— Но нейтрино — нейтральная частица с нулевой массой покоя. Она вообще практически ни с чем не реагирует, — возразил Лейц.

— Гретхен чуввидела ее, и это нейтрино. Ничто другое не могло пронзить пояса Ван Аллена, атмосферу, двенадцать сотен футов воды и соматическую пузырь­ковую камеру. Сейчас частица наверняка уже на другой стороне Земли и мчится дальше.

— Черт меня побери.

— Боюсь, что поберет, Люси. Гретхен — фантасти­ческая мутация, огромный прыжок к вершине. И если бы я верил в Бога, я бы молился, чтобы эта генетическая обновка оказалась на пользу и передавалась по наслед­ству.

— Аминь.

— Воистину так. А теперь — вытаскивай нашего Нового Человека на поверхность.

Сидя скретив ноги на обитом полу камеры, субадар Индъдни выключил запись глубоководных исследова­ний доктора Шимы и посмотрел на Гретхен Нунн с чув­ством, близким к преклонению.

— Доктор Лейц несомненно прав. Вы поразитель­ный феномен, мадам, настоящий скачок вперед.

— Что, Новый Человек? — Гретхен даже покрас­нела.

Уголки рта Индъдни дрогнули под черной бородой. Краснеющая негритянка — поразительное зрелище.

— Даже это — неадекватное описание. Легенды гласят, что боги в человеческом обличье иногда посе­щают своих бедных родственников на земле. Вы кто? Сарасвати, святая защитница поэзии? Ума, богиня света?

— Простите за ноту диссонанса, — едко заметил Шима, — но у меня прошлым вечером состоялась весь­ма неприятная встреча с Големом-100. Надеюсь, помни­те? Я хотел бы продолжить наши игры.

— Я ничего не забыл, доктор, — отвечал Индъдни. — Мне это все врезалось в память, очень может быть, бо­лее ярко, чем вам. Если припоминаете, вы покинули

Управление полиции, а я остался наедине с несчастной жертвой. Ничего похожего на игрища в честь Опс.

— Игрища! — внезапно воскликнула Гретхен. — У Реджины же была вечеринка для мужчин в честь Опс. Весь рой пчелок был там. Вот что снова породило Го- лема!

Индъдни кивнул.

— Причина и следствие. Считаем доказанным. Но сейчас меня больше интересует, как повлияет на вас повторное проникновение в Фазма-мир... без спутника, на этот раз в одиночестве, без дружеской поддержки доктора Шимы.

— Почему вы так волнуетесь? — резко спросил Шима. — В прошлый раз у нее и отметины не осталось — во всяком случае, на психике. А что касается шалостей телесной оболочки... Нутаквот же, эта обитая войлоком камера, в которой мы заперты.

— Согласен, доктор. В Бедламе пошли нам навстре­чу некоторым образом, и это помещение довольно бе­зопасно. Самое худшее, что сможет сотворить госпожа Нунн, это начать бросаться на обитые войлоком стены. В лучшем же случае она набросится на вас, как на тот плакат, помните, «до и после»? — Индъдни ухмыльнул­ся: — Обещаю прикрыть глаза.

На этот раз Гретхен даже хихикнула.

— Мы все заодно, субадар, у нас нет секретов друг от друга.

— Благодарю вас, сударыня, за доверие к моей вы­держанности, но разве не может у меня быть секретов, которые я хотел бы утаить? Однако. Вот что меня забо­тит: устремления Ид, в первую голову, яростно направ­лены на получение удовольствия и на выживание. Не случится так, что ваше вторжение побудит этот дикий потаенный мир использовать вас для своего скотского удовлетворения?

— Разумеется, субадар, этого следует ожидать, но я могу постоять за себя.

— Постоять за себя перед неведомым? Каким же образом, сударыня?

— Ах ты, Господи! Ну разве я не живу и работаю уже почти тридцать лет в самой что ни на есть реальной Гили? А чем, по-вашему, занималась Гиль, как не стара-

лась использовать меня для развлечения и в борьбе за выживание? Только та и разница, что в Гили я получаю за это плату. Я вооружена своим опытом и смогу проти­востоять любой психической атаке.

Индъдни перевел взгляд с Гретхен на Шиму.

— А вы, доктор? Вы тоже вооружены, чтобы про­тивостоять тому, что госпожа Нунн может встретить в преисподней подсознания, и тому, что ее телесная обо­лочка может вытворять здесь в камере?

Гретхен ответила раньше, чем Шима успел рот рас­крыть:

— Нет. Поэтому если le pauvre p^tit надуется на всех, постарайтесь его понять. Вернусь и успокою ма­лыша.

— Я никогда не дуюсь, — проворчал Шима, — и я не малыш.

Индъдни вздохнул.

— Тогда, может быть, доктор, это относится ко мне — я-то нисколько не защищен от возможного исхо­да этой невероятной вылазки госпожи Нунн, но... Да будет так. Отправим же ее в одинокое путешествие к неведомому. Укол прометия?..

* * *

— ПРЕКРАТИ! ПРЕКРАТИ! ПРЕКРАТИ! — заорала Гретхен. — Бога ради, что ты вытворяешь!

Оторвавшись от стеганой стены в углу, где она при­шла в себя, спотыкаясь на стеганом полу, она ринулась к сцепившимся мужчинам, чтобы разнять их. Шима схватил Индъдни за горло и пытался одновременно при­душить его и разбить ему голову о стену. Субадар вце­пился в руки Шимы. Гретхен повисла на шее Шимы и своим весом оторвала его от Индъдни.

— Сука! — Шима шумно дышал, как тигр в момент нападения. — И дочь черной суки! А этот черномазый — тебя трахает!

— Господи, что с тобой, Блэз!

— Пошла к черту! К черту тот день, когда я тебя встретил!

— О чем ты?

Индъдни растирал горло.

— Доктор Шима, мадам, по всей видимости, не только безоружен — он еще весьма уязвим. Все его цивилизованные реакции испарились, и он ринулся в атаку, когда должен был оставаться сторонним наблю­дателем.

— Чего? Что случилось?

— Если деликатно подойти к описанию событий, госпожа Нунн, то выяснилось, что прикрыть глаза при­шлось бы доктору Шиме.

— Как?!

— Ваше лишенное рассудка тело кинулось не на того мужчину.

— То ест, я?.. Вас?..

— Да, ты, с ним, — орал Шима, — сколько же это продолжается?!

— Блэз! Что ты! Никогда!

— Нуда. Конечно. Фактически никогда... возмож­но... Но сколько времени ты этого хотела, а?

— Нет, Блэз. Никогда.

— У вас наберется терпения выслушать дружеский совет, доктор? — мягко спросил Индъдни.

— Ты, паршивый черномазый кобель! Все твои улыбочки, а сам лезешь...

— Шима! — Субадар даже не повысил голос, но слова его пронизывали как сталь клинка. — Никогда больше не смей называть меня черномазым.

Шима от испуга замолчал,

— Вся ваша ярость оттого, что вы исходите из своих представлений относительно поведения госпожи Нунн, не так ли? — Голос Индъдни опять смягчился. — Она сначала чувствует, а потом это показывает. Я не раз слышал, как вы поддразниваете мадам за то, что она «соображает нутром», верно?

— Да, — буркнул Шима.

— Тогда как могли вы серьезно воспринять эту смешную выходку ее бессознательного тела, когда она с самого начала нутром чувствовала, что я — гомосек­суалист?

— К-как это?

— Ну да, — улыбнулся Индъдни. — Я это не скры­ваю, но и не выставляю напоказ, однако мадам все поня-

ла с нашей первой встречи. Так что в данном случае хорошо, если она попросту опять по ошибке напрыгну- ла не на тот плакат. Хуже, если ее тело провинилось, по-детски грубо напроказив, зная, что вызов не будет принят и останется без последствий.

Шиму передернуло.

— О Господи! Ой, Боже! Каким я был последним кретином! Подозревал. Присматривался к каждому ее взгляду на вас. Какой я дурак! — Он разразился истери­ческим хохотом, перешедшим в рыдание, затем уткнул пристыженное лицо в обивку стены.

Гретхен пристально посмотрела на Индъдни. Су­бадар вздернул бровь и улыбнулся ей. Она выразитель­но затрясла головой. Его улыбка не дрогнула.

Шима резко повернулся.

— Я хочу принести извинения.

— Нет необходимости, доктор.

— Но, черт побери, мне нужно получить проще­ние!

— Вы его уже получили.

— Так что остынь, малыш, — ласково сказала Грет­хен. — Ты сидишь на самом дне своей бочки из-под рассола. Ниже упасть уже нельзя. Пора тебе начинать карабкаться кверху, прямо сейчас.