- Камни, говорить? — заинтересовано стал развязывать он тесемки. — Красивый камни, однако…

 - Скажи, Бунчук–ага, твоя всё знать, твоя мудрый, как степной лис, — уважительно склонив голову чуть набок и прижимая руки к сердцу, обратился к нему Керим. — Зачем такой камни? Что делать?

 - А, это… — протянул старичок, словно не расслышал вопрос с первого раза. — Это… Это чтобы камни играть. Игра такой есть у чужаки, моя знать, читать!

 И он медленно и аккуратно извлек откуда–то из глубин толстой шубы не менее толстый том и продемонстрировал его публике.

 Публика благоговейно ахнула и закивала головами: Бунчук–ага один из всей их нации обладал волшебным даром — грамотностью, и мог в своей книге прочитать всё, что угодно — от того, куда нации следует откочевать следующей осенью, и до правил игры в невиданную заморскую игру в камни.

 Старик демонстративно–фамильярно полистал книжку, потрепанную до такой степени, что любой библиотекарь или простой книголюб, достойный своих очков, прослезился бы и впал в недельный запой [69], нашел нужное место и показал его всей честной компании.

 Честная компания закивала.

 - Мой шаманский книг говорит, что это такой игра есть.

 Честная компания закивала еще усиленней: всем было известно, что Бунчук–ага был не только полноправным мурзой и сказителем на полставки, но и на четверть ставки шаманом, и его оккультные таланты доказывало то, что неживой предмет — книга — мог с ним говорить, и он его слышал.

 - Смотрите, — важно предложил предводитель и достал из мешочка один камень — безукоризненно круглый, матово блестящий в свете костра, в переплетающуюся черную и белую полоску, и бросил его на землю.

 Агафон беззвучно взвыл и попытался закопаться поглубже в кучу–малу, Иванушка охнул и замычал запоздалое предупреждение, и только дед Зимарь промолчал — его уронили головой в противоположную от арены действий сторону, и поэтому он ничего не видел, и причины внезапной нервозности друзей так и не понял.

 Полосатый камень покатился по неровной земле, подскакивая на невидимых глазу кочках, и остановился шагах в трех от предводителя кочевников.

 Люди заинтриговано вытянули шеи и уставились на его полосатый бок, ожидая продолжения.

 Тогда старик достал другой камень — желтый в неровную оранжевую конопушку — и бросил его так, чтобы тот ударил полосатый.

 Куча–мала обреченно замерла, скованная ужасом перед надвигающимися катастрофами…

 В тишине раздался сухой стук.

 Конопатый ударился о полосатого, и тот отлетел на полшага.

 - Попал, однако, — с довольным видом развел руками Бунчук–ага и обвел присутствующих победным взором. — Моя забирать первый камень, однако. Потому что выиграть. И все остальные тоже забирать. Потому что понравиться.

 Керим подобострастно подскочил к мурзе и подал ему укатившиеся шары.

 - Хороший батыр, — прищурился Бунчук–ага и оглядел соплеменников. — Время поздно, однако, завтра рано снимать себя — в ханство Караканское идти. Этот чужаки — хороший знак, много рабов по дороге собрать, хороший прибыль получить. Керим большой мешок белый батыр забирать, заслужил.

 - А меч?!.. — не удержался начальник патруля.

 - А меч я себе взять. Когда в ханство придти — считать будем, кто больше всех раб поймать. Тот меч получить.

 - А ковер? — почтительно задал вопрос кто–то из воинов.

 - Ковер палатка для рабы сделать сегодня. Керим сделать, у этот костер поставить, — обнажил все два зуба в улыбке мурза, и сразу стал похож на хищного зайца. — А то нощь холодно, раб заболеть — по дороге помирать, таньга не будь.

 Кочевники согласно загомонили, дивясь мудрости своего повелителя.

 - А теперь спать все! — поднял руки в благословении Бунчук–ага, намекая, что дискуссия окончена. — Да хранить наша всех духи степей, однако!

 

 

 

 Стойбище ушло на покой, но трем пленникам было не до сна: для всех нашлось занятие по душе. Иванушка пытался развязать путы на руках Агафона, Агафон — привести в действие хоть одно заклинание без помощи речи, рук и шпаргалки [70], а дед Зимарь посвятил свободное время одной, но непростой задаче — не задохнуться, так как снова приболел, и теперь его одолевали все симптомы простуды — то одновременно, то по очереди. Во главе командования лихорадочным воинством стоял насморк.

 Говорить они не могли, так как кочевники, перед тем, как устроить над ними палатку из Масдая, и не подумали вытащить кляпы, посчитав, что так будет надежней, а если еще и ноги связать, то можно будет обойтись и вовсе без охраны. И, в общем–то, они были правы.

 Иванушка, вывернув шею так, что чуть не отвалилась голова, проводил отчаянным взглядом уносимые в шатер мурзы меч и мешок с камнями, почему–то оказавшимися совсем не волшебными, а пригодными только для изобретенной мурзой игры.

 Почему?

 Может, силу камней могли пробудить только горные демоны?

 Или хитрые шепталы просто обманули посланников Костея — взяли плату и подсунули им красивую, но бесполезную игрушку?

 Но зачем? Какая им от этого была выгода? И что бы они стали делать, если бы эмиссар царя потребовал испытаний? Ушли бы, как рассказывал Конро, оставив доверчивых покупателей коротать свои дни в пещере без входа и выхода?

 Впрочем, какое это теперь имело значение…

 Теперь сомнению не подвергалось только одно: они должны освободиться и бежать до того, как эти варвары увезут их за тридевять земель и продадут другим варварам со скидкой, в кредит или в рассрочку на вечную каторгу.

 Где–то далеко на краю Белого Света едва засветлел кусочек неба, прилипший к земле. Скоро утро. И конец всем их надеждам.

 Бежать. Бежать. Бежать…

 Но как?!

 И он выбросил из головы отвлекающие мысли и сосредоточился на растерзании узла веревки, стягивающей запястья лежащего к нему спиной чародея.

 Правда, нельзя было сказать, что затекшие и почти посиневшие и похолодевшие пальцы царевича успешно справлялись с этой задачей…

 Дед Зимарь, уложенный Керимом с правого края, лицом к Агафону, снова чихнул, хлюпнул носом, надрывно закашлялся и… словно подавился.

 Иван изогнулся, словно йог, тревожно замычал, безуспешно пытаясь спросить, все ли в порядке со стариком [71], но ответа не получил.

 С правого края их лежбища донеслась какая–то возня: это деду с чего–то пришла в голову странная идея перевернуться на другой бок, и он теперь старался изо всех сил осуществить ее, не уронив при этом на них Масдая и не перебудив всё стойбище.

 Через минуту шевеление стихло, но не надолго: теперь сдавленно хрюкнул и замычал чародей, и ни с того, ни с сего тоже принялся переворачиваться на другой бок, презрев все усилия Иванушки развязать его путы.

 Царевич измученно вздохнул и откинулся на землю: хоть усилий пока было в разы больше, чем результатов, всё равно было обидно. Неужели нарушенная циркуляция в боку для него была важнее возможности сбежать?! Как будто ему одному это надо!..

 Спросить у друзей, какая осенняя муха или невыспавшийся скорпион их укусил, не представлялось возможным, и поэтому он решил набраться терпения и подождать, пока волшебник не осознает всю безответственность своего шага, вернее, поворота, и опять не повернется к нему задом, а к деду передом. А в это время он сосредоточится и станет стараться шевелить пальцами, пока еще не возникает сомнений, что они там, куда их разместила природа, а не отвалились еще час назад…

 Наконец, чародей выполнил поворот «кругом» и оказался к нему нос к носу.

 При свете догорающего костра в изголовье было видно, как он широко раскрыл глаза и стал делать ими, а также бровями, лбом и даже переносицей — словом, всем, что было в его распоряжении, какие–то загадочные знаки.

 Иванушка, в свою очередь, изобразил недоумение той частью лица, которая была видна из–под краги Мехмета.