращается со стаканом, недорогого стоит.

— Что будем с кофеваркой делать, чуваки? — спросил Аспирин, чавкая. — Я ж ее подобрал, детальки собрал даже в карман. Может, не все, конечно, их пораскидало прилично…

— Попробуй починить, — буркнул Соболь.

— Шутишь, да? — обиделся Аспирин. — Ее надо ученому какому показать.