Феодально-оккупационный сценарий, который Нинико Абаев воспроизвел от имени своих братьев в своем письме к губернатору, «переживали также братья крестьяне (однофамильцы. – М. Б.) деревни Схлиты: Арджеван, Алексей, Гагуча, Басила, Каедин, Леван, Иван, Нипи, Бадила, Пичи, Габи, Георгий, Ноба и Михаил Пухаевы». Осенью 1864 года и в начале 1865 года они обращались к великому князю наместнику Михаилу Николаевичу с письмом, в котором сообщали, как они поселились в деревне Схлиты «на землю князей Палавандовых»; «отбывая Палавандовым поземельную повинность, а в казну подати как казенные крестьяне, – жаловались Пухаевы, – но с 1845 года князья Иван и Дмитрий Эристовы стали присваивать их к себе в крестьянство и притеснять». В свое время Пухаевы жаловались на тройной гнет главноуправляющим генералам Нейдгардту и Воронцову, «по жалобам собирались сведения, но они не получали никакого удовлетворения». Князья же Эристовы, пользуясь этим, а также и тем, что один из родственников их управляет Горийским уездом, «начали сильнее притеснять их требованием непомерных повинностей и для получения этих повинностей теперь поставили экзекуцию». Пухаевы ссылались также на отмену крепостного права, никак не освободившего их от тройного гнета. В Тифлисе рассмотрели вопрос, переслали ответ в Горийский уезд, откуда им сообщили: «...жалоба Пухаевых о неправильном будто бы присвоении их князьями Эристовыми как неосновательная не заслуживает никакого уважения, тем более, что в настоящее время все помещичьи крестьяне вышли уже из крепостной зависимости, о чем Главное управление по приказанию великого князя наместника просит объявить им». Подобное заключение официальных властей могло рассматриваться крестьянами как издевательство. Князья Эристовы гораздо больше, чем Мачабеловы, были на виду у российских и грузинских властей. Им сходило с рук все, они без каких-либо оглядок вели себя точно так же, как когда-то в Картли-Кахетинском валитете насильники-кызылбаши. В начале 1865 года, когда уже в Тифлисской губернии была «проведена» крестьянская реформа, крестьяне из осетинского села Нахиди писали тифлисскому губернатору: «...князь Луарсаб Эристов, который, кроме поземельных повинностей, отбываемых нами... требует и при участии местного участкового начальства взыскивает еще и оброчные деньги с каждого из нас от 30 и 40 до 50 руб. серебром. Кроме того, разграбив нас в июне 1864 года, тому же подвергаемся мы со стороны помещика и Заседателя». Крестьяне из села Нахиди описали картину, которая воспроизводила подлинную суть персидскими вали – шахской дани в Картли-Кахетии: «...мы, – жаловались крестьяне Нахиди, – подверглись сильнейшим противу прежнего истязаниям и убыткам, а именно: заседатель с 10 конными есаулами несколько дней проживал между нами и причинял многие расходы, кроме того, он же отнял у нас: у Зураба одного быка и корову, Шио двух быков и Матвея 12 руб. серебром. Затем он стал принуждать к уплате помещику всех денег, сколько помещик будет требовать. Причем он же, подвергши побоям некоторых из нас, заарестовал других». Грузинские историки, исследуя феодальный период своей истории, часто подчеркивают, что персидский деспотический феодализм, который навязывала шахская Персия, миновал Грузию, якобы сохранившую свою «собственную модель» феодализма. Было бы любопытно, однако, получить ответ на вопрос – какого из «элементов» варварского феодализма, насаждавшегося в Южной Осетии после реформы в Грузии, – авторами этой реформы были главным образом грузинские тавады, – недостает у «картин», которые воспроизводили крестьяне, чтобы эти картины нельзя было отнести к персидско-деспотическому феодализму?

Но вернемся к князьям Эристави, отличавшимся особой самоуверенностью и мизантропией. Чтобы держать осетинское крестьянство в режиме страха и тревоги, эти князья, политически более изощренные, чем другие тавады, периодически совершали поездки по Южной Осетии; напомним – после реформы у Эристави не было уже, как то бывало раньше, забот по поводу того, есть ли у них в Южной Осетии феодальные владения или нет. Они брали с собой заседателя, старшину, судью и, уверенные в своем будущем, совершали поездки по своим владениям в Южной Осетии. В одну из таких поездок генерал Георгий Эристов побывал в селении «Георгашени» – так переименовал генерал осетинское село Боли. Здесь он потребовал от крестьянина Ниника Гучаева «следовать» за ним «в поле для сосчитания скота». Было ясно, для чего Эристову понадобилось считать чужое поголовье скота. Крестьянин отказался идти с генералом на пастбище. Последний пожаловался властям, что Ниника Гучаев на его просьбы «отвечал... в выражениях самых оскорбительных и грубых». Георгий Эристов нагнетал ситуацию. Он обратился к тифлисскому губернатору с письмом. В нем он писал: «Такое поведение Ниника Гучаева против помещика, и еще заслуженного генерала, будет весьма дурным примером для окружного населения». Георгий Эристов требовал для крестьянина сурового наказания, иначе, – считал он, – «всякое ослабление... поведет к разбалованию крестьян». Свое письмо Георгий Эристов подал 7 августа 1866 года. Ровно через неделю, 13 августа того же года, Алексей и Буду (он же Ниника. – М. Б.) Гучаевы» были «заарестованы и отправлены к горийскому уездному начальнику для содержания их на тамошней гауптвахте впредь до особого распоряжения».

С куда более обоснованной жалобой к горийскому уездному начальнику обратился крестьянин из селения Одзис Иван Шенгелидзе. Он жаловался на помещика Николая Эристова, притеснявшего его и пытавшегося изнасиловать его жену: «...несколько раз нападал с крестьянами своими на мой собственный дом, чтобы изнасиловать ее, ...князь Николай Эристов еще 3 апреля сего года с придворными прислугами своими ворвался в мой духан, выбросил во двор все продукты и порезал винные бурдюки». Иван Шенгелидзе ожидал, что по его заявлению пришлют следователя в село Одзис, проведут следствие и накажут помещика. Мы бы привели и другие документы подобного рода, однако, ограничившись этим, отметим другое – российско-грузинские власти в Грузии никогда не отличались сколько-нибудь государственной дисциплиной. И все же в период, когда у престола был еще Николай I, чуть ли не ежедневно занимавшийся Кавказом, император периодически одергивал своих чиновников и генералов, служивших на Кавказе; когда в 1837 году Николай I приехал в Тифлис и ознакомился со злоупотреблениями военных, чиновников и с конкретной обстановкой в Закавказье, он в том же году заменил Розена на посту главнокомандующего. С тех пор как не стало Николая I, прошло 10 лет, и государственные органы власти, считавшиеся российскими, но призванные функционировать в Грузии, пришли в состояние национальной деградации. Это особенно стало замечаться после 1865 года, когда, казалось, крестьянская реформа должна была придать социальным отношениям, развивавшимся между помещиками и крестьянами, правовые формы. На самом деле именно с этого момента право принадлежало феодалу-грузину, бесправие – оставалось уделом остальной части общества. Иван Шенгелидзе, крестьянин из села Одзиса, на глазах которого феодал пытался изнасиловать его жену, зря ожидал, что придет следователь, состоится суд и добро восторжествует. Свое заявление Иван Шенгелидзе писал 8 апреля 1867 года, в тот же год и месяц, 21 апреля, было совершено нападение грузинских князей Едижера и Зака Херхеулидзевых на осетинское село Корнис, откуда они угнали 60 голов крупного рогатого скота. Местный пристав донес об этом горийскому уездному начальнику, последний распорядился «не делать названным крестьянам притеснений» и этим завершилось дело. Впрочем, завершилось оно для горийских властей, но не для крестьян, и даже не для помещиков Херхеулидзе. В один из таких же княжеских набегов, предпринятых Херхеулидзе в Корнис, «крестьянин Реваз Хасиев, житель этого села, убил Давида З. Херхеулидзе. Горийский уездный начальник „оживился“ и обратился к тифлисскому губернскому предводителю дворянства, чтобы он ходатайствовал о выселении осетин из селения Корнис „как вообще людей вредных для общества“. Между тем Реваз Хасиев создал из крестьян небольшую „разбойную“ группу и они убили еще одного князя – Давида Т. Херхеулидзе. Решение уездного начальника о выселении осетин из села энергично поддержал предводитель дворянства Горийского уезда князь Эристов, считавший, что он обязан „ходатайствовать“ „о переселении... всех без исключения осетин, живущих в селении Корниси“. Страсти так накалились, что крестьяне, узнав о решении властей, убили еще одного Херхеулидзе и ранили двоих. Продолжавшийся ровно десять лет поединок между крестьянами, с одной стороны, и грузинскими феодалами совместно с властями – с другой, естественно, окончился в пользу вторых. Опасаясь, что жители Корниси, если их выселить, могут создать крупный отряд и жертв станет еще больше, власти не решились на крайние меры. Но они были настойчивы, когда дело касалось интересов феодалов. Горийские и тифлисские власти арестовали наиболее активных крестьян Корниси – тех, кого, по признанию Херхеулидзевых, боялись даже власти. Расправа с крестьянами и предъявление к жителям этого села требования „возмещения“ 1850 рублей в пользу грузинских феодалов и продолжавшиеся угрозы о выселении заставили крестьян смириться со своей судьбой. С судьбой смирились не только в Корниси, но и во всех осетинских обществах Южной Осетии. В связи с этим мы возвращаемся к отчету начальника Осетинского участка, где за 1864 год не произошло ни одного крестьянского выступления и даже ни одного сколько-нибудь заметного местного столкновения. Несомненно, в данном случае значение имела суета, происходившая вокруг крестьянской реформы. Но наряду с этим на ситуацию в Закавказье, в том числе в Южной Осетии, оказывали влияние события на Северо-Западном Кавказе – окончание здесь Кавказской войны и массовый исход сотен тысяч черкесов, ставших жертвой собственного сопротивления продвижению России на Кавказе. Благодаря такому радикальному решению черкесской проблемы российские власти на Кавказе более не церемонились с „урегулированием“ таких ситуаций, как югоосетинская. Это хорошо почувствовали грузинские тавады, постоянно толпившиеся вокруг наиболее значимых на Кавказе чиновников и генералов. Под впечатлением от черкесских событий грузинские тавады в это время постоянно используют в качестве пугала угрозу выселения осетин из Южной Осетии. На политические настроения крестьян Южной Осетии, погашая их социальный потенциал, серьезно повлияло выселение части северных осетин в Турцию. Переселение вместе с жителями Зругского ущелья более 500 дворов в Ставрополье, несомненно, усугубляло тревогу крестьян, создавало для Осетии в целом напряженную политическую обстановку. Пользуясь этим, грузинские тавады ужесточили оккупационный режим в Южной Осетии и приступили к ее окончательному феодальному освоению. Со своей стороны, российские власти в центре Кавказа, в Грузии, решили продолжить поиски социальной поддержки в лице грузинской знати, негласно освободив эту знать от соблюдения принятых норм государственной жизни.