— Думаешь, Лаврентий, они могут на любой приемник так сигнал навести? — вождь встал и, выпустив клуб дыма из только что раскуренной трубки, подошел к большому приемнику в деревянном лакированном корпусе, который стоял на отдельном столе в углу кабинета. Иосиф Виссарионович повернул большую ручку на панели приемника, и тут же засветилась большая шкала настройки. Через пару минут помещение заполнил голос диктора, который зачитывал передовицу из сегодняшней «Правды». Сталин немного послушал, удовлетворенно кивнул головой и повернул ручку настройки. Из динамика тут же послышался женский характерный говор на польском языке. Вождь недовольно поморщился и поворотом рукоятки нашел пустое место диапазона. Он простоял несколько минут, немного склонившись к приемнику и потягивая любимую трубку, но ничего не услышал, кроме характерного слабого треска далеких атмосферных разрядов. Тогда отец народов вернулся к большому столу и стал сосредоточенно выбивать трубку в большую хрустальную пепельницу. Попрощавшись, он отпустил наркома, аккуратно сложил разбросанные листы бумаги в красную папку и, отодвинув ее на левую сторону стола, справа придвинул к себе еще одну папку, тоже красную. Руководитель Советского Союза только начал разбираться с очередными документами, когда из приемника послышался громкий гул. Звук из динамика быстро поднялся до очень высокого тона, коротко пискнул и исчез.

Сталин поморщился от этого шума и стал подниматься, чтобы пойти и выключить оставленный работающим радиоприемник. В этот момент из динамика донеслось:

— Добрый вечер, Иосиф Виссарионович.

— Да, Павел Ефимович, удивил ты меня, — Юрий Александрович усмехнулся, закуривая, — выйти на прямой контакт с Самим, это круто! О чем хоть вы говорили? Записи бесед почему-то отсутствуют.

— Я их специально стер, — Коган достал из кармана зимней летной куртки пачку "Лайки страйк" и тоже закурил. Невысокий, сухонький, он в этой куртке, кожаной кепке и с развивавшемся на легком ветерке длинным концом белоснежного шарфа, выглядел этаким пришельцем из тридцатых годов прошлого, двадцатого века. Впечатление несколько портили темно синие заметно расклешенные брюки и остроносые сапоги на небольшом каблуке. Впрочем, на фоне относительно высокого и тоже щегольски одетого, но по современной моде, Викентьева, полковник смотрелся очень импозантно. Куратор, на следующее утро после прилета со старой базы, с директором проекта прогуливались по парку перед зданием НИИ, где теперь обосновался «Шмель». Весеннее солнце уже ощутимо грело лица и немного слепило глаза. Желтые прошлогодние листья высовывались яркими пятнами из подтаявшего снега с обеих сторон от расчищенной асфальтовой дорожки. Перебазирование коллектива и немногочисленного оборудования было полностью завершено.

— Я их специально стер, — повторил Коган, выпустив струю серого дымка после глубокой затяжки, — и ты, Юра, пожалуйста, не свети эту информацию. Если там, — полковник махнул головой вверх, к белым весенним облакам, — узнают о прямых контактах со Сталиным того мира, то непременно влезут со своими советами. А в результате получится, как с сексом на Красной площади. Советами задолбают.

Оба улыбнулись бородатому анекдоту.

— А Иосиф Виссарионович… — куратор сделал очередную затяжку и продолжил, — ты знаешь, с ним, оказывается, очень интересно беседовать. Умный, знающий и, как мне показалось, где-то в глубине души довольно несчастный и одинокий человек.

— Даже так? — удивился Викентьев.

— Именно! — подтвердил Коган, — Он прекрасно понимает, оказывается, что послал и еще пошлет миллионы людей на смерть. Но все ради благой цели. Конечно, он стал невероятным циником. Да и на верхушке такой пирамиды власти без этого просто нельзя, невозможно.

— А цель-то, какая? — тут же спросил директор.

— Ты будешь смеяться — Великая Россия! — полковник посмотрел в широко раскрытые глаза директора и добавил: — Даже не так, Великая Российская Империя!

Они несколько минут помолчали, сосредоточенно попыхивая сигаретами, потом Юрий, наконец-то опомнившийся, сказал:

— Ну вот, а ты его не любил!

— А я и сейчас не испытываю к нему таких чувств, — тут же ответил куратор, — что, впрочем, не мешает относиться к нему с уважением. Понимаешь, особо восхищаться тираном для меня противоестественно.

— Слушай, Пал Ефимович, — спросил после некоторой паузы Викентьев, — а что, Иосиф Виссарионович вот так прямо тебе это и сказал?

— Нет, конечно, — усмехнулся Коган, — но за те часы, что мы провели в беседах, Сталин довольно прилично раскрылся. Вероятно, здесь довольно большую роль сыграло то, что он не мог меня видеть. Ну и те, совсем не радужные перспективы, которые я нарисовал. Знаешь, какая у него затаенная мечта? Собрать все земли, что были в царской империи, плюс Царьград и проливы. Вообще сделать Черное море внутренним морем Советского Союза.

— Так это же именно то, о чем мы тогда фантазировали, — тут же откликнулся директор.

— Точно так, — улыбнулся куратор, — Ну что, поможем отцу народов?

— Куда же мы денемся?! — теперь улыбались оба.

— Павел, а как ты себя залегендировал?

— Ууу, — улыбка полковника стала еще шире, — сначала кратко описал ему всю историю от 37-го до наших дней, разве что несколько сгустив краски.

— И про двадцатый съезд партии? — перебил Викентьев.

— И про двадцатый.

— Пи…ц кукурузнику, — удовлетворенно констатировал подполковник, — А дальше.

— Дальше? — Коган аккуратно затоптал выкуренную почти до фильтра сигарету, — Дальше мы с тобой заговорщики в дерьмократической стране, которая ведет вялотекущую войну за Крымский полуостров. Россию поддерживает Казахстан, под гарантии неотторжения Южной Сибири. Японцы точат зубы на Сахалин и Курилы. А китайцы десятками миллионов мигрируют на наш Дальний восток.

— А ты не перестарался? — спросил обескураженный директор, — Хотя, Мао бомбу теперь точно не получит. Да, дела… Докладывать наверх о контакте действительно нельзя. Съедят с потрохами.

— Если бы ты видел его лицо, когда он услышал сначала, что в сорок пятом его трудами Сахалин и Курилы стали нашими, а сейчас они на волоске… — полковник замолчал.

Они прошли по парку почти до конца асфальтированной дорожки, подойдя к самому КПП с двумя вооруженными автоматами сержантами и охранником в штатском, и, не сговариваясь, одновременно повернули обратно.

— А о чем еще, Павел, вы с ним говорили?

— О многом. О недостатках плановой экономики при завершении основной части индустриализации, о НТР, которой теперь придется заниматься именно ему. О преимуществах рыночной экономики для легкой промышленности при жестком контроле государства и ее невозможности при социализме, — Коган задумался, припоминая, — Очень много беседовали о громадной ценности человеческого ресурса, сложности нормального его восполнения и бережливого отношения к людям. Плюс, Жени Воропаева работа помогла. До сих пор не могу простить себе, что на такую рискованную операцию мы его толкнули, — куратор опять задумался, — Знаешь, Юра, мне, кажется, удалось во многом Сталина переубедить. Воспользовался, так сказать, — полковник хитро улыбнулся, — Марксистко-ленинской диалектикой. Так как был вооружен не убиваемыми историческими фактами послезнания.

Теперь они опять улыбались оба.

— А самое главное, — куратор стал серьезным, — я понял свою ошибку. Иосиф Виссарионович не тот человек, которым можно манипулировать. В общем, объяснил ему, как, с нашей точки зрения, будет развиваться его Советский Союз. Даже про бомбу рассказал.

— То есть, получается, ты ему все наши планы раскрыл? — удивляясь от осознанного Викентьев остановился.

— Конечно, — улыбнулся над опешившим директором Коган, — Мы со Сталиным теперь соратники, как бы пафосно это не звучало.

— И про Женю-Егора сказал?

— Нет, ни в коем случае, — полковник достал из внутреннего кармана куртки небольшую плоскую фляжку, открутил на ней колпачок и протянул Викентьеву, — прими, Юра.