— Что, мама?! Почему папа не возвращается?!

Лили было страшно даже представить, что происходит там снаружи. Ее воображение рисовало страшных, жутких чудовищ, которые шли из облаков пыли на беззащитный поселок. И чем сильнее был ее страх, тем страшнее, уродливее становились в ее воображении придуманные монстры.

Она помнила рассказы бывалых мужчин, которые говорили, что во время бури ни один хищник, ни одно самое страшное чудовище не покинет своего укрытия. Жить хотят все. Бесноватая стихия приводила тем самым всех живых существ, — и людей, и нелюдей, — к общему знаменателю. Сидеть в своих норах и дрожать от страха.

Но распаленное воображение не унималось. А вдруг ветер сейчас проломит крышу? А что, если это и не ветер вовсе, а что-то более страшное?! Кто знает, что за существа живут теперь в пустынях и заброшенных, разрушенных городах? Лили гладила дочку по голове, а сама молилась про себя, сбиваясь на каждом втором слове.

Она нашла единственный способ успокоиться. Держа одной рукой Тамарочку, она подошла к железному оружейному ящику. Взяла автомат, присоединила к нему магазин. Передернула затвор. Холодок металла и дерева понемногу успокаивал ее. Теперь она не беззащитна.

Что-то стукнуло в ставни снаружи. И этот звук чуть не довел бедную Лили до истерики. Каким-то невероятным усилием воли она сдержалась, чтобы не вскрикнуть, не разрыдаться, не забиться в темный угол от страха. Только благодаря дочке она еще держалась.

Минуты текли и текли, каждая была подобна часу. А Тенгиза все не было. Наверное с ним приключилась какая-то беда. Там, за дверью, страшно, но сидеть вот так и ждать просто невыносимо!

И Лили встала. Сказала дочке, что папа попросил ее выйти, чтобы помочь принести еще один бачок с водой. Соврала для того, чтобы дочке не было так невыносимо оставаться одной в неизвестности. Сняла со стены и поставила рядом с дочкой икону Божьей Матери.

— Она будет защищать тебя, пока я выйду к папе.

Лили принесла еще свечек. Дрожащими руками зажгла их, расставила в чашки, где могла, чтобы осветить хотя бы немного все пространство. Затем достала еще один комплект химзащиты, принялась облачаться в него. Дочка уже не плакала. Она взяла икону и обхватила ее руками, будто щит. Губки ее шевелились. Тамарочка читала молитву, которой ее когда-то научила мама.

Лили мысленно благодарила Тенгиза, за то, что он научил ее правильно пользоваться ОЗК. Теперь она могла одеть костюм очень быстро, минут за семь. Лили было безумно страшно. Но она натянула перчатки, затем одела противогаз, капюшон. Взяла в руки автомат. Опять стало жарко и тяжело дышать. И еще запах резины. Лили ненавидела этот запах.

Замирая от ужаса, Лили вошла в прихожую. Закрыла внутреннюю дверь и прижалась к внешней, прислушиваясь, что происходит снаружи. Сжала автомат. Перекрестилась. И осторожно открыла дверь.

Дверь она не удержала, — та распахнулась от ветра, чуть не слетев с петель. Лили, шагнув в бурое марево, поспешила закрыть, захлопнуть ее. Потом она прижалась спиной к дверной ручке, выставив вперед автомат.

Сделала несколько шагов вперед. Ветер попытался столкнуть ее с крыльца. Лили ухватилась за стойку веранды, чуть не выронив автомат. Осторожно ступая, она вышла во двор. С трудом могла она понять, где что находится. Мир заканчивался в десяти шагах…

Лили огляделась по сторонам. Ничего не видно. Ни одного человеческого силуэта. Сама не своя от отчаяния, Лили направила автомат в беснующееся небо и нажала на спусковой крючок. Отрывистый гром короткой очереди утонул в бешеном вое свирепых ветров.

И тут Лили увидела, что распахнутая калитка бессильно бьется в объятиях ветра. Значит, Тенгиз все же вышел со двора! Маленькая женщина, согнувшись, прижав к груди автомат, осторожно подошла к калитке. Противоположного дома не было видно вообще. Ни одного человеческого силуэта.

А дочка дома. Одна-оденёшенька! Только Божья Матерь с ней. Защитит? Лили еще раз выстрелила в воздух, надеясь хоть на что-то… Лили поняла, что может больше никогда не увидеть своего мужа живым, и от этой мысли у нее похолодела спина. Бедная женщина всхлипнула от досады и отчаяния, подняла по привычке руку, чтобы вытереть слезы, но палец в резине уткнулся в стекло.

Тут Лили разглядела шагах в пяти от нее темную фигуру, лежащую на земле. Человеческую фигуру. Упав на одно колено, Лили бросилась туда. Это был Тенгиз.

— Что с тобой?! Ты жив, милый?! — уже рыдала Лили, ничего не стесняясь.

Да Тенгиз был жив. Но у него что-то с ногой. Лили увидела, что муж держался обеими руками за правую ногу, что-то говорил, но понять, что, было невозможно.

— Ты встать можешь?!

Лили приобняла мужа, помогая ему подняться. Он, держась за нее, поднялся, вновь присел, поджимая больную ногу.

И вдруг Лили показалось, что из-за мутной пелены на них надвигается что-то большое, темное, страшное…

Может, опять разыгралось воображение…

А, может, и нет?!

— Тенгиз! Любимый! Вставай! Прошу тебя, вставай! — завизжала Лили.

Откуда взялись силы в ее хрупком, измученном теле, она сама не знала. Но Лили, повесив автомат на грудь, обеими руками подняла мужа, обхватила его за пояс и повела в сторону дома, постоянно оглядываясь.

Неужели, просто показалось? А вдруг нет?!

Она подвела хромающего Тенгиза к калитке. В один миг, потеряв равновесие, он завалился на нее всем весом, но тут же выпрямился. Лили больно ударилась о калитку, охнула, но в тот же миг забыла о своей боли. Хромая, падая, они все же дошли до двери дома. И вскоре буря осталась далеко за пределами их маленького уютного мирка.

Лили сорвала противогаз:

— Тамарочка! Тамара! Мы пришли! Тамара!

— Я здесь мама! — донесся из комнаты голосок девочки. — Мне совсем не страшно.

Лили облегченно вздохнула, присела на большой ящик. Силы абсолютно оставили ее. Она даже не могла заставить себя вытереть слезы.

Тенгиз, тяжело дыша, снимал с себя защиту. Видимо, боль покидала его, так как он уже твердо стоял на двух ногах. Только прихрамывал. Еле держась на ногах, Лили стягивала с себя осточертевшую резину. Они оба молчали.

Наконец, закончив все необходимые процедуры санобработки, муж подошел к жене, опустив голову, не зная, что сказать. Лили смотрела на него с обидой и яростью. Вытерев полотенцем мокрое лицо, она смотрела на него. И вдруг со всей силы залепила ему звонкую пощечину:

— Дурак! Глупец! Олух царя небесного! Вдовой меня торопишься сделать, да?! А о дочке ты подумал?!

Тенгиз ничего не сказал. Он просто опустился на колени и коснулся лбом ее живота.

Лили, рыдая, обняла его и опустилась рядом. Поцеловала мужа в губы, прижалась к нему. Она чувствовала себя такой слабой и беспомощной теперь. Она вспомнила, как всего десять минут назад она уже считала мужа мертвым. Она вспомнила, как вела себя до этого, по дороге домой. И ей было невыносимо стыдно.

— Прости меня, любимый. Пожалуйста, прости… Мне было так страшно. Мне все время страшно без тебя!

Тенгиз не мог ничего сказать, его душили чувства. Он обнимал и целовал свою маленькую, трусливую, хрупкую Лиле. А она, обмякшая и слабая, прижималась к его груди.

Дверь приотворилась, и к родителям вышла Тамарочка. Она все так же прижимала к себе икону.

— Мама, мне было не страшно! Меня Божья мама охраняла. Я у нее на платье бусинки считала, а она на меня смотрела. Взгляд у нее такой добрый… Прямо, как у тебя…

Над домом все так же бушевала буря. Но им было не страшно. Им теперь было некогда бояться. Они слишком любили друг друга, чтобы бояться какой-то там пыльной бури.