Женщины также выдавали советским властям тех повстанцев, которые выступали против крайних проявлений террора со стороны националистов. Добровольно явившись в НКВД Ровенского района в конце 1944 г., Е.A. П — к (этническая украинка) с яростью рассказала о преступлениях всех членов местной СБ и назвала их имена:

По этому обвинению было проведено расследование, за которым последовали арест, признание и казнь четырех членов отряда СБ в Ровенском районе — Трофимчука, А. Кирилюка, A. Грицюка и Слобадюка[271]. Во время похожего расследования убийств нескольких местных польских семей частями ОУН в августе 1944 г. молодая полька из села Пацикив согласилась сотрудничать с отделением НКВД в городе Станиславове. По данным ОУН, эта молодая женщина “выдала НКВД 20 семей и некоторых других молодых женщин из села Пацикив, которые поддерживали связь с партизанами [т. е. с украинскими националистами — Дж. Б.]”[272].

Советские войска на Западной Украине часто использовали гендерный фактор для того, чтобы воздействовать на повстанцев через их родственников, особенно женщин. Это было стандартной тактикой Советов в борьбе с оппозицией. Например, жена украинского повстанца Мария Савчин была арестована МГБ в январе 1949 г. Зная, что ее муж был офицером УПА, сотрудники МГБ выпустили ее на свободу в расчете на то, что она убедит мужа оставить подполье и работать на них. Вместо этого она воспользовалась своим освобождением, чтобы незаметно перебраться вместе с мужем на Волынь, где она оставалась, пока ее снова не арестовали летом 1953 г.[273]

Точно так же и украинские националисты старались повлиять на мужчин с помощью их жен. В инструкциях, призывающих бойкотировать выборы в Верховный Совет в феврале 1946 г., прямо содержался призыв к женщинам: “Женщины, продолжайте волнения! Ради ваших детей — бойкотируйте сталинские ‘выборы’! Удержите ваших мужей от голосования. Смерть Сталину! Смерть Хрущеву! Да здравствует ОУН! Да здравствует единое Украинское независимое государство!”[274]

Выше мы попытались установить различные роли, которые гендерный фактор играл в гражданской войне на Западной Украине, пересмотреть сложившиеся представления об участии женщин в украинском повстанческом движении, показать весь трагизм их судьбы. Однако нераскрытой остается загадка, с которой началось наше исследование. Как объяснить, что в украинской литературе почти ничего не говорится о роли женщин в националистическом подполье — в то время как в советских сообщениях подчеркивается их активное участие?

Во время работы над книгой автор разговаривал с сотнями людей по поводу того, как по-разному воспринимают роль женщин в повстанческом движении советские и украинские источники. Откликов было много. Интересно отметить, что почти все этнические украинцы — будь то мужчины или женщины, пожилые люди или молодежь, эмигранты или жители Украины — склонялись к тому, что виноваты в этом молчании украинские мужчины. Мужчин и женщин почти в равной степени задевала эта тема, и они часто упоминали о явном мужском шовинизме среди украинцев “при старом порядке”. Действительно, руководители УПА вряд ли принадлежали к числу тех, кто был готов поделиться властью с женщинами.

Хотя велик соблазн принять это суждение за чистую монету, ссылки на традиционный патриархальный уклад или мужской шовинизм не объясняют полностью это малоизученное явление. Конечно, данные о множестве женщин, погибших в те годы на Западной Украине, невозможно представить как “героическую борьбу” — в отличие от погибших мужчин, которых украинская эмиграция долгое время пыталась превратить в героев. Страдания мужчин, очевидно, всегда воспринимаются как “героические”, “мужественные” — в отличие от женских. Напротив, в погибших и пострадавших от насилия женщинах реже видят героев — они, вероятно, могут олицетворять лишь поражение. Эта тенденция особенно свойственна патриархальным обществам. Как проницательно замечает Герда Лернер в своем новаторском исследовании, посвященном механизмам подчинения женщины: “На побежденных изнасилование их женщин оказывало двойное воздействие: оно позорило самих женщин и косвенно означало символическую кастрацию их мужчин. В патриархальном обществе мужчины, которые не могут защитить половую чистоту своих жен, сестер и дочерей, считаются опозоренными, импотентами”[276]. В ужасающих описаниях насилия над женщинами, представлявшего собой пережиток жестоких этнических конфликтов, конечно, невозможно найти никаких героических образов. Как вспоминал партизан-националист: “С женщинами всегда обращались особо. Насилие — естественная привилегия завоевателя-мужчины, его способ надругательства над жертвой и обладания ею. Убийство и секс таким образом переплетаются… Обнаженные останки женщин часто имели признаки увечья — их влагалища обычно были взрезаны. Даже маленьких девочек кололи ножами и штыками”[277].

В своих крайних формах это объяснение гласит, что в 1944–1945 г. украинское националистическое подполье само стало зависеть от женщин. Столкнувшись с растущими потерями в своих рядах, повстанцы-“шовинисты” внезапно ополчились против “слабых женщин” на всех уровнях. Загнанные в угол советскими войсками и разочаровавшись в своих целях, националисты обрушили весь свой гнев на украинских женщин. Поэтому впоследствии они и не прилагали никаких усилий, чтобы восстановить в памяти тот вклад, который внесли женщины в борьбу с Советами. Более общая трактовка этих событий связывает надругательство над женщинами с общей атмосферой насилия и жестокости — расправы украинских националистов над женщинами из своей же среды объясняются посттравматическим синдромом, от которого страдали повстанцы. Как утверждает ведущий специалист в области психологии гендерного насилия: “Мужчины, с которыми дурно поступили, дурно обращаются с женщинами”[278].

Также верно и то, что мало кто из женщин стремился к тому, чтобы выставить себя героинями. Латвийская писательница-эмигрантка Агата Незауле прямо говорит об этом: “Никто не хочет слушать о пережитых мною испытаниях. Множеством самых разных способов — как очень тонких, так и самых грубых — люди укрепляют во мне нежелание рассказывать об этом”[279]. Ведущий американский психиатр, специалист по женским психическим травмам доктор Джудит Херман добавляет: “Говорить о своих переживаниях, связанных с половой или семейной жизнью, означило навлечь на себя унижение, насмешки и недоверие со стороны общества”[280].