— Вот, благодарствую, видно, я угадал. Значит, тут живет Петр Николаевич?

— Здесь, здесь! — Старушка засуетилась с самоваром, но Данило решительно ее остановил:

— Не сумлевайтесь, ничего не требуется. Мне бы Петра Николаевича…

Он расспросил, где найти Петьку, как до него добраться, достал из корзины писанную Николаем Ивановичем бумагу и ушел. Старушка — мать Арсентия Шиловского — надела платок, телогрейку и проводила Данила до нужного трамвая. Она взяла с него слово, что он обязательно придет ночевать, а Данило, ободренный, обрадованный, поехал искать Штыря и Калинина.

Бумага с клеймом фабрики Сумкина, на которой была написана жалоба, лежала за пазухой, трамвай браво гремел железяками. Данило Пачин ехал по белокаменной, полный хороших надежд. Он верил в свою справедливость. Он без особого труда нашел дом, где принимал ходоков председатель ЦИКа Михаил Иванович Калинин. «Мужик-то он наш, тоже ведь деревенский, — думал Данило, — должен разобраться, должон воротить права. Господи, благослови!» Данило мысленно перекрестился и взялся за большую медную скобу. Он вошел в коридор, старательно обтер о половичок валенки, снял шапку. Нащупал под шубой бумагу и ступил на лестницу. Его не остановили и не окликнули, он немного умел читать вывески и вскоре на четвертом этаже нашел нужные двери.

— Я вас слушаю, гражданин! — Данило увидел за столом крупного, представительного человека.

— Здравствуйте, — произнес Данило. — Я, товарищ командир, на одну минутую, мне бы к Михаиле Ивановичу. Значит, это…

— По какому вопросу?

Данило замялся, ворочая шапку в ненужных сейчас руках:

— Мне бы к Михаиле Ивановичу…

— Заявление? Жалоба? Оставьте ваши бумаги, разберемся, сообщим по месту жительства. Есть у вас заявление?

Секретарь председателя ЦИКа глядел куда-то сквозь Данила, успевая разглаживать бумаги. В приемной слегка пахло приятным табачным дымом, и этот домашний запах вернул Данилу сообразительность. Он потоптался и сказал:

— Да нет бумаги-то… Мне бы Михаила Ивановича, с глазу на глаз.

— Сегодня нельзя, гражданин. Занят Михаил Иванович.

— Ну я ежели попозже зайду. Пока до свиданьица. — Данило повернулся и вышел. От волнения он надел шапку только на улице, и милиционер-регулировщик долго смотрел на живописную лысину мужика.

Прошло два часа. Данило не спеша обошел вокруг Кремля, подивился на узорчатые маковки Покровской церкви, поглядел на реку и посидел на снежной скамеечке какого-то садика. Набравшись терпения, он снова пошел в приемную. Человек пять посетителей — мужиков и городских — сидели на стульях, и тот же секретарь названивал кому-то по телефону, подписывал бумаги. Данило решил подождать, пока народу будет поменьше, снова вышел, походил около дома и вдруг увидел Штыря.

Петька в черных с калошами валенках, в суконном черном пиджаке и богатой пыжиковой шапке выходил из машины, держа в руках толстый портфель. Данило бросился навстречу:

— Петька! Петр Николаевич, гли-ко, хоть я тебя увидел-то! Совсем я…

— Что? — Петька даже не остановился.

— Николая-то Ивановича я потерял, я на квартере-то был, да ты уж ушел…

Данило вдруг осекся. Петька Штырь даже не посмотрел, скрылся в подъезде. Данило долго не мог очнуться от этого горя. «Прохвост! — думал он. — Прохвост, он прохвост и есть, вишь, не признался. Да разве это где видано? Своего мужика не признать, Ольховского. В Шибанихе жил, в одном дому гостили… Господи, до чего дожили!»

Данило в отчаянии снова пошел в приемную. Все посетители уже ушли, и прежний секретарь, узнав Данила, рассердился:

— Я же вам, гражданин, сказал: Михаил Иванович принять не может. Не может, понятно это или нет?

— Да я, товарищ командир, на минутую… Можно сказать, совсем недолго…

— Нет, нет, приходите на следующей неделе!

— Я, вишь, не могу долго-то, сына женю на той-то неделе.

— Что-что?

— Сына, говорю, женю, свадьба на той неделе, время-то нету.

Секретарь хмыкнул и позвонил:

— Товарищ Гирин, немедленно зайдите ко мне.

Данило положил шапку на стул и не по возрасту резво прыгнул за барьер, подскочил к двери кабинета.

— Оставьте его в покое! — сказал Сталин секретарю, когда тот попытался за рукав увести Данила от дверей, Сталин закурил и сел где-то в дальнем углу, а Калинин повторил приглашение:

— Садитесь, садитесь.

Данило (он был слегка выведен из себя) не ответил Сталину и достал из-под шубы бумагу. Большое масляное пятно от скоромного пирога красовалось посредине листа, но водяной знак фабрики Сумкина был все равно хорошо заметен. Калинин начал читать.

— Прочти вслух! — глухо, издалека произнес Сталин.

— А ты не приставай! — обернувшись, вдруг встрепенулся Данило. — Не мешай человеку читать!

Калинин засмеялся, вскинув густые волосы и выставив бородку:

— Гражданин Пачин, гражданин Пачин!.. Стоит ли, Иосиф Виссарьенович?

— Стоит! Обязательно стоит! — сказал Сталин.

Калинин близоруко склонился, сильно грассируя и окая, прочитал жалобу:

Калинин движением ладошки закинул волосы назад и положил бумагу:

— К сему Пачин. Плюс тридцать две подписи граждан деревни Ольховицы.

— Граждан или крестьян? — Сталин встал и, разглаживая правый ус, подошел к столу. Взял жалобу. — Судя по стилю, писал кто-то другой.

— Данила Семенович, — повернулся Калинин. — Кто писал жалобу?

— Бумагу-то?

— Да.

— Писал-то Николай Иванович, Рыжко по-нашему. Поп-прогрессист.

— Что-что? Прогрессист! — Сталин, раскуривая трубку, сел рядом с Данилом. — Почему же именно прогрессист?

— Да вишь… А вы кто будете?

— Сталин.

— Ох, извините, пожалуйста! А я думал, тоже с жалобой. — Данило смутился и встал. — Извините ради Христа, видать, помешал, пришел не вовремя. Ну я уйду, ежели…

— Ничего, Данила Семенович. Так почему все-таки прогрессист?

— Вишь, мужики-то его не брали в приход. — Данило снова сел. — Все у его по-новому. Вино шибко пьет да и к женскому полу… Значит… Блудил помаленьку… Вот и прозвали прогрессист.

Калинин и Сталин рассмеялись вместе. Но Сталин приглушил смех чуть раньше. Он вспомнил, как неприятно для него любое воспоминание о его семинаристском прошлом. Троцкий за глаза не однажды делал демагогические намеки на бурсацкое образование некоторых руководящих товарищей. Сталин знал, что Калинину известны троцкистские шуточки, а Калинин, в свою очередь, знал, что Сталин знает обо всем этом, а Сталин знал, что Калинин знает, как неприятно все это ему, Сталину. Короткая пауза повисла было в пространстве, но Калинин быстро переключил разговор:

— Товарищ Пачин! Вы пишете в жалобе, что никогда не пользовались наемным трудом. А мельница? Это же частное предприятие.

Данило покачал головой:

— Ох, Михайло да Иванович! Частное. Знамо, частное! Да ведь и брюхо-то у человека тоже частное, а не общее. Тут-то как? Да меня вся волость звала по имени-отчеству. За толчею-то. Я рази враг народу-то?

— Враг.

— Это… это… — Данило не мог подобрать слов. — Это, Михайло Иванович, как так?