Тем не менее одиночество Гитлера, усилившееся с 1931 года, — это, похоже, несомненный факт.

Причины смерти Гели до сих пор не ясны.

На эту тему ходили разнообразные слухи: Гели якобы собиралась уехать в Вену — либо учиться там пению, либо за кого-то (не за Гитлера!) выйти замуж.[811]

В то время Гели брала уроки пения. Учителем ее был «Ганс Штрек, адъютант Людендорфа в дни путча [1923 года] /…/. У Штрека было довольно много учеников и студия». За 12 уроков в месяц Штреку платили 100 марок. «Гели — это самый ленивый ученик, которого я когда-либо видел, — жаловался он. — В половине случаев она звонит, чтобы сказать, что не может прийти, а когда приходит, то учит очень мало»; «главное впечатление на Штрека произвела безграничная терпимость Гитлера к бессмысленной трате денег».[812]

Патрик Гитлер (сын старшего брата Гитлера — Алоиза-младшего) утверждал позднее, что она была беременна от Гитлера,[813] а его мать, «Бриджит Гитлер — первая жена /…/ брата Гитлера Алоиса, /…/ писала, что Гитлер приказал СС убить Гели, которя была беременна от одного еврейского студента и которая, как предполагалось, собиралась в Вене избавиться от ребенка»[814] — но эти родственники даже не были знакомы с Гели при ее жизни!

Мать Гели «Ангела Раубал редко высказывалась на эту печальную тему. Но американской секретной службе она не могла отказать в беседе на эту тему[815]. Во время допроса, который вела СИС в мае 1945 года в Берхтесгадене, она сказала, что Гели Раубал в сентябре 1931 года собиралась обручиться с виолончелистом из Линца, который был старше ее на 16 лет. Гитлер запретил ей общаться с ним, но мать поддерживала Гели. Новая разлука с любимым мужчиной не казалась Ангеле Раубал достаточной причиной для самоубийства. /…/ Она сказала: «Я не могу понять почему она сделала это. Возможно, это был несчастный случай, и Ангела убила себя, играя с пистолетом, который она взяла у него [Адольфа Гитлера]».»[816]

Так или иначе, но имеющиеся свидетельства описывают нижеследующую картину вроде бы загадочного происшествия.

«Конец лета 1931 года Гели Раубал провела в Оберзальцберге. 8 сентября она вместе с братом Лео, который работал учителем, отправилась в поход на три дня в горы Берхтесгадена. Казалось, что у нее прекрасное настроение /…/. 16 сентября 1931 года Гели по настоятельному требованию дяди /…/ вернулась в Мюнхен. Прислуга в квартире Гитлера также не заметила изменений в Гели — не было ни малейшего признака надвигающейся трагедии».[817]

«Месяцы спустя я узнал от Штрека[818], что Гели звонила ему за пару дней до смерти и сказала, что больше не будет брать у него уроки в сентябре, поскольку уезжает в Вену, и сообщит ему, когда вернется»[819] — свидетельство Ханфштангля.

Однако утром 18 сентября 1931 года, за завтраком в упомянутой мюнхенской квартире Гитлера, между ним и племянницей возник жаркий скандал — не известно в точности, по какому поводу.

Прислуга Гитлера (часть жила в этой же квартире, а другие были приходящими) была «чрезвычайно лояльной к своему работодателю».[820] Это усиленно поддерживалось самим Гитлером, старавшимся сохранять со слугами, от которых зависели его комфорт и безопасность, должные отношения — все они оказывались верны ему до самого конца собственных жизней. Это типично для разумных больших начальников: автор этих строк общался с охранниками и прислугой Сталина и Берии, а также с личным шофером моего собственного деда[821] в двадцатые годы — все они были в восторге от своих шефов!

В то же время к Гели слуги относились явно без симпатии: «Примечательно, что в доме Гитлера все слуги называли Гели между собой пренебрежительно по фамилии «Раубал», что позволяет сделать вывод о подспудной враждебности, царящей в доме, тогда как в то время было принято употреблять более вежливое обращение как, например, «фройлейн Гели» или «фройлейн Раубал».»[822]

Однако журналисты и полиция узнали о скандале утром 18 сентября именно от слуг, хотя сведения об этом не попали (по-видимому — по просьбе тех же слуг) в полицейские протоколы. Поэтому не ясно, кто же из них протек на эту тему — и не ясно, насколько случайно это произошло.

Так или иначе, но Гитлеру пришлось отвечать об этом на следующий день: «Моя племянница /…/ начала брать уроки пения /…/ и потому собиралась продолжать обучение у одного профессора в Вене. Я согласился с этим при условии, что ее мать, которая сейчас живет в Берхтесгадене, поедет с ней в Вену. Но так как она была не согласна с этим, то я сказал, что я против ее планов отправиться в Вену. Вероятно, это рассердило ее».[823]

Таким образом, «Гитлер признался, что в день самоубийства Гели у них случился спор по поводу разногласий в профессиональных планах Гели. Примечательно, что дядя, если верить его данным, стремился диктовать своей племяннице, которой уже исполнилось 23 года, с кем она может поехать в Вену и может ли она вообще туда ехать. Фраза [Гитлера] «она попрощалась со мной совершенно спокойно» позволяет предположить, что в доме Гитлера не всегда было спокойно».[824]

Заметим, что эти сведения, попавшие в печать, должны были обезоружить вполне возможного заочного свидетеля — жениха Гели (если он все же существовал!), у которого должны были быть собственные взгляды на происшедшее, но заявления Гитлера достаточно корректны и обтекаемы и не противоречат всему характеру отношений между дядей и племянницей.

«Около 15 часов [18 сентября] Адольф Гитлер, его водитель Юлиус Шрек и фотограф Гоффман отправились в путь — первый участок пути предстояло проделать до Нюрнберга»;[825] далее они должны были ехать в сторону Гамбурга, где 24 сентября должен был состояться запланированный митинг — важное событие в очередной текущей политической кампании.

Заметим, что в связи с последовавшей смертью Гели, Гитлер, очевидно, не смог выполнить все свои планы на ближайшие дни, но в Гамбург он все же попал, как и собирался, 24 сентября. Выезжать же туда из Мюнхена прямо 18 сентября было явно рановато — по дороге можно было вполне успеть навестить последовательно Варшаву, Париж и Копенгаген! Но никто не выяснял, что же конкретно планировал Гитлер делать между 18 и 24 сентября и планировал ли что-либо вообще.

«О том, как Гитлер попрощался с племянницей, сохранилось лишь сомнительное свидетельство Гоффмана /…/. Если верить ему, Гели Раубал в тот день подошла к лестнице, помахала рукой и радостно прокричала: «До свидания, дядя Алеф! До свидания, господин Гоффман!» /…/

В любом случае у племянницы не было повода быть радостной при прощании с дядей, который только что поставил крест на ее планах. Слова о том, что Гели радостно прощалась с дядей и его спутниками, были сказаны уже после войны фотографом Гоффманом, который стремился пресечь курсирующие слухи о том, что Гитлер был убийцей своей племянницы».[826]