— Ну что, начинаем торги? Начальная цена — сто евро! — Торговка под хохот толпы помахала бесполезной нынче европейской банкнотой.

— Могу предложить сломанный нож! — захохотал одетый в дерюгу старик с провалившимся носом. — И тушку крысы!

— Две крысы!

— Руль от «Феррари»!

— Часы! Работающие часы! — этот отчаянный крик перекрыл гул сотни безумцев.

Оборванцы с удивлением оборачивались, желая посмотреть на безумца, готового отдать такую цену за простую деревяшку! Тенгиз почувствовал, как вокруг него вдруг расчистилось пространство, как люди отступали от него, как на него устремились десятки глаз, полных зависти, удивления и злобы.

Он стоял среди толпы, без противогаза, вытирая потное, красное лицо, держа в правой руке над головой то последнее, что еще связывало его с той, прошлой беззаботной, солнечной жизнью.

— Ну-ка покажи, — не поверила баба-торговка. Тенгиз бросил ей часы, на глазах у него были слезы. Торговка подхватила сокровище на лету, недоверчиво посмотрела на циферблат. Постучала ногтем по стеклу, приложила часы к уху, покрутила заводную головку.

— Ну, ты богач, парень! — присвистнула она. — Выше уже никто не предложит. Держи свою доску!

Она бросила ему покупку. Тенгиз, утирая слезы, осторожно поднял с земли деревянную пластинку, закопченную, всю в мелких трещинках. Ему вдруг показалось, что ему опять двадцать, он чувствовал себя беспомощным юнцом, покинутым, оставленным.

Неужели Серго был прав? Неужели человек — это скотина, которое надо заставлять быть человеком? Заставлять палкой?! Тогда зачем все это?! Ради чего отстраивать мир заново?!

А голоса вокруг зашипели:

— Дурак, осел большеухий, деньги ему тратить некуда!

— Конечно, они там на западе живут припеваючи, чтоб сгорели они все! Вот и бесятся с жиру!

— А у меня на хлеб ни гроша нет! Вчера последний кусок мяса проиграл!

— Ишь смотрит, чтоб он подох!

— Плачет еще! Сопляк!

Тенгиз, держа в одной руке икону, а в другой — противогаз, медленно побрел обратно, в сторону казино. Он не замечал толчков, ударов локтями, не слышал угроз, проклятий. Он просто брел против течения.

Но дальше его не пропустили. Какой-то однорукий мужик, лысый, с багровыми пятнами на коже, здоровый как кабан, преградил ему дорогу.

— Эй ты! Ты знаешь, кто я такой?! Х… ты прешь, верблюд двугорбый, сын бараний, дороги не видишь?

— Кто ты такой? — переспросил Тенгиз.

— Да! Кто я такой!

— Ты не грузин, — это точно! И все вы — куча навозных жуков в выгребной яме! — Тенгиз чувствовал, как скорбь в сердце его уступает место жгучей ярости. — Будь вы людьми, вы бы до такого не докатились!

— Что?!! — взревел «серьезный мужик». — Думаешь, если ты богат, тебе здесь бояться нечего?! Ты знаешь, что ты мне ботинки испачкал?!

— Да пошел ты! — бросил ему в лицо Тенгиз и собирался пройти мимо. Ему уже было на все плевать. Он был готов к драке.

Так и получилось.

Лысый взмахнул палкой, которую он держал в руке, наотмашь. Тенгиз, уже сделавший шаг в сторону, получил увесистый удар по затылку.

Злость взяла свое. Тенгиз вскинул руку, схватил палку и одним усилием вырвал ее из рук обидчика, а вторым ударом той же палкой поверг обидчика на землю.

Но тут же Тенгиз получил сразу несколько ударов сзади и с боков. Он обернулся, оскалив зубы, как раненный волк, и в этот момент кто-то повис у него на шее. И ударили чем-то твердым по ногам так, что колени подогнулись.

Раздался крик: «Бей богатого урода!» И сразу же человек десять от толпы накинулись на Тенгиза, повалили его на землю, принялись охаживать руками, ногами и твердыми предметами.

Он уже не пытался защититься от бесчисленных ударов, падая на живот. От удара по голове мир поплыл, только слышались крики, визги и пыхтение. Тенгиз упал на живот, укрывая икону, а левой рукой закрывая затылок. Тут же его принялись добивать ногами, топтать. Один карлик с обрубком третьей ноги на животе тут же выхватил из слабеющей руки Тенгиза противогаз и нырнул в толпу. А Тенгиза продолжали бить все, кому не лень. Особенно свирепствовал оскорбленный лысый. Он своей палкой старался ударить по спине, чтобы перебить нахалу позвоночник. Да только народу набежало много, лезли под руки, под ноги, только мешали.

Айрат, глядя на побоище, довольно ухмыльнулся. Сергили хотел было вмешаться, но Айрат остановил его:

— Не надо. Сам туда пошел… Пусть выбьют из него спесь… Подождем пару минут.

От последнего мощного удара в переносицу Тенгиз провалился в темноту. Последнее, что он услышал, — это нечеловеческий, яростный рев. И запах серы…

…Айрат уже собирался было утихомирить толпу. А то вдруг прибьют придурка, потом разбирайся с проклятыми америкосами! Лениво он поднялся с камня, … и тут же сел обратно, судорожно затеребил старую изоленту на рукоятке автомата.

Из двери, постукивая кривыми пятнадцатисантиметровыми когтями по деревянному настилу, вышел его ночной кошмар — звероящер Михо, любимец Бабуа. Увидев Айрата, Михо приветливо оскалил зубы, издал звук, похожий на клекот орла. Люди, пьяные и трезвые, шарахались от него в разные стороны, без разговора отходили в сторону, — лишь бы не стоять на дороге у хищника. А следом показался довольный Бабуа со стаканом в руке, и Сергей, без противогаза и защитных перчаток, душа нараспашку.

Михо заинтересовался состоянием Айрата. Подошел к нему, понюхал воздух, подошел к нему поближе. Чихнул. От ящера пахло свежей кровью и серой.

— Сгинь, дьявол! — прошептал Айрат, чувствуя, как в горле у него становится сухо.

— Михо! — повелительно крикнул Бабуа. — Не ешь его, отравишься нах…!

— А где Тенгиз? — спросил Сергей заплетающимся языком.

Оба «фаворита княгини» только махнули рукой ту сторону, где избивали Тенгиза.

— Какого х..?! — заорал Сергей по-русски. Он стремглав бросился на помощь другу.

Бабуа остановился возле крыльца. Задумчиво смотрел он на то, как Сергей ворвался в гущу подонков, как обхватил одного за пояс и по-борцовски перебросил в сторону.

— Дурак ты, Айрат! — скривился Бабуа. — В голове моего ящера и то мозгов больше, чем у тебя!

Он брезгливо отпихнул какого-то пьянчугу в грязной женской ночной рубашке, показал на толпу и крикнул:

— Огу, Михо! Огу!

Что означало это «огу» Сергей не знал. Его сил, конечно, не хватило справиться с обезумевшей толпой. И его бы затоптали в песок, но тут послышался ужасный рев, от которого желудок начинал плясать вприсядку. Затем визг, чей-то вопль.

Ящер с необычайной быстротой, по-волчьи ринулся прямо на толпу. С разбегу прыгнул он на спину какому-то забулдыге, лязгнул зубами. Брызнула чья-то кровь, забулдыга орал, как будто его только что кастрировали. На спине его багровели длинные полосы. В одно мгновение Михо оказался рядом с Сергеем, в зубах он держал чье-то окровавленное ухо. Глаза зверя сейчас горели, как два уголька, вынутых из костра, горели ярко-красным огнем. Сергей испугался, что ящер и его сейчас оставит без уха.

Драчуны в одно мгновение бросились врасспыную. Второй рев ящера был куда страшнее первого. Из ноздрей чудовища показались струйки серого вонючего дыма. Ящер завертелся волчком, цапнув еще одного оборванца, чтобы не отставал от остальных. И потом Сергей увидел необычное зрелище.

Михо широко раскрыл пасть и из пасти вырвались языки желтого пламени. На спине его в этот момент появилась яркая багровая полоса, от шеи до хвоста. Он сделал широкий вдох, царапая землю когтями, и выдохнул целый сноп огня. В ужасе полетели на песок люди в загоревшейся одежде, хотя находились они метрах в двух от происходящего.

А потом раздались два пистолетных выстрела… Мигом вокруг истерзанного Тенгиза не осталось ни одной живой души. Сергей поднял друга, перевернул его на спину.

Подошел Бабуа. Он пощупал пульс у Тенгиза. Молодой грузин был без сознания. Михо понюхал пострадавшего, даже коснулся его руки своим фиолетовым языком.