Честно говоря, комиссар, я был удивлен. И не только я. Оказывается, подполковник не просто замполит полка, но и настоящий профессионал. Это качество в армии особенно высоко ценится. Даже Митяев, озабоченный сохранностью ротного имущества, перестал возиться с приборами и подсел к нам. А Малахов прилежно конспектировал каждое слово. Наверное, и для него многое из сказанного подполковником было внове.

Меня всегда захватывает, когда человек, которого ты уже привык видеть в определенном ракурсе, вдруг открывается с новой стороны. Сейчас я говорю уже не о замполите, а о Степе Михеенко… Понимаете, комиссар, я всегда посмеивался над ним. Его жадное любопытство ко всему новому, особенно к искусству, казалось мне примитивом. Ну, вроде тяги папуаса к консервной банке… А на днях я случайно застал его в библиотеке спорящим со Светланой Петровной о повести Стругацких «Трудно быть богом». Представляете — это Степа-то? Я был уверен, что он вообще, кроме школьной программы, ничего не читал…

Конечно, мы тут же отправились в солдатскую чайную и взяли по стакану кофе с молоком и пирожку. Пожалуй, это был наш первый разговор по душам, без трепа.

— Армия мне много дала, — заявил Степа. — Здесь я в первый раз задумався, як я жил, для чого…

— А как ты жил?

— Як попадя. Без цели.

— В чем ты видишь цель? Закончить институт? Стать агрономом или директором совхоза?

Степа резво смолол пирожок крепкими зубами, заодно прихватив и мой. Бедному Степану до двойной порции не хватает четырех сантиметров роста. Он всегда голоден, а добавку просить стесняется.

— Не, — сказал он, подумав, — это скорее необходимость, а не цель.

Громы планетные! Если стать директором необходимость, то какова цель? Пока я переводил дыхание, Степа достал пухлую записную книжку, перетянутую аптечной резинкой, и стал медленно листать ее, шевеля добрыми губами.

— Вот… Тут у меня пословица одна записана: «Познай самого себя, и ты познаешь мир». Как ты к ней относишься?

— Никак. Слишком красива для истины.

Мои слова не содержали информации, и Степан не обратил на них внимания.

— А вот как я ее понимаю, — со вкусом провозгласил он, — когда ты разберешься в своих побуждениях, тогда и познаешь самого себя. Согласен?

Я снова ушел от ответа. А если бы я не согласился, тогда что?

— Надо подумать, Степа. Но ты так и не сказал: какая у тебя цель?

Степан аккуратно укрепил резинкой книжку, спрятал ее в карман и задумался, сложив громадные руки на столе.

— Вот как я думаю, — сказал он, наконец, — многие приходят из армии до дому, женятся, работают абы где… платили бы гроши. Як ручейки вливаются у реку… А я не хочу по течению, хочу свое. Понимаешь, Иване, я хочу велыку пользу приносить, да пока не знаю как… Буду шукать.

— Старик, — сказал я, слегка прибалдев, — ты же хлебороб! Это и есть самая большая польза.

— Не, — упрямо сказал он, — я не про специальность. Буду искать.

— Ну ты и даешь, старче! Откуда у тебя это?

Читать надо больше, — небрежно сказал он.

И я проглотил. Вовочка Зуев прав: армия расширяет кругозор и лечит от снобизма. Можете считать, комиссар, что я уже на пути к выздоровлению.

Глава XVII

Комсомольское собрание тянулось уже около часа, но, кроме сообщения взводного, ничего дельного так и не было сказано. Степанов сдерживался, но Ваня видел: Николай раскален — еще немного, начнет искрить… Ваня поймал на себе его призывный взгляд, но не откликнулся. Свинство, конечно, оставлять товарища в беде, но Коля с Зуевым сами заварили эту кашу, пусть пеняют на себя, если не в силах ее переварить.

Сообщение лейтенанта Малахова о положении дел во взводе солдаты слушали с интересом. Рота в целом, а следовательно, и взвод отлично справляется с заданием командования. Новый учебный корпус, сложенный узорной кладкой из белого силикатного кирпича, почти готов. Штукатурные работы внутри закончены. Стены, оконные рамы и двери зашпаклеваны. На неделе столяры вставили стекла и кочегары дали тепло. Можно приступать к побелке и покраске.

По плану, учебный корпус должен сдаваться комиссии пятого ноября, но есть надежда, что рота сможет выполнить задание досрочно. Это и будет их подарком полку к Октябрьским торжествам. Если, конечно, рота не снизит темп работ. На этом месте Малахов сделал паузу, пробежал глазами по рядам, и последняя фраза его сразу приобрела вопросительную интонацию.

Взвод, с трудом уместившийся в маленькой Ленинской комнате за сдвинутыми столами, ответил ему дружелюбными улыбками: дескать, не тушуйся, лейтенант, все будет в ажуре… Все были уверены, что темп работ не снизится, да и с чего бы? Завершать работу всегда легче и приятней, чем начинать.

— Многие из вас за это время прилично освоили профессии штукатуров-маляров, каменщиков, столяров, — сказал Малахов, — я уверен, что эти знания сослужат вам еще добрую службу, когда вы вернетесь домой. Жизнь складывается по-разному, не всегда так, как хочешь. А эти специальности всегда требуются в народном хозяйстве. Строитель — это не просто, голова нужна и полет мысли.

Солдаты засмеялись, а Ваня вспомнил, как Малахов учил их штукатурить по-новому. Рота заканчивала третий этаж, когда он появился в полку. Походил, посмотрел и заявил: «Плохо дело. Дорого и долго. До Нового года провозитесь». Дименков вскипел. Они стояли на лестничной площадке второго этажа, а Ваня с Мишкой штукатурили туалетную комнату напротив. «Занимайтесь своим делом, лейтенант, — отрезал капитан, — мне от вас работа нужна, а не критика». И Малахов занялся. Сам изготовил из еловой доски несколько дощечек с ручками, подбил их кусками резины из бесконечных запасов хозяйственного Митяева, и получились, как объяснил Малахов, резиновые полутерки системы Тришина. Малахов работал с каждым солдатом персонально до тех пор, пока у того с первого раза не получалась ровная и совершенно гладкая поверхность.

Солдаты быстро оценили новшество. Работать резиновым полутерком было намного легче, резина легко скользила по сырому раствору, и быстрее, чем деревянной теркой, которой они орудовали до сих пор. После деревянной терки поверхность, как ни старайся, получалась грубой, с царапинами и неровностями. Перед покраской стены классов приходилось зачищать шкуркой и шпаклевать. Один этаж они делали по времени столько же, сколько два этажа по методу Малахова. Поверхность стен и потолков получалась такой ровной и гладкой, что не нуждалась в шпаклевке. Вот почему рота сможет сдать учебку раньше срока… Действительно: голова и полет мысли.

Затем Малахов коротко сказал о результатах их первых тактико-строевых занятий по теме: «Действия по сигналу "Сбор"». Батальон в целом, а следовательно, их рота и, естественно, родной взвод показали неплохой результат, но…

— Можно было действовать собраннее и четче. Нам надо, товарищи, отрабатывать порядок действий, чтобы каждый солдат не только, как учил Суворов, «знал свой маневр», но и укладывался в нормативы.

— А если быстрее нормы? — спросили из левого угла.

— Быстрее не требуется, Павлов, — сказал Малахов, даже не взглянув в ту сторону.

Взвод снова развеселился. Во-первых, Малахов сдержал слово и легко узнавал солдат по голосам, а во-вторых, кто о быстроте заявляет — Павлов! Это о нем как-то сказал, отчаявшись, Митяев: «Вся рота в атаку пошла, а он еще завтракает…».

— Нормативы и еще раз нормативы, — подчеркнул Малахов, — по сигналу сбор каждый батальон, каждая рота должны действовать, как безотказный механизм: циклично. Никаких опережений или отставаний — в этом залог успеха любой операции. Подробный разбор наших действий на тактико-строевых занятиях будет во вторник на собрании всего личного состава роты. Проводить разбор будет командир батальона.

— Разрешите, товарищ лейтенант? — сказал Степа, пытаясь встать. Табуретки из-за тесноты вплотную придвинули к столам.

— Сидите, Михеенко. Что у вас?