Маринушкин спешил недаром. Взрыв противотанковой мины и шум моторов арттягачей всполошил притихших гитлеровцев. Они осветили местность несколькими ракетами на парашютах и открыли беспорядочный пулеметный и минометный огонь.

Мина разорвалась рядом с расчетом младшего сержанта Федора Винокурова. Осколками ранило ефрейтора Петра Пиничина и шофера Андрея Гаврикова. Зажав рукой сильно кровоточащую рану на голове, Гавриков продолжал управлять автомобилем, на виду у противника сделал боевой разворот, подвез орудие к окопу и быстро увел тягач в укрытие. Выключив мотор, он потерял сознание. Ему тут же оказали первую помощь и отправили в медсанбат.

В первую батарею прибыл старший лейтенант Голобородько вместе с помпотехом дивизиона Германом Михелем и начальником артснабжения И. М. Гуриным, чтобы на месте определить, можно ли эвакуировать с нейтральной полосы поврежденный арттягач. Используя тросы, они сумели без особого риска втащить машину в овражек.

Гурин и Михель тотчас позаботились о доставке ее поближе к мастерским. Тем временем в двух других батареях доразведали цели, завершили все подготовительные работы.

Поступил приказ: начало наступления определено на утро 16 апреля. Я дал команду — приготовить снаряды, но о времени артподготовки ничего не сообщил. Однако бывалые солдаты поняли: раз «приготовить снаряды», значит, скоро наступать. Сборы не так уж и долги: стоит только с поверхности корпуса снять ветошью смазку, поставить установку взрывателя на отметку «осколочный» или «фугасный» и в непосредственной близости от затвора орудия разложить снаряды.

Согласно плану артиллерийского наступления дивизиону предписывалось подавить огневые средства на переднем крае, а также в ближайшей глубине обороны противника и сопровождать стрелковые подразделения методом последовательного сосредоточения огня по ожившим узлам сопротивления. В дальнейшем быть готовым к отражению возможных контратак.

Орудиям, выставленным на прямую наводку, во время артподготовки предстояло уничтожить и подавить по две-три основные и одной-две запасные цели. К этому подготовились все расчеты: на фанерных дощечках, воткнутых в бруствер орудийного окопа, наклеили карточки огня. На них условными знаками нанесли ориентиры и все цели, указали расстояние до них в делениях прицела, углы доворота от основного направления стрельбы, установки уровня и взрывателя.

Вскоре поступил дополнительный приказ: артподготовка и прорыв немецкой обороны начнутся в пять часов утра. Командиры батарей и других подразделений ушли от меня взволнованными и возбужденными.

Поздним вечером 15 апреля мы с Никанором Федоровичем Пацеем и Александром Яковлевичем Голобородько в последний раз решили обойти подразделения, проверить их боевую готовность, побеседовать с воинами. Настроение солдат, сержантов и офицеров было приподнятое. Все они, конечно, понимали, что предстоит тяжелый, упорный бой, некоторым, быть может, и не суждено будет дойти до последнего рубежа. Но каждый верил в свою счастливую звезду и в душе надеялся увидеть светлый День Победы.

Подошли к землянке второго взвода. Из настежь открытой двери доносились взрывы смеха и зычный голос командира второго орудия старшего сержанта Сергея Барышева. Когда мы зашли в блиндаж, старший сержант брился и одновременно рассказывал какую-то забавную историю. Вокруг стола при свете двух ламп-коптилок, сделанных из гильз зенитных снарядов, сидели несколько человек. Кое-кто примостился у печурки, приводя в порядок обувь, обмундирование.

Я смотрел на солдат. Тревоги на их лицах вроде бы не видно. Новички не выделяются среди других ни внешним видом, ни манерами, разве что особым диалектом да более солидным возрастом. Вон у печурки рядовой со смешной фамилией — Шалопай. Сорока двух лет, родом из Пинской области. Аккуратно одетый, подтянутый, улыбчивый. А не так давно в дивизион пришел небритым, усы срослись с длинной бородой, на голове кудель. Но постоянное общение с товарищами, с коммунистами и комсомольцами сделали свое дело. Солдат будто переродился: сбрил бороду, подстриг усы, рыжую шевелюру тоже привел в порядок и сразу помолодел на добрый десяток лет. Сидит смеется, иногда вставляет в разговор меткое слово. Пацей не выдержал, спросил, пряча улыбку:

— Товарищ Шалопай, как же это вы решились расстаться с бородой и усами?

Солдат ничего не ответил, только рукой махнул.

— Так это же после купания вместе с пушкой в Норд-зее, — захохотал высокий ефрейтор, которого в дивизионе все называли почему-то только по имени — Карпо. — Як спустывся наш Шалопай на самое дно озера, черти приняли его за своего брата. Еле отбился от них...

Все рассмеялись. Ефрейтор и в самом деле большой шутник и весельчак. У него крупное в щербинках лицо, умные серые глаза так и светятся изнутри. Я живо вспомнил его в бою на побережье Балтийского моря, когда тридцатитысячная армия немцев пробивалась на Штеттин. Там, в районе Гофф, на дивизион навалился целый батальон гитлеровцев. Особенно туго пришлось расчету Барышева, орудие которого прикрывало дорогу на КП дивизии. Карпо очень ловко отбивался тогда от контратакующих фашистов, забрасывая их гранатами и поливая огнем из автомата. Перебегая с места на место, ефрейтор даже выбросил из своего окопа несколько чуть ли не на лету пойманных немецких гранат; они разорвались среди наседавших гитлеровцев.

Сейчас Карпо держал в руках распечатанное письмо и фотокарточку красивой женщины с гладкой прической на пробор. Нежный овал лица, изящный нос, высокие полукружия бровей, по-девичьи пухлые, чуть приоткрытые губы...

— То ж моя жинка! — с гордостью произнес ефрейтор. — Знималась перед Новым годом.

— Жинка у вас дуже гарна. А дети здоровы? — спросил я.

— А що им? Здоровеньки та веселеньки. Три козака да две дивчины. Отделение! Вот добьем фрица, вернусь домой, так у нас с Ганною будет аж целый взвод. Нехай расте своя гвардия.

Поговорив еще несколько минут, мы пожелали личному составу взвода И. П. Батышева доброго здоровья, успехов в предстоящем бою и выразили уверенность, что все солдаты и командиры с честью выполнят свой воинский долг.

Продолжая осмотр позиций батареи Шевкунова, я вспомнил показания пленных. Немецкие солдаты и офицеры, взятые сегодня во время разведки боем, подтвердили, что перед фронтом нашего корпуса в опорных пунктах Ортвиг, Гроссе-Барним, Ной-Барним и Альт-Левин обороняется мотодивизия «Курмарк». В ее составе — два пехотных гренадерских полка, один артиллерийский полк и несколько частей усиления. Кроме того, на этот участок каждый день прибывали танковые и мотомеханизированные подразделения и части СС. Так что трудно нам придется...

Последним с нами простился командир огневого взвода младший лейтенант Я. И. Вежливцев. Несколько дней тому назад мы приняли его кандидатом в члены партии. Начиная с солдата, он прошел все ступени и чуть ли не все должности огневика-артиллериста. У этого бывалого, дважды тяжело раненного человека есть чему поучиться и солдатам, и офицерам.

Помор Вежливцев действительно был исключительно вежливый, уважительный человек. Он никогда не сквернословил, не курил, не кричал на подчиненных, болезненно морщил скуластое лицо, когда на него повышали голос старшие.

Мы с трудом протискивались по траншеям и ходам сообщения на позиции батареи Г. И. Кандыбина. Над плацдармом опустилась темная ночь. Что же, это неплохо: там, у Глущенко, еще продолжаются приготовления к артподготовке. Навстречу шли солдаты стрелковых подразделений, пробирались артиллерийские офицеры с ординарцами и радистами, санитары с тяжелыми сумками на боку.

— Что, медицина, сегодня такая толстая? — шутили встречные солдаты. — Делать-то вам все равно нечего будет — так шуганем фрица, что он не успеет на свои пятки оглядываться!

— А ты тоже не больно тощ. Ну-ка, развернись боком, что ли, а то так прижал — аж дух захватило.

— Ваня! Говорю тебе, перемотай портянку, покуда не поздно. Потом, как двинемся, некогда об этом будет даже подумать, — наставлял кто-то рядом товарища.