— Согласно должностной инструкции, не имею на это права, товарищ Сталин.

— Но, вы можете предложить эти пути, товарищ Синельников Егор Иванович?

Оп-па! А ведь я, когда представлялся, имя отчество не называл. В отчетах только инициалы. Значит, мое личное дело он уже препарировал. А ведь там наверняка написано, что я очень начитанный мальчик.

— Так точно, товарищ Сталин! — мой взгляд становится еще преданнее, хотя сам не понимаю, как это возможно.

На его лице появляется успокаивающая улыбка. Вождь поворачивает голову к стоящему рядом Меркулову:

— А что, Всеволод Николаевич, мы можем предоставить старшему лейтенанту Государственной Безопасности Синельникову такую возможность?

Нда-а. Вот я уже и старлей. Быстро. Очень быстро. Мои шансы грохнуться с высоты стремительно растут вместе с этой самой высотой! И почему я, чем сложнее ситуация, тем больше начинаю язвить всех и вся в своих мыслях?

— Так точно, товарищ Сталин, — немедленно реагирует комиссар ГБ второго ранга.

— Ну, что же, Егор Иванович, жду вас завтра с докладом, — говорит отец народов и протягивает мне руку.

Пытаюсь схватиться за нее, как за спасательный круг, но успеваю одернуть себя. Поэтому мое пожатие получается вполне приличным.

Сталин поворачивается и не торопясь уходит из отдела. Свежая информация оттуда его, похоже, сейчас уже менее интересует, чем десять минут назад. Десять минут? А казалось, десять часов! Плюхаюсь на свой стул. Чувствую, как по лицу катятся крупные капли пота. Валерка участливо протягивает мне свой платок.

Да, денек! В десять нуль, нуль, намытый, набритый, наглаженный и гордо сверкая добавившейся шпалой в каждой петлице, я стоял перед Поскребышевым и подобострастно протягивал ему папочку с моим докладом Самому. Вот кому можно позавидовать в невозмутимости, так это секретарю Сталина. Его мнение о людях и событиях на его лице никак не отражаются. Обласкан я не был, а был выгнан вон из приемной со строгим предупреждением, что бы никуда со своего рабочего места не отлучался, ибо могу быть вызван в любой момент. Вызов прозвучал в виде телефонного звонка на столе капитана ГБ Семина через каких-то двадцать минут. Жутко удивленный я помчался к кабинету отца народов. Сколько раз слышал из разных источников, что ИВС частенько любил засиживаться допоздна и поэтому начинал работу обычно с двенадцати. Отбой воздушной тревоги. Поскребышев усадил меня за отдельный стол в приемной проверять и подписывать мой доклад, перепечатанный аж в трех экземплярах.

Основной же вызов был сделан около пяти, почти через час после того, когда я, испугавшись, что громкие звуки моего недовольно бурчащего пустого желудка вызовут очень уж отрицательную реакцию товарища Сталина, объяснил тревожную ситуацию сначала непосредственному начальнику Жоре Иванычу, а затем нынче младшему по званию Валере Злобину. Валерка не по службе, а по дружбе сгонял в столовку и притащил в судках мне две порции обеда прямо на рабочее место. К моему проглотству, замотивированному неприятием завтрака (три раза ха-ха) он уже давно привык.

И вот, несколько умиротворенный отсутствием сильного чувства голода, стою я перед товарищем Сталиным, уже успевшим ознакомится с моим докладом, и даю пояснения. Не могу, мол, знать, откуда взять деньги на резкое повышения образовательного уровня призывного контингента, ибо в экономике ни бум-бум. Но другого пути у нашего, окруженного со всех сторон врагами, молодого Советского государства рабочих и крестьян не вижу. Да, именно из-за сложности внешнеполитической обстановки необходимо увеличивать срок воинской службы бойцов РККА, так как качественно овладеть новой, самой передовой в мире военной техникой, иначе просто никак. Так точно, красные командиры обязаны принять все возможные средства для сохранности личного состава в будущих боях со ставленниками мировой буржуазии, исходя из того, что новые танки и самолеты наши самые грамотные в текущий исторический период рабочие ну очень быстро сделают из самой крепкой брони, а новый боец будет расти из пеленок аж два десятка лет. Ах, оказывается не все наши рабочие самые грамотные? Ну, под вашим мудрым руководством, товарищ Генеральный секретарь ВКП(б) они быстро поднимут уровень своих знаний, надо только им немножко помочь. Школ и ВУЗов побольше открыть, отменить оплату за высшее образование. Ну не все же могут в ущерб личной жизни заниматься самообразованием так, как стоящий перед вами товарищ Сталин, молодой красный командир. Правильно, уважаемый самый главный руководитель Советского Союза, будущие войны будут скоротечными, ибо длительные войны не выгодны нашей Социалистической державе.

Уфф, напоследок обласканный и строго предупрежденный, что за моей дальнейшей работой он лично будет пристально наблюдать, я был, наконец, отпущен.

И чего я, козел безрогий, все время стебался? Ведь ни слова, ни полслова Иосиф Виссарионович неправильно не сказал. Нервишки мне, однако, лечить надо. А все-таки, какой мудрый мужик! Как он мгновенно самую суть схватывает и самую мелочь подмечает!

— Как я понимаю, основной объем запланированного нами пакета информации передан? — спросил Коган.

— Так точно, Павел Ефимович, — лихо отрапортовал Логинов, оставшийся замещать Викентьева на старой базе, пока директор запускал работу проекта в НИИ под Санкт-Петербургом.

— И чертежи адаптированных под то время станков? — засомневался куратор.

— Товарищ полковник, — чуть-чуть обидевшись, протянул заместитель директора проекта, — на той стороне уже два месяца новый аппарат Колиной разработки стоит. Заряжают бобину кинопленки, а мы отсюда ее за пару ихних часов заполняем. У нас-то компьютеры любой объем почти мгновенно передать могут. Это в Кремле не успевают проявлять, хоть они там и целую кинолабораторию открыли. Все, что производит Шосткинская фабрика кинофотоматериалов, все в Москву идет. А Казанскую, имени Куйбышева, они срочно перестраивают под цветную пленку.

— И откуда ты все так хорошо знаешь? — улыбнулся Коган.

— Так я же каждый день сводный отчет наблюдателей Викентьеву отправляю. А в нем обзор ежедневных докладов Сталину.

— О, как, — удивился куратор, — и искать информацию не надо. Подносят на блюдечке с голубой каемочкой. Хорошо устроились. А ответь ка мне Сан Саныч на такой вопрос, отец народов радио часто слушает?

— Ну, — Логинов задумался, — я пару раз видел. У него в кабинете здоровенный «Блау-Пункт» стоит. Надо инженеров наших по расспрашивать.

— Почему инженеров? — удивился полковник.

— Так они же у нас совмещают, то подготовкой информации занимаются, то наблюдателями сидят. И им интересно, и круг посвященных все же поменьше будет.

— Объясни мне, Лаврентий, — Сталин пододвинул к наркому несколько листов из вчерашнего аналитического отчета УСИ и ткнул пальцем в строки, жирно подчеркнутые красным карандашом, — танки, бронированные боевые машины, автомобили различные — полный комплект. А самолеты? Очень хороший штурмовик — есть. Бомбардировщик для фронта и ближнего тыла противника — есть. Сверхтяжелый дальний бомбардировщик — есть. Легкие и транспортные самолеты — пожалуйста. А истребителя — нет! В тоже время этот Голос свыше передает нам уставы и тактику, в том числе и истребительной авиации. Из которых следует, что истребители должны иметь просто фантастические характеристики, впрочем, как и вся остальная их техника. Но самого истребителя нет!

Берия видел, что руководитель страны волнуется. Грузинский акцент, который у себя нарком сумел почти полностью устранить, у вождя сейчас бросался в глаза.

— А ведь мы давно сделали вывод, — продолжил Сталин, — что они как-то наблюдают за нами! Что они хотят? Чтобы мы встали на колени и молились им, как богу? — отец народов вытащил из пачки папиросу, сломал ее и, на глазах успокаиваясь, начал набивать трубку.

— Если они нас видят, или, как минимум слышат, то, что им мешает наладить прямой диалог? — задал вопрос теперь уже нарком — Наши технические спецы, когда разбирались с чертежами нового фототелеграфа, утверждали, что сигнал наводится без радиоволн прямо на, — Берия чуть задумался, вспоминая отчет, — на входной контур.