После крестьянской реформы 1861 года Закавказье оставалось единственным районом в России, где еще сохранялось крепостничество. Петербург проявлял осторожность с реформой в Грузии, зная политическую ненадежность местного дворянства; З.Н. Ванеев подчеркивал особую реакционность грузинских феодалов. Впрочем, понять эту особенность социальной жизни Грузии было несложно – варварские формы феодализма, основанные на деспотических режимах, обычно имеют тенденции к глубокому консерватизму. Учитывая это, крестьянская реформа в Грузии проводилась в два этапа, вначале в Тифлисской губернии, затем в Кутаисской. Однако подготовительная работа началась заранее. Разрабатывались различные проекты, которые учитывали бы прежде всего специфику грузинского феодализма. В число особенностей входили также феодальные отношения, сложившиеся в результате экспансивного развития феодализма в районах, по своей внутренней социальной организации не являвшихся феодальными. В связи с этим следует упомянуть о том, что 1500 дворов Южной Осетии, в 1852 году не признанных российским правительством в крепостной зависимости, испытывали от грузинских князей Мачабели крайние методы насилия и жестокости. Здесь тотальная феодализация осетинских обществ, проводимая Мачабели, сопровождалась проявлениями национального гнета. На создавшуюся обстановку все чаще стали обращать внимание российские власти. Собрание предводителей и депутатов грузинского дворянства Тифлисской губернии, встревоженное возможными последствиями для всех тавадов, приняло решение: «Предложить немедленно общему собранию уездных предводителей и депутатов дворянства постановить в месячный срок заключение о наложении опеки на имение князей Мачабеловых». Стоит еще раз отметить: подобная опека стала возможной благодаря тому, что именно в этот момент горячо обсуждался вопрос о реформе.

Накануне проведения крестьянской реформы в Тифлисской губернии был создан «Центральный Комитет по устройству быта помещичьих крестьян», которому вменялось в обязанность обсуждение различных проектов, поступавших в комитет. Своеобразные комиссии были созданы в уездах, обсуждавших организацию проведения реформы и выработку различных предложений по крестьянской реформе. Одной из самых, пожалуй, реакционных комиссий, от которой никакой прогрессивной идеи ждать было нельзя, являлась комиссия Горийского уезда, куда входил Осетинский округ. Ее возглавлял Александр Эристов, членами ее были еще два Эристова, естественно, в комиссию входил представитель Мачабеловых – Георгий, один из наиболее махровых крепостников, выступавших не за реформу, а за расширение крепостнической системы. Идеологом комиссии являлся Д. Кипиани, чаще всех выступавший на обсуждениях реформы. На одном из них он заявил: «Мы были встревожены вестью, что разрушается наше крепостное право. Хотя этой вести предшествовали признаки очевидные...» Понятно, что крестьянам в Южной Осетии от таких реформаторов ничего путного ждать не приходилось. Тот же Д. Кипиани откровенно признавался, что «в этом неожиданном и весьма прискорбном деле», каким он считал реформу, должны «все одинаково заботиться о наилучшем его исходе», т. е. провести ее в интересах самих же дворян.

Осенью (в октябре) 1864 года последовал указ Александра II об отмене крепостного права в Тифлисской губернии. В нем еще раз повторялся тезис о том, что в основе реформы лежит «Манифест от 19 февраля 1861 года», но вместе с тем говорилось о том, что были разработаны различные проекты, учитывавшие особенности края. Концепция этих дополнений, о которых упоминал император, решительно была направлена на соблюдение интересов грузинской знати.

Кроме той специфики, о которой могли заявить сами грузинские князья, особое положение в контексте проводившейся в Грузии реформы занимала Южная Осетия. Главным для нее являлся учет природы грузинского феодализма, насильственно насаждавшегося в осетинских обществах. Фактическое отсутствие во «владениях» Эристави и Мачабели барщинного хозяйства и взимание только денежной повинности – тем более взимание ее карательными мерами – относило феодальное устройство в Южной Осетии к импортным, восточно-деспотическим. Напомним об очень важном: в отчете осетинского участкового заседателя за 1864 год подчеркивалось, что «помещиков, которые бы жили в Осетинском участке, нет», они жили за пределами Южной Осетии. Эристави и Мачабели, основные «владельцы» в Южной Осетии, олицетворявшие в ней феодализм, каждый год объявляли о новых повинностях и перед тем как собирать их, присылали свою «дружину» «и для получения этих повинностей... ставили экзекуцию»; т. е. старались осуществлять хорошо знакомое им проперсидское феодальное господство. Изменить его российской реформой, менявшей отношения между помещиком и крестьянином, основанные на иной феодальной системе, по определению было невозможно. Чтобы яснее было читателю, приведем три небольших описания: а) «В один прекрасный день в село Тадикусан приезжают представители фамилии Мачабеловых в количестве 10–15 чел., с ног до головы вооруженных, и грозно, внушительно требуют у осетин покорности себе, уверяя их, что это земля Мачабеловых. В знак своих прав, забравши с собою все, что можно взять у бедного крестьянина, они, вполне довольные собою, уезжают обратно». Именно так поступали персидские вали, когда Грузия находилась под игом Персии. В сущности, здесь нет крепостного права, а есть феодальный разбой, который приходом группы Мачабеловых не завершался; б) «Спустя некоторое время являются в том же порядке и с теми же точно требованиями представители другой фамилии – Абашидзевы. Впрочем, последние обнаруживают больше пылкости и благородного задору. Забирают из дому все, что только подвернется им под руки, угоняют скотину – и дело с концом! Знай, мол, нашу княжескую удаль и молодчество!.. Горе бедному крестьянину, если он вздумает заступиться за свое имущество и окажет какой-либо протест»; в) «Те же самые Абашидзевы, в количестве 10 чел., прекрасно вооруженных, напали на дом того же несчастного крестьянина в то время, когда мужчины были на работе, а в доме оставалась одна дряхлая старуха. Избив старуху прикладом ружья до полусмерти, князья угнали весь скот, а также забрали из дому ружье, шашку и кинжал. Когда работавшие крестьяне (их двое) узнали о постигшем их несчастии, немедленно пустились догонять князей, чтобы как-нибудь уговорить не подвергать их такому беспощадному разорению. Князья, как только завидели идущих за ними хозяев увозимого ими добра, открыли по ним огонь, причем одному раздробили пулею всю челюсть и плечо». Мы привели картины из жизни Южной Осетии. Что же до крестьянской реформы, то она, несомненно, касалась Южной Осетии, но без серьезных политических перемен, если не считать поверхностных формальностей, которые не препятствовали ужесточению грузинского деспотического режима в югоосетинских обществах. В официальной переписке, связанной с крестьянской реформой, считалось, что князья Мачабеловы не обладают крепостным правом, но при этом, как уже отмечалось, они были признаны владельцами земли в семи осетинских обществах. Отношения между князьями и этими обществами, как уже указывалось, были основаны на мулькодарстве, согласно которому осетины должны были нести повинность – 1/10 собранного урожая. Многие крестьяне желали освободиться от этих отношений, поскольку без разрешения Мачабеловых они не могли распоряжаться своими участками земли, сохранявшимися за ними по указу императора (1852 г.). Крестьяне просили выдать им выкупную ссуду, чтобы на самом деле освободиться от постоянных варварских притязаний. Но администрация наместника объясняла, «что на имения князей Мачабели... не может быть распространена выкупная операция, так как в силу местного положения землею и другими угодьями наделяются лишь крестьяне, освобожденные от крепостной зависимости». Таким образом, 1500 крестьянских хозяйств, населявших семь ущелий Южной Осетии, в сущности, не были отнесены к зоне, где было крепостное право, а стало быть, остались вне крестьянской реформы и оказались в заложниках грузинского национального феодализма. Именно этим объяснялся прежде всего тот разнузданный грабеж со стороны князей, примеры которого мы привели выше. Как и крестьяне-осетины, жившие в так называемых имениях Мачабели, значительная масса населения, считавшаяся хизанами, – к ним относили крестьян лично свободных, но живших на землях другого владельца – частного, казенного или церковного, – также оставалась вне поля крестьянской реформы. Казенные хизаны платили оброк, четко определенный законом. Хизаны, поселившиеся на частных землях, подпали под феодальный произвол. Однако согласно закону о крестьянской реформе, в Тифлисской губернии хизаны обязаны были нести помещику повинности еще два года, по истечении которых переходили в разряд «людей свободных состояний существующих»; такой переход «через два года» становился для хизана настоящим испытанием – он или должен был покинуть землю, на которой жил, или же сносить произвол помещика. Мозаика социальной ситуации этим не исчерпывалась. После тяжелой судебной тяжбы между Мачабели и осетинским крестьянством Николай I не стал торопить события и не пожелал более рассматривать острые – не только социальные, но и политические аспекты грузино-осетинских отношений. Понятно также, что Эристави, несмотря на явно выгодную сделку, которую предлагало правительство, не согласились бы на добровольный отказ от крепостнических притязаний, тем более что они, как и Мачабели, получая пособие в 5000 рублей серебром, ограничивались бы в правах на земельную собственность. Но был еще один очень важный момент – князья Эристави, видя, что их правительство не тревожит, как то было с Мачабели, решили, что это из-за их особых «заслуг» перед Россией. В силу этих привходящих обстоятельств ко времени крестьянской реформы 1864 года владения князей Эристави реально были наиболее крупным оазисом, официально отнесенным к районам, где сложились крепостнические отношения. Поясним, однако, что между феодальными отношениями во владениях Эристави и отношениями, которые были у Мачабели с крестьянами, над которыми в 1852 году не признали крепостного права, не было сколько-нибудь серьезных различий. Как уже указывалось, и у Мачабели, и у князей Эристави наблюдался один и тот же тип грузинского феодализма. Отличие состояло в формальной стороне – в 1864 году перед князьями Эристави не был поставлен вопрос о признании или непризнании за ними права на крепостничество, как это было сделано с Мачабели, иначе последовал бы точно такой же указ, каким был указ Николая I от 1852 года. В положении, в котором были Эристави, оказалась целая группа грузинских тавадов, в последние десятилетия (в особенности при Воронцове) добившихся у российских властей феодальных владений в Южной Осетии. К ним относились помещики Орджоникидзе, князья Павленишвили, Палавандишвили, Амираджиби, Диасамидзе, Абашидзе и др. Феодализм этих князей и помещиков также был сугубо грузинским – аннексия, насильственное требование покорности и установление сюзерено-вассальных отношений на захваченной территории. Несколько иной социальный и политический режим был установлен в Кударском обществе Южной Осетии. Кроме того, что оно было искусственно отторгнуто от Южной Осетии и административно отнесено к Рачинскому уезду Кутаисской губернии, небольшое осетинское общество оказалось особенно уязвимым под напором грузинского феодализма.