В начале шестидесятых деда еще сам ходил на рынок. Уже произошла реформа 1961 года, но у деды имелось еще немалое количество не обменянных и уже не действующих старых рублей. На рынке он устраивал настоящую корриду.
Медленно-медленно перебрав весь товар, медленно-медленно выбрав три-четыре яблока, медленно-медленно взвесив их не менее пяти раз, не соглашаясь ни с каким предложенным вариантом их веса, потом медленно-медленно, по одному, загрузив их в свою кошелку, пытаясь придраться к качеству каждого из них и требуя все заменить и еще раз правильно взвесить, деда медленно-медленно поворачивался и с максимальной немощью начинал уходить. Кода уже почти истощенный борьбой торговец говорил: "А деньги?", деда значительно медленнее, чем до сих пор, начинал разворачиваться в сторону продавца и изображать полное непонимание сути происходящего. Когда же продавец доходил до крайней точки кипения и начинал хватать кошелку, чтоб забрать яблоки обратно, деда запускал предпоследний патрон: "Я уже заплатил". Иногда на этом продавец сдавался и отпускал его с миром, но иногда попадались и крепкие орешки.
На этот случай у деды был запасен последний патрон.
Медленно уступая натиску продавца, деда начинал искать деньги.
Если время шло к концу дня, финала дождаться было невозможно, но если это происходило утром, то настойчивый и терпеливый продавец мог дождаться, когда, наконец, их сотого кармана, из двухсотой складки на одежде, деда выуживал рубль старого образца и трясущимися руками вручал его торговцу.
Если тот еще не был в обмороке, он понимал, что с ним произошло, и почти не было случая, чтоб кто-то отважился пуститься в дальнейшее разбирательство на тему "это не настоящие деньги". Обычно продавцы к этому часу уже понимали, что означает народное выражение "себе дороже" и сдавались.
Деда с загадочной улыбкой на лице медленно-медленно, не теряя достоинства переходил к следующему торговцу - за овощами.
Вот еще несколько эпизодов, связанных с Фимкиным дедом.
Фимке купили магнитофон. Вещь по тем временам уже не диковинную, но, все-таки, редкую. Фимка втайне от деда записал его молитвы и дал потом деду послушать. Дед разволновался, кричал и махал руками, утверждая, что там - внутри магнитофона - дьявол!
Поскольку дед соблюдал субботу, мне приходилось не раз выручать его: включить свет, например, или зажечь газовую плиту.
Мы играем во дворе в футбол, а Фимкин дед отправляется в синагогу. Подзывает Фимку и долго его уговаривает. До нас доносятся истерические Фимкины выкрики: "Нет!. Уйди, деда, притырю! Нет, я сказал!!!" Потом выясняется, что деда звал его с собой в синагогу и сулил за это сперва 10 рублей, потом 50, а в конце сто рублей! (В те времена - первая половина шестидесятых - наиболее распространенная месячная зарплата была менее ста рублей.) Мы осуждаем Фимку - на эти деньги и нам бы что-нибудь перепало - но уже поздно, да и Фимка ни за что в синагогу идти не хочет.
ШКОЛА 17-я ЖД
ЗДАНИЕ ШКОЛЫ
Школа была построена сразу после войны - в 1946 году - на ул. Киевской, по середине квартала межу Болгарской и Армянской. Построена по проекту архитектора Палатника.
Стилистическое сходство нашей школы с железнодорожным вокзалом налицо. До недавнего времени я думал, что у этих зданий один автор.
Я до сих пор нахожу нашу школу очень красивой. Ничего подобного я нигде не встречал. Она не была типовым школьным зданием. Даже забор вокруг школы - входы, калитки, решетки, столбы - были спроектированы и построены по проекту того же архитектора одновременно с самим зданием.
Во дворе школы со стороны Киевской были клумбы, деревья, кустарники и обелиск, на котором было написано, что пионерская дружина школы носит имя Лизы Чайкиной. Долгое время мы думали, что это могила Лизы Чайкиной и обелиск является надгробием.
В начале шестидесятых годов возле главного входа в школу появился еще один памятник. На высоком постаменте была изображена шагающая в стремительном порыве девушка (как минимум, полторы натуры) в школьной форме. Одной рукой она прижимала к груди книги, другую руку отбросила назад. Именно в эту "заднюю" руку можно было что-нибудь вложить, например, шапку. Получалось очень достоверно и смешно.
В школе была легендарная двоечница по фамилии Тараева, поэтому на постаменте регулярно появлялась ее фамилия, написанная мелом.
Этот памятник любили использовать для групповых шуточных фотографий, облепляя фигуру со всех сторон.
Если войти в школу с центрального входа - что случалось крайне редко, ибо он был всегда закрыт и мы пользовались черным входом - вы попадали в просторное фойе с гардеробом справа и буфетом слева. Прями посередине была стена с именами золотых медалистов, начиная с 1949 года. В том году школу с золотой медалью окончил некто Маргулис. Потом я, конечно, всех не помню, но в 1966 году там была золотыми буквами вписана фамилия моего брата Александра.
Меня там, естественно не было.
Максимум моего общественного признания - Доска почета по окончании четвертого класса.
Список на стене велся долгие годы. Думаю, что до конца восьмидесятых. Сейчас он уже уничтожен - я проверял это в 1998 году.
Новых хозяев ( тоже школа, но молдавская) ничего положительного в истории советского периода не интересует.
На первом этаже находились: библиотека, учительская, медкабинет, туалеты и несколько классов. В том числе и тот, в котором мы учились до пятого класса. На втором - кабинет физики и химии, несколько классов, кладовка с географическими картами - переделанный туалет второго этажа, служивший также некоторое время лаборантской для биологии и живым уголком, радиоузел и, наконец, актовый зал. Он же и спортивный зал.
В начале шестидесятых к школе начали пристраивать дополнительный корпус. Длился этот процесс не один год, доставляя нам немалую радость.
Стройка - начиная с котлованов - была местом всех наших игр, поскольку мы жили в соседнем со школой дворе. Когда ее закончили, объем школы увеличился вдвое, появился настоящий спортивный зал, свои мастерские, хорошо оборудованные кабинеты физики и химии.
ДИРЕКТОРА ШКОЛЫ
В конце пятидесятых директором был Дубчак. Его имя и отчество я пока не вспомнил, но уже с шестидесятого, кажется, года в школе появился новый директор.
О нем мы узнали следующим образом.
Сашу Красильникова за какую-то провинность Зоя Константиновна отправила к директору школы - была такая форма наказания - идти к директору. Что в школе новый директор, мы уже знали, но вот каков он, пока нет.
Саня вернулся очень довольный. Он нам сказал, что новый директор очень хороший, добрый старенький дедушка. И - что самое главное и удивительное - курит трубку!
Это был Иван Степанович Малеев.
До этого он находился на какой-то партийной работе, был полковником в отставке, фронтовиком. В школе он преподавал географию и обществоведение. Это был настоящий политкомиссар - в лучшем смысле этого слова. Он хорошо знал свой предмет, достаточно интересно рассказывал нам о разных странах, их экономике, политике и т.д. Нельзя сказать, что он был академически сух, напротив. Бывало, что он начинал так орать на провинившихся, по его мнению, учеников, что, входя в раж, багровел, стучал по столу кулаком, а чаще - указкой, которая от этого ломалась. При этом он иногда вспоминал войну и то, как он кого-то "прямо в окопе проучил рукояткой нагана по голове".
"Ивасик" (так Ивана Степановича прозывали) подружился в школе с "Тимошей" (учитель по труду - Тимофей Николаевич)и они часто вдвоем после уроков поднимались вверх по Болгарской в сторону бани, возле которой был буфет. Там он выпивали, а потом могли перейти через дорогу в погребок на углу Болгарской и Щусева и там еще выпить. Потом их путь пролегал по Щусева до Комсомольской, где был еще один погребок, а там уж и до дома Ивана Степановича - на углу Пирогова и Комсомольской - было недалеко.