Мы не знаем ответы на эти вопросы и сознаем голословность обвинения, только что возведенного на Алоиза, не имея никакой возможности объективно его обосновать. Мы даже готовы полностью его снять — при появлении разумно обусловленных возражений, например — выяснении того, что Гласль-Хёрер умер или впал в старческий маразм задолго до июня 1876 года. Возможность же того, что он оказывался живым и дееспособным и после июня 1876, решительно нами отвергается — безо всякого риска совершить ошибку!

Но вот если выяснится, что престарелый Гласль-Хёрер умер в точности в последние недели до начала июня 1876 года, то наше голословное обвинение Алоиза в его убийстве превратится в полнейшую уверенность — и можно будет даже настаивать на эксгумации тела старика-тестя (если найдется его могила), также безо всякого риска ошибиться в результатах!..

Что же касается того, что Алоиз заведомо ошибался в отношении возможности полагаться на Иоганна Непомука, то последовавшие события уже 1888 года подтвердили это абсолютно однозначно.

Когда и какие именно шаги изначально предпринял Алоиз в 1876 году в отношении представителей Церкви и властей — это никогда не предавалось гласности. Однако последующее показывает, что поддержка Церкви была ему обеспечена.

Заметим притом, что и те расчеты на помощь Церкви, которые, как мы полагаем, должен был возлагать на нее еще живой Иоганнес Шиккельгрубер, могли не оправдываться до сего момента в силу совершенно примитивных бытовых обстоятельств: Алоиз мог никогда не заговаривать о семейных секретах со священнослужителями, с которыми он общался со времен бегства в Вену, а при коротких появлениях в Шпитале с 1873 по 1876 год (до самого момента описываемых ниже событий) и вовсе не подходить близко к церкви. Таким образом образовался просто разрыв между обстоятельствами, которые должны были контролироваться представителями церкви с 1847 года, и тем конкретным лицом, к которому непосредственно относились достигнутые соглашения; примерно так мы и отзывались об этом при анализе событий в Шпитале в 1853 году.

Теперь, когда Алоиз должен был поделиться с кем-то из священников своим намерением сменить фамилию и мотивами этого шага, то принявший исповедь не мог (насколько мы представляем себе порядок действий в католической иерархической организации) не сообщить вышестоящим инстанциям о столь экстраординарных обстоятельствах; также, несомненно, ранее поступали и священники, посвященные в семейные соглашения Шикльгруберов и Гитлеров в 1847 году.

Вот теперь эти два информационных файла и должны были объединиться где-то в высокой инстанции — на уровне епископата, если не выше, и Церковь должна была на основе этой информации выработать четкую позицию по отношению к текущим событиям в данном семействе, что и проявилось нагляднейшим образом в последующих событиях 1876 года. Едва ли при этом не припомнились и все предшествующие заслуги перед Католической церковью всех предков Алоиза, обеспечив и максимально позитивное отношение к потомку этих заслуженных людей!

Схема действий, предпринятых для замены фамилии Алоиза, абсолютно не соответствует общепринятым канонам, и характерна именно тем существенным обстоятельством, что все прочие факты и соображения, положенные в основу принятого решения, но не упомянутые в прямом тексте, составленном заявителями (его изложение мы приводим ниже), остались скрытыми и от публики, и от гражданских властей, — и погребены в архивах церковных канцелярий.

В принципе Церковь, вынося такое свое решение и ничем его безукоризненно не мотивировав, могла тем самым скрывать абсолютно любые побуждения этого собственного поступка.

А в результате, например, традиционалисты, не желающие отказываться от версии о еврейском происхождении Алоиза, вполне имеют право предполагать, что добрая Католическая церковь в данном случае пошла навстречу желанию своего доброго прихожанина и узаконила осуществленной процедурой сокрытие факта его еврейского происхождения! Мы, однако, очень сомневаемся в возможности столь бредового мотива и не усматриваем никакого смысла в подобной процедуре, если иметь в виду упомянутую цель.

Правда, в 1920-е годы, когда в Советской России можно было запросто сменить фамилию, рассказывался следующий анекдот:

Вот если бы какой-нибудь еврей Франкенбергер поменял фамилию на Шикльгрубера, а потом — на Гитлера, то этот анекдот прямо подходил бы и к нему. А так совершенно невозможно сообразить, почему данная замена фамилии могла иметь хоть какое-нибудь отношение к каким-либо евреям!

Фактом остается то, что едва ли осуществленная схема могла быть задумана на том нижайшем уровне, на каком она была осуществлена. Роль же главного исполнителя, якобы принявшего самостоятельное решение, была возложена на патера Цанширма.

Мы не знаем, служил ли последний в Деллерсхайме и в 1847 году, когда умирал старый Иоганнес Шиккельгрубер, но сейчас именно он возглавлял этот приход, руководство которого и приняло, как мы предполагаем, участие в опеке и надзоре за семейными делами Алоиза Шикльгрубера.

Выбор прихода, однако, определялся и тем формальным обстоятельством, что именно в этой церкви крестили самого Алоиза в 1837 году, внеся соответствующие записи в церковную книгу.

О решающем моменте рассказывает Фест: 6 июня 1876 года,[344] накануне 39-летия Алоиза Шикльгрубера, «Иоганн Непомук с тремя знакомыми явился в дом пастора Цанширма в Деллерсхайме и заявил о желании официально усыновить своего «приемного сына» /…/ — таможенного чиновника Алоиса Шикльгрубера, хотя, как сказал заявитель, отцом ребенка был не он сам, а его покойный брат Иоганн Георг, сознавшийся в этом, что и могут подтвердить сопровождавшие заявителя люди.

На деле пастора либо обманули, либо уговорили. И он заменил в старой книге актов гражданского состояния пометку в записи от 7 июня 1837 года «вне брака» на «в браке», заполнил рубрику об отцовстве так, как от него хотели, и на полях сделал такую далекую от правды пометку: «Записанный отцом Георг Гитлер, хорошо известный нижеподписавшимся свидетелям, будучи названным матерью ребенка Анной Шикльгрубер, признал себя отцом ребенка Алоиса и ходатайствовал о внесении его имени в сию метрическую книгу, что и подтверждается нижеподписавшимися. + + + Йозеф Ромедер, свидетель; + + + Иоганн Брейтендер, свидетель; + + + Энгельберт Паук». Поскольку все три свидетеля не умели писать, они поставили вместо подписей по три креста, а их имена пастор вписал сам. Однако он позабыл указать дату, отсутствует тут и его подпись, равно как и подписи родителей (к тому времени давно умерших). И все же, хоть вопреки законным нормам, усыновление произошло /…/».[345]

Еще за день до этого «Протокол об установлении отцовства» был заверен теми же свидетелями у нотариуса Йозефа Пенкера в Вайтре[346] — это рядом с местожительством Иоганна Непомука.

Заметим, что заявления свидетелей о том, что сам Георг публично называл Алоиза своим сыном, вполне могут соответствовать истине — это совершенно не противоречит ни единому из эпизодов, описанных выше, относящихся ко времени уже существенно позднее женитьбы Георга на Марии Анне, хотя самому Алоизу это могло быть и не известно во времена его детства и юности.

Именно в этот момент Алоиз и продиктовал священнику написание своей новой фамилии — Hitler,[347] сменив компрометирующую его фамилию Шикльгрубер на такое милое, невинное и приятное имечко!