Ник обернулся, посмотрел на своих друзей. Вот Гешка Банкин, изображающий из себя беззаботного весельчака-философа. Лица обнявшихся Лёхи и Айны невозмутимы, только лёгкая грустинка угадывалась в глазах. А у Зины откровенно дрожали губы, по щеке уже ползла первая слезинка.

Вот эту слезинку Ник простить полковнику уже не смог и для начала спокойно спросил:

— Полковник, вы знаете, что этот знак обозначает? — ткнул указательным пальцем в значок с профилем Сталина, закреплённый на своей груди.

Полковник пренебрежительно махнул рукой:

— Бросьте, ко мне это не относится. Я полковник НКВД, что, как минимум, соответствует армейскому званию комдива. И вообще, все полномочия группы «Азимут» распространяются только на данную территорию, а я приписан к Московскому ВО.

— А сейчас вы где находитесь? Ведь не в Москве?

— Ну и что из этого?

Ник несильно ударил полковника по лицу, даже не ударил, так — ткнул просто. Ну, надоел ему этот самодовольный сытый тип, до чёртиков — достал!

Полковник, одной рукой зажав кровоточащий нос, другой принялся судорожно расстёгивать кобуру.

— Расстреляю, мразь! Всех — расстреляю! И сучек этих подзаборных…

Тут Ник психанул уже по-настоящему: сбил полковника с ног и принялся молотить руками и ногами, безостановочно, ничего не видя перед собой.

— Никит, остановись! Остановись! — повисла у него на плечах Зина.

Ник отошёл в сторону, дрожащими руками взял уже прикуренную беломорину, любезно протянутую Лёхой, затянулся несколько раз.

— Майор Петренко! — позвал.

— Я!

— Этот красноармеец, — показал рукой на ползающего по земле и безостановочно скулящего бывшего полковника, — поступает в ваше распоряжение. Пристройте этого зажравшегося поросёнка к какому-нибудь стоящему делу…

У трапа самолёта их встретил вечно улыбающийся Маврикий Слепцов.

— Привет, ребятишки! Живы до сих пор? Удивительное дело, право! Даже девицами обрасти успели: и беленькая у них имеется, и чёрненькая! Вот же кобели…

— Ты, Мавр, поаккуратнее, — прервал его Лёха. — Не посмотрю, что ты — народный герой, дам пару раз, потом зубы по всей лётной полосе собирать придётся.

— Молчу, молчу! — замахал руками Маврикий. — Всё, проходите, любезные мои, в салон, рассаживайтесь, через десять минут взлетаем! А тебе, Никитон, пакет, — И протянул Нику плотный коричневый конверт.

Ознакомившись с содержанием инструкции, Ник встал со своего кресла и прошёл в кабину к лётчикам.

— Слышь, Мавр, говорят, что лётчики — ребята запасливые. Не найдётся выпить чего?

Маврикий с недовольным видом прошёл в хвост самолёта, вернулся с двумя бутылкой коньяка в руках, протянул Нику:

— От сердца отрываю! Две — чтобы потом по второму разу не бегать, всё сразу отдаю!

— А рюмки там, стаканы?

— Ещё чего! — внебрачный сын господа бога даже обиделся. — Не полагается на борту самолёта рюмки-стаканы держать, плохая примета. Кстати, тебя же, Никитон, когда выпьешь — всё на песенки тянет? Вон под тем сиденьем — гитара валяется…

Бутылка с коньяком пошла по кругу. Даже Айна, испуганная и дрожащая от ощущения полёта, глотнула пару раз.

— Сообщаю вам, дорогие мои товарищи, о нашей дальнейшей судьбе, — начал Ник. — Сейчас, в соответствии с полученной инструкцией, мы следуем в славный город Ленинград, для обучения в специальной Разведшколе НКВД. Наш новый куратор — Иван Георгиевич Бессонов. Всем присвоены очередные воинские звания, по прилёту даже разные награды должны будут вручить. Так что — ура, товарищи!

— Ура! Ура! Ура!

Ровно гудели моторы самолёта, коньяк закончился, клонило в сон.

— А что, командир, давай-ка, сбацай нам финальную песенку, — Банкин протянул Нику обшарпанную гитару. — Такую, чтобы по делу была…

Ник взял несколько пробных аккордов, откашлялся:

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ