Помощнику Будкина - тому все нипочем. Сидит в уголке, пьет чай со сгущенкой. Это он, оказывается, половину куренка прошлой ночью слопал. Несси не виновата. Будкин тут что-то напутал. Может быть, оно его за это и наказывает: срока связи не дождался, побежал к своему излюбленному валуну.

Докладываю Михалычу: так, мол, и так, рекорд установили. Самое глубокое озеро в Антарктиде-наш Радок, 346 м!

Михалыч ничуть не удивляется.

- Я так и думал, - говорит, - поздравляю!

Он всегда все предвидит, ничто его не может вывести из состояния равновесия…

Вот так получилось, что ранее никем не изученный водоем оказался глубочайшим пресноводным озером Антарктиды. Озеро Радок превзошло по своей глубине водоемы Европы и Южной Америки, вошло в первую десятку самых глубоких озер мира. Географическое открытие! Никак иначе не назовешь этот факт. Александру Пискуну, Борису Ткачеву и мне посчастливилось быть участниками этого события. Уверен, те, кто будет работать после нас, добавят новые метры к нашему рекорду. 350, 360, может быть, даже 370 м. Принципиально это уже ничего не изменит. Главный факт в биографии озера состоялся. Свой Байкал отыскался в Антарктиде! Произошло это 10 февраля 1984 г.

ГЛАВА IV ВОСПОМИНАНИЕ О ЗЕМЛЕ КОРОЛЕВЫ МОД

Массив Инзель

Под ногами чуть голубоватый лед, впереди на горизонте четкие силуэты гор, похожие на средневековые замки. А совсем рядом неприютные голые скалы цвета ржаных сухарей. У их подножия валуны, гряды валунов, словно застывшие волны.

Над одной из гряд, как мачта затонувшего корабля, одиноко торчит трехметровый деревянный шест. По дереву химическим карандашом надпись: «СССР, астропункт N 3, САЭ». В стороне валяются две железные бочки из-под бензина и полузанесенное снегом крыло самолета Ан-6 с порванной обшивкой.

- Вот не чаял сюда вернуться, - говорит главный геолог, усаживаясь на плоский, как стол, валун.

Над головой кружат два больших серых поморника.

- Огурец нашел, - кричу я, вытаскивая из-под камня сморщенный, как стручок, остаток того, что было прежде огурцом.

- А это что? - спрашивает Пэпик, подбрасывая на ладони легкий темный шарик.

- Картошка.

- Здесь был камбуз, - уверенно заключает Миша.- Продукты в Антарктиде практически не портятся, - продолжает он, надкусывая картошку. - Вот американцы, я читал, пробовали недавно продовольствие из запасов экспедиции Шеклтона и Скотта, и хоть бы что. - Миша поспешно сплевывает. - Прекрасно сохранились вкусовые качества.

- То консерва, - вставляет наш иностранный коллега Пэпик, - а открытые портятся.

- А что им портиться, здесь же как в холодильнике. Я не спорю с Мишей, хотя хорошо помню, как в этом

самом лагере шесть лет назад сливочное масло после длительного хранения на морозе покрылось белой сальной коркой, приобрело неприятный привкус, как мы говорили - «вымерзло».

- Здесь стояла моя палатка, - показывает главный геолог, сидя на камне и беззаботно покачивая ногами. Тут же он вскакивает, как ошпаренный, ругается:-Э, черт, забыл, сидеть на холодном нельзя, в два счета ишиас заработаешь.

- Штаны меховые, не прохватит, - успокаивает Миша.

- Мы жили в палатке втроем, - напоминаю я главному геологу. - Вы, Борис и я.- И тут же перед глазами встает наша палатка, три раскладушки, прижавшиеся друг к другу, а в углу на фанерке двухконфорочная газовая плитка. - А сейчас где Борис?

- Боба, - морщится главный геолог. - Не оправдал он ожиданий. Все больше языком вертел, стишки строчил! Уволили «по собственному желанию».

- А тогда в горах он вам нравился, - замечаю я.

- Ну, он, в общем, геолог толковый, котелок у него варит, но лентяй. А потом слаб по женской части.

- А кто не слаб? - улыбаясь, вставляет Миша.

- Ну так надо головы не терять. А то чуть что, и биографию себе испортишь. А он жениться надумал в третий раз, на молоденькой. Хорош гусь.

- На молоденькой это хорошо, - авторитетно замечает Миша.

- А разве мне не нравятся молоденькие? Но женился уж не помню когда, и живу. А что, Боба лучше меня?

- Почему это? - перебивает Пэпик, показывая на искалеченное крыло самолета, торчащее из снега.

- Было дело,-значительно произносит главный геолог и выдерживает паузу…

Тогда нас настиг в горах жестокий, но довольно обычный для этих мест ураган. Скорость ветра достигала 50 м в секунду. Наружу выходили лишь по крайней надобности- ветровой поток спирал дыхание и валил с ног. Борта палаток трещали, и только завалы валунов, предусмотрительно сделанные вокруг жилищ, удерживали их на месте.

Внутри было холодно, и почти все лежали, закутавшись в спальные мешки. Так продолжалось два дня. На третьи сутки, выглянув утром на свет божий, я заметил, что один из наших самолетов, закрепленных на ледовом аэродроме, начал самостоятельно удаляться от лагеря. Тотчас же я сообщил об этом летчикам.

Через минуту все мы бежали по льду. Даже главный геолог скользил сзади на валенках. Однако попытки обуздать своенравный самолет поначалу выглядели очень наивно. В один из моментов машину развернуло, приподняло и поставило, как легкий картонный ящик, на бок, на крыло. Кажется, еще мгновение - и самолет перевернулся бы вверх тормашками, накрыв нас.

- Камни, тащите камни! - опомнившись, закричал один из летчиков.

Через минуту мы уже отдирали вмерзшие в лед валуны и катили их к самолету. Когда нутро его набили камнями, безумец утих. Машина была спасена, хотя одно крыло обломано. Этот обломок и заинтересовал Пэпика. Вот и все, что произошло здесь шесть лет назад.

- Что и говорить, ураган был на славу, я тогда чуть рекорд не установил - 25 часов не вылезал из мешка,- снова продолжает главный геолог.

- И не хотелось? - удивился Миша.

- Еще как хотелось, но терпел.

- 25 часов. А каков же рекорд? - заинтересовался Миша, прикидывая что-то в уме.

- Рекорд был установлен немного раньше геофизиком Пашей во время пурги в массиве Центральный Вольтат. Равен 30 часам. Я тогда остался на втором месте.

- Серебряная медаль, - констатирует Миша и, подумав, уверенно заявляет: - 30 часов - это сейчас уже не предел.

- Петух ты, - качает головой главный геолог. Ветер постепенно усиливается. Начинает переметать

поземка. Снежные ручейки текут между валунами, а выйдя на ледяную равнину, распластываются, сливаются в сплошное покрывало. Ноги по щиколотку купаются в снежном потоке.

- Если ногу босую подставить, пятки можно щекотать,- приходит в голову Мише идея.

- Ну ты себе щекочи на здоровье, а мы пойдем в лагерь, - сердится главный геолог. - И когда же эта проклятая погода кончится. Так мы ничего не наработаем. Экскурсии будем устраивать, тары-бары разводить. А мне через год на международном конгрессе геологическую карту надо представлять.

Часа два спустя, перевалив через невысокий горный гребень, мы оказываемся в виду лагеря. Пять круглых палаток среди валунов, а поодаль на ровной снежной равнине две оранжевые «Аннушки».

- Красивое место выбрали, - любуется главный геолог, - куда лучше, чем в старом лагере. Наш начальник позаботился. Сейчас придем, обед нам летчики сварили, а вечером чайком побалуемся.

На спуске Миша и Пэпик торопливо устремляются вперед. Главный геолог хватается за меня, чтобы не скользить.

- Вот говорят, - продолжает он, - что начальник грубиян, бука. Зато дело свое знает. Недаром я его выдвинул.