— А вот здесь, — сказал отец, — и проявляется — какой ты человек. Если ты благороден, то никогда не обидишь слабого. Если же ты низок душой, то обязательно используешь свое превосходство.

   — Но как же тогда побеждать, отец?

   — Побеждай в честном бою. Копи силу, чтобы всегда быть способным дать отпор. Но не расходуй ее понапрасну. Умей сдерживаться. Двойка, которую ты несправедливо получил сегодня, в сущности пустяк. Конечно, ты можешь пойти пожаловаться директору. Конечно, и я могу пойти устроить скандал, как-никак ты все же мой сын, а я учитель в той же школе. Но это все будет стрельба из пушки по воробьям. Надо знать, в какие схватки имеет смысл нету и в какие — нет. Где можно проигрывать, а где нет. Жизнь без проигрышей невозможна. Поэтому учись проигрывать в пустяках и выигрывать в главном.

   Капитан Майснер возвращался. Очевидно, он дошел до конца коридора и повернул назад. Вся тюрьма знала его шаги. У капитана Майснера были ботинки на железных подковах, и вдобавок в последние дни он прихрамывал на одну ногу. Звук шагов снова отвлек внимание Фрэнка, но теперь, словно вновь возвращающаяся вместе с шагами Майснера, реальность уже не приводила его в уныние. Образ отца, явившийся перед ним в воспоминании, придал ему силы и готовность вытерпеть и преодолеть все, перед чем поставит его судьба. Фрэнк повернулся к стене и спокойно заснул.

   Новый приятель Леоне, которого звали Джон, оказался и вправду славным парнем. Фрэнк все больше сближался с ним. Ему нравились в Джоне и открытый взгляд, и веселый нрав, и некоторая строптивость. Вначале Даллас стал даже обижаться на Фрэнка за то, что тот уделяет столько внимания новичку, который в общем-то еще ничем себя не зарекомендовал. Но Фрэнк и вправду не скрывал, что симпатизирует Джону, все чаще болтая с ним о том-о сем. Леоне удалось договориться насчет работы в котельной для Джона, и теперь они кидали уголь на пару. Однажды они стояли и курили в коридоре, когда мимо них проходил Палач.

   — Брось сигарету, придурок, — сказал Палач, обращаясь к Джону, который стоял прислонившись к стене.

   — Почему это я должен бросить сигарету? — вызывающе ответил Джон. — Я не нарушаю никаких правил, здесь можно курить. А насчет придурка это еще надо разобраться, кто из нас придурок.

   — Брось, я сказал. Фрэнк молчал.

   — Я, пожалуй, еще одну закурю, — сказал, усмехаясь, Джон и вынул из пачки вторую сигарету.

   Палач побагровел.

   — Считаю до пяти, — сказал он.

   — А по какому это праву, — спросил, накаляясь, Фрэнк. — Ты заставляешь его бросить сигарету?

   — Потому что я так хочу, — ответил, вынимая из-за пояса дубинку, Палач. — Раз.

   Джон взял в рот вторую сигарету.

   — Два, — сказал Палач.

   — Тебе дать прикурить? — спросил товарища Фрэнк, он сделал шаг вперед и коснулся Джона плечом.

   — Да нет, у меня есть спички.

   — Три.

   Кулак Палача побелел на рукоятке дубинки, так сильно сжимал он от ярости кисть. Джон чиркнул спичкой и прикурил вторую. Потом обеими руками он вынул сигареты изо рта и выпустил дым почти в лицо Палачу.

   — Четыре, — еле сдерживаясь, сказал Палач и стал медленно поднимать дубинку.

   Фрэнк оглянулся. Коридор был пуст, они стояли втроем. Выражение неуверенности проскользнуло в лице Палача.

   — Попробуй только ударить, — сказал, сплевывая, Леоне. Он мягко отделился от Джона и медленно по-кошачьи стал заходить Палачу в тыл.

   — Не забывай, что здесь никого нет, — нагло улыбаясь, сказал Джон.

   — И никто не увидит, что здесь может произойти, — продолжил из-за спины Палача Леоне.

   — Сукины дети! — закричал Палач, отскакивая в сторону. — Я еще припомню вам этот случай!

   Он сунул дубинку за пояс и быстро зашагал прочь,

   — Пять! — крикнул ему вслед, хохоча, Джон. Этот случай сблизил их еще больше. В перерывах между работой, глядя, как прогорает уголь, как мечется в топке пламя, они рассказывали друг другу о своей жизни. Джон родился в Калифорнии, в городе под названием Сан-Луис-Обиспо, на берегу Тихого океана. Он работал барменом, а в тюрьму попал из-за драки, защищая своего друга, повара. Джон много рассказывал об океане, его отец был матросом и работал в Лос-Анджелесе, совершая каботажные рейсы вдоль побережья. Иногда отец брал Джона с собой.

   Как-то Фрэнк и Джон прогуливались по тюремному двору. Было холодно, зябко. Низкие тучи закрывали небо.

   — Даже от солнца и то загородку поставили, — сказал, кивая на тучи, Фрэнк.

   — Но все равно, мы лее знаем, что небо есть, так же, как за этими стенами — свобода, — сказал Джон.

   — Знать-то знаем, да толку что, все равно мы же здесь, а не там.

   — Можно арестовать твое тело, но нельзя арестовать твой дух.

   — Кто это сказал? — спросил Фрэнк.

   — Так, гуру один.

   — Хорошо сказано.

   — Да. Когда мне плохо, я вспоминаю эти слова.

   — А я, — сказал Фрэнк, — когда со мной что-то не в порядке, вспоминаю отца. Он у меня тоже был мудрый человек.

   — А тебе снятся сны? — спросил Джон.

   — Ну, как и всем, — ответил Фрэнк. — Только я их плохо помню. Обычно быстро забываются. Да и какая в них польза.

   — Ну, это ты зря, — сказал Джон.

   — А что?

   — Сны могут подсказать, как тебе действовать. Пока ты спишь, твой ум продолжает работать и в сновидении может дать тебе ответ на вопросы, над которыми ты ломаешь голову днем.

   — Этому тоже тебя твой гуру научил? — пошутил Фрэнк.

   — Зря смеешься, — сказал Джон. — У меня сны часто даже сбываются. Перед тем, как я сюда попал, мне приснился ад.

   Фрэнк сделал шаг в сторону и удивленно посмотрел на Джона.

   — Что, не веришь? — спросил Джон.

   — Самое интересное, что и мне тоже приснился ад, перед тем, как меня перевели сюда из «Рэдстоуна».

   — Да ну?

   — Вот тебе крест, — перекрестился Леоне. — Я весь день ждал чего-то ужасного, с самого утра. Но утром меня отпустили в увольнение. Весь день я провел со своей девушкой и в конце концов забыл о приснившемся мне накануне кошмаре. А ночью меня схватили и привезли сюда,

   — А почему?

   — Сказали, обычный перевод, но у меня старые счеты с Драмгулой. Так что я уверен, что это его козни.

   И Фрэнк рассказал Джону об «Олби» и о своем побеге.

   Незаметно они вышли на стадион. Снег везде уже почти растаял. Моросил мелкий дождь. Зэки из соседнего блока играли в регби. Фрэнк различил синюю куртку Грейвса. Тот играл левого «столба» в линии нападения, в которую обычно выставляют самых сильных и рослых игроков. Разыгрывали «мол», Грейвс и еще один верзила вдвоем атаковали игрока противоположной команды, бегущего с мячом. Фрэнк ясно видел, что Грейвс делает захват не по правилам, сбивая игрока с мячом. Толпа болельщиков на беговой дорожке заревела.

   — Вот сволочь, — сказал Фрэнк.

   — Кто? — не понял Джон.

   — Да Грейвс, кто.

   Бойцовский дух заговорил в Леоне. Ведь он был заядлый регбист. Тело словно бы само напряглось при виде мяча. Джон, очевидно, заметил, как «загорелся» Леоне и спросил:

   — Ты что, играешь в регби?

   — Да играл когда-то, — ответил Фрэнк.

   Они подошли поближе, останавливаясь рядом с другими болельщиками. «Жаль» — подумал Леоне, насчитав в каждой команде полный комплект игроков.

   — Пойдем лучше штангу покачаем, — сказал Фрэнк,

   — чем просто так глазеть. Заодно и согреемся. Он дернул Джона за рукав.

   — Пойдем, — сказал Джон.

   Они повернулись и уже хотели уйти, как вдруг услышали крики Грейвса. Тот заметил Фрэнка и, бросив мяч одному из своих напарников, направлялся теперь к ним.

   — Эй, Леоне! — кричал на бегу Грейвс. Леоне и Джон обернулись.