На Волховском фронте, в его северной части, примерно южнее Мги, надолго сложилась неприятная для нас обстановка. На карте этот участок выглядел горлышком бутылки. Фашисты заняли господствующие высоты и здорово укрепили «горлышко».

Распечатать эту подлую бутылку нам не удавалось ни в сорок первом, ни в сорок втором году. Инженерные сооружения фашистов в ту пору были намного сильнее нашей огневой мощи.

Дело в том, что фашисты гораздо раньше нашего догадались не зарываться в землю, а строить деревоземляные заборы с амбразурами. Из-за этих заборов нам было трудно не только прорвать оборону, но и взять языка. А язык был нужен. Во что бы то ни стало. Тогда мы придумали такую операцию. Выбрали место, где расстояние между нашими и фашистскими укреплениями было ближе, но и мертвое пространство чтобы тоже было. Мы решили вытащить «языка» через амбразуру.

Прежде всего мы долге и внимательно наблюдали за облюбованным участком. Что такое фашист? Фашист — это «орднунг ист орднунг»: раз и навсегда заведенный порядок. Было установлено, что в определенное время они все уходят на обед. Остается только дежурный пулеметчик.

Обычно «языков» берут ночью. Это стало классикой. Но ночью у них повышенное боевое охранение, а в небе просто гирляндами висят осветительные ракеты — читать можно.

Мы решили взять дежурного пулеметчика — «языка» — среди бела дня, когда они уйдут на обед. Это было необычно, и мы надеялись, что в самой этой необычности залог успеха.

Ночью мы проделали проход в минном поле, и четыре человека подползли к забору противника, протянув за собой двойной провод из наших окопов, и улеглись под забором между амбразурами. Здесь мы пролежали с ночи до обеда, как говорится, «не пимши, не емши и не куримши…». И, по возможности, не «дышамши».

Когда фашисты ушли на обед, двое наших перемахнули через забор, ворвались в землянку и хотели взять пулеметчика. Но он оказался таким крепким — мясник из Франкфурта-на-Майне, — что вдвоем совладать с ним мы не смогли. Тогда к нам перелез третий и только втроем удалось протащить его через амбразуру, выбросив предварительно пулемет. Надо сказать, что мясник сопротивлялся до последней минуты — поджал ноги к животу, попробуй просунь его в амбразуру… Пришлось ножом уколоть его в окорок.

На этих двух проводах, что мы притащили с собой, «языка» поволокли к нашему переднему краю. Причем волокли не мы, а из окопов передового охранения. Трос тянули руками солдаты.

Когда фашисты разобрались, что к чему, то открыли такой огонь, что двум нашим разведчикам пришлось еще одну ночь пролежать под забором. Но «язык» был взят, взят при помощи солдатской смекалки.

Война — это та же работа. Если плохо делаешь свою работу, то расплачиваешься жизнью. Особенно у минеров.

Кто плавает сейчас по Беломоро-Балтийскому каналу, даже не представляет, что канала после войны не было. Так, узенький ручеек, который и ребенок мог перепрыгнуть.

В течение трех лет по каналу проходил передний край, и долбали его три года и мы, и фашисты. В результате обрушились все песчаные стены и канал стал несудоходным.

Обе стороны были буквально начинены минами. Они лежали в четыре яруса: мины натяжного действия, на самой земле и зарытые в землю — одни глубоко, другие мелко.

На финские минные поля, естественно, никакой документации не было, то есть не было карт минных полей. А на наши минные поля документация была, но она совершенно не соответствовала действительности. Во-первых, схема — это для штаба, а в натуре совсем другое дело. Война все-таки шла… Во-вторых, было много мин самодельных, солдатской выдумки.

Когда мы начали разминировать, было много подрывов. Люди гибли не только из-за мин, созданных солдатской смекалкой, но и из-за финских пластмассовых мин — мыльниц, как мы их называли. В этих самых мыльницах не было магнитных частей, и поэтому их не брал миноискатель.

Опыта разминирования в таких масштабах и такой плотности у нас не было, но минеры гибли, и нужно было искать не только причину, но и выход из создавшегося положения.

Мы стали думать: когда больше всего подрывов? Оказалось, перед обедом и в конце рабочего дня — перед ужином. Следовательно, люди чаще ошибаются, когда они устают и голодны. Тогда мы ввели двухсменную работу. До этого мы работали от зари до зари. Солдаты перестали подрываться, и сразу подскочила производительность, хотя в одну смену людей теперь работало вдвое меньше.

Как-то мы приехали проверять один из участков лейтенанта Смирнова. Идем по давно разминированному полю, вдруг сзади взрыв и тут же другой… Я обернулся. Вижу, Смирнов лежит покрытый землей, и земля эта дымится… Выяснилось, что он наступил на мыльницу, а когда падал, то левым боком упал на вторую мыльницу…

Оказалось, что по нашим тылам шастали диверсанты и ставили мины на очищенные участки. К сожалению, мы по-настоящему не придали этому значения.

Дорога Петрозаводск — Сортавала была нами полностью разминирована. Уже несколько дней шла по ней наша техника. А потом вдруг начала подрываться. Представляете, как красиво мы выглядели перед командованием? Да если бы только в этом было дело! На дороге-то подрывалась наша техника…

Оказалось, что когда мы разминировали, то, вынув взрыватель, складывали мины на обочине. Взрывать их было некогда, вывозить некуда. А диверсанты вставляли взрыватели и ставили эти же мины на дорогу. Те самые диверсанты, которые разбрасывали мыльницы по разминированным участкам.

Нельзя было в таком деле жалеть время, надо было уничтожать мины. Ведь мы же слышали о диверсантах, но не придали этому значения. Высока цена ошибки на войне.

В ноябре сорок первого года я учился на ускоренных инженерных курсах. Здесь готовили офицеров разных специальностей. За три месяца нас научили многому, но мне ни разу не пришлось увидеть за время учебы вражескую мину. Я учился топографии…

Когда я после курсов прибыл в часть, меня назначили командиром взвода саперов и сразу же дали задание: разминировать поле и взять «языка». Я уже говорил, что ни одной вражеской мины и в глаза не видел.

Задание можно решить двумя способами: пойти самому или послать подчиненных. При моем «опыте» было соблазнительно послать подчиненных. Но я же молодой взводный, мне нужно было завоевать уважение солдат, утвердить свое нравственное право быть командиром.

Со слов бывалого человека я знал, что у немцев есть прыгающие мины с таким взрывателем, что если взять гривенник, вставить его в какую-то прорезь на взрывателе и повернуть, то мина как бы выключится… Потом этот взрыватель можно отвернуть и уничтожить. В моем взводе этой прыгающей немецкой мины тоже еще никто не видел.

Я так боялся встречи с этой миной, что она не попалась мне ни тогда, когда мы шли к минному полю за «языком», ни на обратном пути. Но за живое меня взяло.

Днями позже я и еще один взводный, мой товарищ и сокурсник, спо́лзали на передний край, нашли две шпринг мины и, выгнав всех из дома, занялись самостоятельным изучением этих прыгающих мин.

Конечно, было страшно — мы могли запросто взлететь к небесам. Но еще страшнее было бы, если бы меня, молодого командира, спросил мой сержант: «Вы знаете эти мины?» Разве мог я ему ответить, что не знаю?

Петрозаводск освободили в 1944 году. Он был буквально напичкан минами. Немцы заминировали не только каждый дом, но и каждый бугорок, чуть ли не каждое дерево. Что делать? С фронта саперов не снимешь, а своих нет. Тогда Обком партии вместе с командованием решили организовать курсы минеров.

Вопрос был решен так: мы, то есть фронтовые саперы, обучим группу специнструкторов, а они уже будут учить других. Нам собрали группу из офицеров пограничников и несколько человек из местного населения. Что-то вроде дружинников. Мы обучили их всему, что знали сами.

Среди наглядных примеров, которые мы им демонстрировали, чтобы подавить у них минобоязнь и подготовить психологически, был пример с противотанковой миной. Мы говорили: «Противотанковые мины для человека не опасны», брали настоящую мину, ставили на предохранитель и становились на мину ногами. Она, естественно, не взрывалась.

И вдруг… На одних занятиях, которые проводил офицер пограничник, происходит взрыв. Почти вся группа обучающихся погибла, осталось только несколько раненых.

Что же произошло? Пограничник собрал свою группу и сказал: «Эта мина для человека безвредна». Положил мину на пол и начал на ней подпрыгивать. Прыгнул раз, второй, а на третий… Хотя видел, что мы на мине не прыгали.

Дело в том, что сами минеры привыкают к тому, что противотанковая мина человеку не страшна. Мина эта рассчитана на статическую нагрузку. Пограничник весом примерно сто килограмм прыгнул на полметра, и… мина получила динамическую нагрузку уже в двести пятьдесят килограмм. Мы-то были уверены, что он достаточно грамотен.