Мы расположились за столом, который я уже всерьез рассматривал как свою лежанку и Корень, наполнив разнокалиберную посуду, произнес:

— Чтоб радиация вышла вся без остатка! — мы сдвинули свои «бокалы», — И чтоб другая не всосалась!

Выпили. Удивительно, но никаких неприятных ощущений подозрительная водка не вызвала. Закусив первую дозу подсохшей булкой, Корень распределил остатки жидкости из бутылки по стаканам. Теперь Белыч посчитал, что настала его очередь тостовать спутников:

— Желаю вам, братья, тонну здоровья, километр удачи, сто пудов счастья и тысячу лет беззаботной жизни! За вас, короче!

Моя очередь произносить тосты так и не наступила. Ладно, переживу как-нибудь!

С голодухи и от нервного напряжения вокруг меня как-то вдруг поплыли стены, я еще недолго слышал, как о чем-то переговаривались мои собутыльники, потом, неловко повернувшись, я уронил единственный светивший фонарь, наступила полная темнота и я начал отрубаться. Забытье, однако, наступило не внезапно, я погружался в него как в топкую трясину, иногда выныривая на поверхность, чтобы услышать очередную белычеву сентенцию: «нет, Иван Петрович, так себя в Зоне вести нельзя! Не прощает она этого!», или Корнеевский монолог о жизни: «…не понимает он, что я для него же стараюсь и жилы рву!», на что слышался ответ: «А представь, Петрович, мы ведь сидим в самом центре Зоны! Вокруг запредельная радиация, сумасшествие разных физических полей, чудовища и аномалии! А мы в такой глубокой заднице, километр под землей, темнота, как в Марианском желобе — он вдруг попытался очень фальшиво напеть:

Я ещё успел подумать о том, чьи же это рваные жилы имел в виду Петрович? И, сломленный непосильной для мозга задачей, уснул окончательно.

План „поспать часа четыре“ оказался невыполним. Это выяснилось по пробуждении, когда, открыв глаза, я сначала испугался, что ослеп окончательно, потом вспомнил, где я лежу и как здесь оказался. Немного отпустило и я, нащупав в кармане ПДА, включил его. Часы показывали шесть утра, и стало окончательно ясно, что вчерашняя затея с застольем сорвала нам график и добавила Белычу в карман еще как минимум пятьсот баксов. В помещении было прохладно — градусов восемь, может быть десять. Вчера я этого не заметил.

Справа послышалось шуршание и тяжелый вздох. В тусклом свете экрана коммуникатора белым пятном мелькнуло лицо проводника — он тоже, свернувшись в позу эмбриона, уснул на полу. Я поднялся и за неимением воды протер глаза рукой.

Петрович спал на столе. Разбудить его оказалось трудно — он не сопротивлялся, не брыкался, не издавал никаких звуков, но и не вставал.

И все-таки через четверть часа все были на ногах.

Белыч, отыскав в темном углу закатившийся туда фонарь попенял нам, что мы, пьяницы эдакие, не удосужились отключить этот важный осветительный прибор и теперь, когда аккумулятор сдох, а зарядить его нечем, он… Чем он сможет нам угрожать — с похмелья не придумывалось. Я невозмутимо достал из рюкзака запасные аккумуляторы, пяток которых Белыч же мне и положил еще на заставе „Долга“, и предложил воспользоваться любым на выбор.

Он поменял один, пощелкал выключателем и лишь слабенькая красноватая полоска нити накаливания говорила о том, что с контактами все в порядке, а вот батарея разряжена! Такими же оказались и остальные четыре.

— Твою мать! — закончив процедуру, выругался Белыч. — Они же нормальные были! Как мы теперь без света?

— Наши пока работают, — мы с Петровичем для пущей уверенности несколько раз включили-выключили свои светильники.

— А потом факел какой-нибудь соорудим. — Добавил Корень. — Или здесь в АХО чего найдем.

Мы, конечно, бодрились, но было понятно, что без света нашу экспедицию очень скоро ждет не очень счастливый конец.

Однако, обнаружился и положительный момент нашей вчерашней пьянки, если можно так назвать распитие одной поллитры на троих условно здоровых мужиков. У нашего проводника полностью восстановилась подвижность после ранения и теперь из разряда „смертельно раненых“ он перешел в категорию „здоров как бык“. Использованный и утративший свои свойства артефакт был со вздохом сожаления заброшен в темный угол. Петровичу тоже сильно полегчало, о чем он нам и сообщил. То ли действительно сбросил нервное напряжение последних дней и успокоился, а может быть и моя фармакопея внесла свой вклад в восстановление организма.

Наскоро позавтракали предпоследней банкой тушенки, и мы с Белычем собрались было отодвинуть сейф, когда Петрович, остановил нас, и, высунув в полукруглое окошко один из двух оставшихся фонарей, осветил холл проходной.

Снаружи послышалось какое-то бормотание, Корень отшатнулся от окошка и замер, погасив фонарь.

— Там кто-то ходит. Трое или четверо. Не звери, — он прошептал эти слова еле слышно, — и не люди.

— Грибы? — само с языка сорвалось, за что я тут же получил подзатыльник.

— Мудак! — добавил Белыч. — Что там?

— Стоят на месте, шатаются. Люди себя так не ведут. Даже очень сумасшедшие люди.

— Вооружены?

— Вроде нет. Не заметил.

— Дай-ка лампочку, — получив фонарь, Белыч наощупь добрался до узкого подоконника.

Еще раз темноту на мгновение осветил яркий луч и проводник с криком „Твою мать!“ упал на пол. В короткой вспышке я успел заметить дюжину костлявых рук, втиснувшихся сквозь решетку в окошко, мешающих друг другу, пытающихся ухватиться за что-нибудь. Снаружи послышался протяжный разочарованный вой, не очень громкий, но невероятно многоголосый.

Белыч, судя по звукам, подполз к нам и прямо над ухом я услышал его прерывистый шепот:

— Зомбаки. Очень много!.. Гражданские… без оружия, но очень много! Больше двух десятков.

— Гражданские? — Петрович уже одолел свою неуверенность и тут же предложил очевидный для него план действий, — так давай перестреляем их и все дела!

— Ты помнишь, что я тебе говорил вчера про Зону? Нельзя здесь так. Если в замкнутом помещении завелись зомби — жди встречи с контролером! Это на поверхности они иногда отрываются от хозяина и бродят самостоятельно. В подземельях встреча с мертвяками — почти гарантировано ведет к знакомству с контролером!

— Это плохо?

— Это конец нашего пути! Черт, у нас даже никаких ослабляющих артефактов нет! Вот что думаю: зомбаков много для одного телепата! Если он один, то еле удерживает их и тогда у кого-то из нас есть шанс вырваться, а если их хотя бы двое…

— Без вариантов?

— Гарантировано!

— Что делать будем?

Белыч не успел ничего предложить, как я почувствовал знакомое ощущение погружения в чей-то липкий взгляд. Он тянул меня к себе, заставлял подчиниться, принять хозяина, и я уже готов был сделать все, что мне прикажут, как вдруг притяжение ослабло, я почувствовал недоумение чужого мозга, легкое замешательство, заинтересованность… И наваждение вдруг схлынуло, прошло, не оставив после себя никаких следов!

Корень хотел что-то еще сказать, но Белыч успел первым:

— Т-с-с-с! — он потребовал тишины, и мы замерли на минуту, даже, кажется, прекратили дышать. — Они уходят! Слышите?

Снаружи действительно что-то шуршало, удаляясь.

Мы просидели еще минут двадцать в полной тишине и темноте, прежде, чем наш сталкер отважился еще раз посветить наружу.

— Никого! — он потрясенно съехал вниз по стенке, не выключая света, сел на корточки, опершись спиной на тумбу стола.

— Они ушли? — Петрович был бледен, как Луна, или же это электрический свет производил такой эффект?

— Так не бывает, — Белыч не обратил на нашего босса никакого внимания, продолжая о чем-то размышлять. — Сахаров говорил, что контролер лишь в одном случае отступается от добычи — если она принадлежит другому контролеру. Поэтому бродящие зомби никому другому, кроме хозяина не интересны. Они ставят в мозгах какие-то лишь им ведомые метки, и после первичного обращения зомби никогда уже не сможет полностью подчиниться другому хозяину!