Пришедшие мужики-соседи облегченно вздохнули и поспешили по домам. «Слава те, господи, в память пришел мужик…»

Из Бердской судной избы вернулся кривощековский староста, внушительного вида человек, рослый и плечистый; походка уверенная и бодрая; широкая, окладистая борода пышным веером легла на грудь. Увидев его, воевода встрепенулся. Забегали, заискрились глаза, голова ушла в плечи. Ни дать ни взять — свирепый коршун, готовый броситься на жертву.

— Отчего в твоей деревне, козлиная борода, мужики вместо казенной воровскую соль потребляют? Так-то справляешь свою должность! Видно, и по твоей спине плеть наскучила!

В ответ на строгость староста и ухом не повел, не заерзал у ног воеводы, слезно не взмолился о пощаде, с достоинством изрек:

— Кривощековские мужики, голову положу на плаху, не воры, не ослушники. Что касательно Ивашки Неупокоева, так он, как есть ни в чем не повинен. Вот и ярлык его с надлежащими отметками. Запамятовал мужик, что оставил его в судной избе для выправки.

Поначалу воевода было прикусил язык, потом строго приказал:

— Привести ко мне того Неупокоева Ивашку!

Солдаты возвратились с виноватыми постными лицами.

— Не могли приволочь Ивашку, недвижим, тяжел, как каменная глыба. Только что и жив у него один язык. Я, говорит Ивашка, от той посолки вовек воеводской науки не забуду.

Слова понравились воеводе. Звучный смех потряс его грузное тело, согнал с лица ненастье.

— Говорите, вовек не забудет? Каков молодец! А? Выходит, не зря потрудились ребятушки! Мыслю так я, что отныне Ивашку надобно называть Соленым. Слышали, мужики?..

Неупокоевская изба ютилась сиротой на самом выезде из деревни. Вечером послышался глухой конский топот. Жена Ивана размашисто и часто закрестилась.

— Пронесло тучу, уехали, мучители!

Превозмогая боль, Иван порывисто встал на ноги и крепко наказал семье:

— Сидите неотлучно здесь. Кто спросит — говорите, что в горенке во сне забылся. А я вернусь мигом.

Прежде чем изумленные домочадцы успели раскрыть рты, Иван, как был в одних портках, выскочил во двор.

…Воевода полагал за час-другой добраться до Бердского острога. Там предстоял сытный ужин с обильным хмельным возлиянием. Дорога вышла на широкую приобскую луговину с тальниковыми забоками, заболоченными мочажинами и бесчисленными озерами. Здесь густо пахло пресной застоявшейся водой, перезревшими травами. С укромных дневок с плеском и шумом срывались и спешили на ночную кормежку утиные стаи. Воздух стонал от певучего свиста крыльев, нетерпеливого кряканья.

«Эка суета», — подумал благодушествующий воевода и неожиданно ощутил щемящие позывы в животе. От дурной деревенской пищи или от дорожной тряски приключившаяся нужда властно ссадила воеводу с экипажа.

— Вот там, у поворота озера, обождите! — крикнул солдатам и проворно юркнул в кусты.

Больно хлестали по лицу упругие ветки, звенели потревоженные комариные полчища. Воевода сейчас ничего не замечал. И лишь когда утихомирилась боль в животе, увидел перед собой человека, словно восставшего из-под земли. Глаза у того дико блестели, руки крепко сжимали увесистый березовый стяжок.

…Прошло времени больше положенного, а воевода не являлся. Обеспокоенные солдаты повернули обратно. Криками и ауканьем до хрипоты надорвали глотки. Потом бросились усердно искать. Когда густая темнота летней ночи обволокла землю, солдаты нашли бездыханного воеводу…

Долго тянулось безуспешное следствие об убийстве воеводы. В конце концов на пухлом следственном деле появилась резолюция:

Ровно через год Иван Соленый стал «нетчиком» — самовольно и неизвестно куда выехал из деревни со своей семьей.

За нетчиков сельское общество обязывалось уплачивать подушные подати. Как ни тяжело было кривощековским мужикам, но они не оговорили Ивана черным словом, вслух не высказали родившегося подозрения в убийстве воеводы.

С верховьев Чарыша Федор Лелеснов и Иван Соленый принесли полные сумки рудных камней. Пробные плавки показали высокое содержание отменной меди в руде. Приказчик Сидоров долго вертел в руках медные плиточки, соскребал ножом с поверхности черный налет, глазами влюбленного ловил блеск металла. «Хороша медь! Ничего не скажешь против», — сам себе говорил приказчик и с сожалением добавлял: «Только не возьмешь сейчас те руды…»

В первой половине восемнадцатого столетия на землях Юго-Западной Сибири кочевали некоторые племена из Джунгарии. Возглавлявший Джунгарию властный и воинственный хан Галдан-Церен с открытой враждой встречал появление новых русских поселений, особенно рудников и заводов. Нередко по указке хана подвластные ему вооруженные кочевники предавали огню и мечу вновь возникшие поселения.

В один из таких набегов кочевники засыпали шахты медного Чагирского рудника Демидова на Чарыше, до основания снесли крепость. После того на крепостных сооружениях Колывано-Воскресенского завода усиленные караулы денно и нощно несли неусыпную службу. В полной исправности и готовности содержались оружие и огневые припасы. Приказчики заставили начальника охранной команды, находившейся на хозяйском коште, обучать всех работных людишек «огненному бою». Из Петербурга по настоятельной просьбе Демидова в остроги, крепости и форпосты Иртышской укрепленной линии полетели предписания «о зорком смотрении за неприятелем» и оказании при необходимости помощи в обороне Колывано-Воскресенских рудников и заводов действительного статского советника Демидова.

Опасения демидовских приказчиков, считавших чарышские руды недоступными, подтвердились. Конники Галдан-Церена в немалом числе подошли к Колывано-Воскресенскому заводу. Потоптались в нерешительности на месте короткое время; устрашенные внушительным видом крепости, ушли и больше не появлялись. Военная тревога постепенно сама по себе улеглась.

После того приказчик достал специальный журнал, в котором раньше записал рудное месторождение, открытое Федором. Немедля составил и ведомостичку на выдачу за открытие десяти рублей наградных. Только против фамилии Лелеснова в последней графе ведомости приказчик поставил своеручно жирный крест, а деньги опустил себе в карман. Ведомость пошла в Невьянск приложением к отчету об израсходовании денежных сумм на расширение рудников и заводов. Хитрый приказчик в письме хозяину сообщал о «надежности» открытого рудного месторождения — думал исхлопотать дополнительное вознаграждение и снова положить себе в карман.

Неподалеку от Колыванского озера примостилась невысокая гора с безлесными отлогими скатами. Гору венчают несколько складок с выходами синих, красновато-бурых, желтых камней с черными извилинами расселин и прожилок.

В летние солнцепеки гора кишела змеями. Они порой сплетались в тугие живые клубки. Гору прозвали Змеевой. Еще до прихода демидовских людишек рудоискатели Костылевы — отец с сыном — нашли здесь признаки медных руд. Вскоре Костылевы осели на вечное житье в Чаусском остроге ведомства Томской воеводской канцелярии. Долго испрашивали они заслуженное вознаграждение у казны, но остались ни с чем: открытие позднее оказалось в черте рудников и заводов Демидова.

О рудных сокровищах Змеевой горы ходили диковинные слухи. Говорили, что под каменным покрывалом горы текли реки расплавленного золота и серебра. Но к ним не было доступа смертному человеку. Зорко охранял сокровище Горный змей — коварное чудовище о семи головах. От одного его пронзительного свиста все живое превращалось в прах. Люди с опаской обходили Змееву гору. Небольшая речушка Змеевка огибала ее с юга на запад. Речушка отчаянно петляла, путала след в густых талах, в высоких камышах и осоках, будто боялась: попади на глаза чудовищу — выпьет воду до самого каменистого дна.