— Были. Но я со страху совсем забыл о них. Опомнился, а фашистский танк, страшно фыркая и гремя гусеницами, пронесся надо мною черной тучей. Страшная мысль подняла меня на ноги: «За танками идут фрицы. Это же плен! Надо удирать!» И я побежал. Рядом мельтешили и наши, и немцы. Танк чуть-чуть затормозил, и я с ходу налетел на него. Не долго думая, прыгнул верхом на его стальную спину. Ехали долго. Танк стрелял, вздрагивал всем корпусом, а я боялся соскочить с него, лежал как убитый. Вдруг он остановился, долго утюжил землю, потом развернулся и на полном газу помчался назад.

«Ну нет, — думаю, — теперь это мне вовсе не по пути. Это опять в плен!» И я незаметно соскочил и кубарем покатился по земле. В бок резко уперлось что-то острое и твердое. Пощупал, а это оказалась в кирзовой сумке противотанковая граната. «Что ж это такое? Позор! У меня в руках граната, а я стою. И танк совсем близко. Бросай, дурень, уйдет ведь!» — приказал я сам себе и что есть силы кинул гранату прямо на решетку моторной группы. Не успел распластаться — грохнул взрыв. Танк загорелся синим пламенем, окутался клубами черного дыма. Я решил — такое соседство невыгодно и опять же может закончиться смертельно, ежели его, черта фашистского, вдруг рванет на мелкие части. Вижу, вроде бы солдат из нашей роты рядом лежит. Подполз к нему. Вдвоем веселее. «Держись, дружище, и приготовь гранаты. Фрицы снова прут сюда!» — кричу я ему и опять вижу черную громадину с белыми крестами, надвигающуюся на нас. Солдат исчез в своей ямке, и я хотел выругать его по всем правилам, но тут над его ровиком мелькнула рука и в танк полетела граната. Я тоже бросил свою. Два черных столба земли взметнулись перед нами. Танк взревел мотором, свернул в сторону и обошел нас. Но тут в его бок саданули артиллеристы, мы с солдатом опять спрятались в землю. Снаряд разворотил все «тигриное» нутро. Атака была отбита, а я, кроме всего прочего, приобрел себе верного друга...

К утру 13 апреля мы полностью завершили оборудование огневых позиций на переднем крае. Ждали только приказа, чтобы занять их. К этому времени стрелковые полки сменили части 89-й гвардейской и 248-й стрелковой дивизий. Танки и тяжелая артиллерия всю ночь прибывали в свои районы под гул самолетов По-2, которые без умолку кружили над плацдармом.

У противника царила напряженная тишина. Правда, по ночам с его позиций часто доносился гул моторов, слышалась какая-то возня. По данным разведки, гитлеровцы продолжали укреплять свои оборонительные позиции, пополнялись свежими частями. Опорные пункты и узлы сопротивления врага соединялись между собой несколькими траншеями полного профиля. В этих траншеях с интервалами в 40–60 метров разместились пулеметные площадки.

Многие огневые точки имели деревянные перекрытия с полуметровой насыпью земли. Каменные дома в населенных пунктах фашисты тоже приспособили под очаги сопротивления. И в довершение всего этого — проволочные заграждения и минные поля как перед передним краем, так и в глубине обороны.

Готовя наступательную операцию, командование корпуса беспокоилось, как бы имеющиеся данные о противнике не устарели и немцы не подставили под удар нашей артиллерии ложную оборону. Выполняя приказ командарма, генерал Переверткин решил силами сменяемых подразделений 248-й стрелковой дивизии произвести усиленную разведку боем. Она началась в семь часов 14 апреля. Части корпуса внимательно наблюдали за ее ходом, изучали противника и были готовы к активным действиям, если бы это понадобилось.

Главные события развернулись восточнее поселка Ортвиг. Неприятель оказал яростное сопротивление. К вечеру атакующие заняли первую траншею. Утром 15 апреля наша пехота ринулась вперед, в ожесточенной схватке овладела второй траншеей с промежуточными позициями и отбросила гитлеровцев в поселок. Закончив разведку боем, 248-я дивизия ушла с плацдарма. 5-я стрелковая рота 594-го стрелкового полка нашей дивизии прикрыла и замаскировала вывод войск с переднего края.

Разведка боем помогла командирам всех степеней и родов войск уточнить огневую систему оборонявшихся, подтвердила, что передний край гитлеровцев проходит по старым рубежам. Значит, подготовленный нами мощный удар артиллерии и авиации придется не по пустому месту.

Атаку 15 апреля немецкое командование приняло за неудавшуюся попытку советских войск прорвать их оборону, и в тот же вечер геббельсовское ведомство по берлинскому радио разразилось победной информацией: русские, мол, на Одере предприняли большое наступление, но доблестные германские войска отразили его.

Итак, «доблестные германские войска» успокоились и не ожидали страшной силы удара. Противник был сбит с толку, обманут и жестоко наказан за бахвальство на второй же день, утром 16 апреля.

Вместе с тем эта разведка внесла много осложнений в расписание уже подготовленного и привязанного к конкретной местности артиллерийского наступления: артиллерийским штабам пришлось срочно вносить коррективы в плановые таблицы огня и в другие документы. Много хлопот доставила она и подразделениям артиллерии, стоявшим на прямой наводке. Теперь они снова подтягивались поближе к противнику, оборудовали позиции, вели усиленную разведку огневой системы нового переднего края гитлеровцев.

Такая же участь выпала и на долю первой батареи старшего лейтенанта П. Глущенко. Заняв огневые позиции вместе с остальными подразделениями дивизиона к исходу дня 14 апреля, батарея на второй день в результате разведки боем оказалась далеко в тылу. Вечером 15 апреля ей пришлось оставить свой район и выдвинуться с одним взводом ПТР к траншее, отбитой у немцев напротив Ортвига. Глущенко собрал около своего блиндажа командиров взводов и отделений, объяснил задачу, определил на местности огневые позиции каждому орудию и предупредил: двигаться придется по бывшему минному полю.

В полночь расчеты осторожно пошли вперед. Старшему сержанту Кучину предстояло установить свое орудие в кустарнике, несколько впереди первой траншеи. Додж с пушкой, тихо журча мотором, медленно двинулся по полю. Весь расчет следовал метрах в двадцати сзади, и только наводчик младший сержант Николай Прокудин, повредивший накануне ногу, сидел в кузове машины.

Кучин шел впереди тягача, указывая дорогу шоферу. На фоне фейерверка осветительных ракет чернели кустарники и кучи земли. Тени от них плясали, мешая продвижению расчета. На душе у Кучина было тяжело и тревожно. Неосознанное чувство надвигающейся беды внутренне подстегивало его, заставляло ускорить шаг, но он сдерживал себя, напряженно всматривался в окружающую местность.

Вот и траншея. В темноте белеет крепкий дощатый настил. Дальше — нейтральная полоса, и где-то за ней противник. Нужно поторапливаться, и Кучин, дав знак шоферу, побежал. Машина, огибая кустарник справа, пошла на боевой разворот. Орудийные номера приблизились к окопу, приготовились мигом снять пушку с передков и закатить ее на место.

Неожиданно из-под левого колеса тягача высоко в небо взметнулся фонтан огня и земли. Раздался оглушительный взрыв. Кучин упал. На минуту все замерло вокруг. В ушах звенело, голова налилась свинцовой тяжестью. Лежа на земле, Аркадий четко увидел на фоне серого неба перевернутый тягач, опрокинутое орудие и ползающих вокруг солдат. Собрав все силы, он встал и рядом заметил командира взвода младшего лейтенанта Маринушкина.

— Что случилось, Кучин? — взволнованно спросил тот.

— Противотанковая мина.

— Покатим на себе орудие назад, а то фрицы сейчас откроют огонь.

— Нельзя, можем опять напороться на мину. Саперы, видимо, плохо сработали. Давайте лучше в окоп. Так надежней!

— Все ко мне, быстро! — скомандовал Маринушкин, и несколько человек из орудийного расчета молча поставили пушку на колеса и покатили к кустам, в приготовленный окоп. Верхом на стволе, уравновешивая станины и тем самым помогая солдатам тащить пушку, сидел замнаводчика Михаил Грибушенков.

Когда рассеялся дым, у большой воронки нашли мертвого Николая Прокудина. Взрывная волна выбросила его из кузова тягача метров на пятнадцать. Шофера ранило, после перевязки его отправили в тыл.