Стать отцеубийцей — даже не преступление. Триэны враги Альена, но не враги Магнитам. Целест отрекся от родового имени, верно? Хороший способ доказать на деле — убить Верховного Сенатора; всего-навсего политика — и, может быть, после того, как закончится траур, получится повторить эксперимент с Объединением…

А может быть, и не объявят траура. Целест — герой освободитель, а недруги Мира Восстановленного низвегнуты в бездну. Очень красиво звучит, верно?

— Если… его убью я… Народ никогда не примет Магнитов, — Целест выдохнул с паузами; его тошнило. У отца глаза — горячие, а Элоизины — стылый сердолик, от контраста температур — голова лопается.

"Я внутри… иллюзии, скажем. Мистиковы штучки. Надрать Рони задницу. Или еще кому-нибудь из их братии…"

Целест укусил себя за указательный палец.

— Народ примет Магнитов. Ты убьешь того, кто мешал Объединению. Ты убьешь того, кто мешал спасению Мира Восстановленного, — возразил Кассиус, а потом потянул Элоизу за волосы, запрокидывая бледное лицо вверх. — Ты с одержимыми душеспасительные беседы вел? Нет. Ты пытал их в Цитадели, и убивал их — призывал, как вы называете. И это было правильно, потому что Гомеопаты исцеляют подобное подобным. Сделай это, Целест. Исцели.

"…Внутри… иллюзии".

Целест зажмурился. Схватил горстью воздух, будто захлебывался в вязкой воде. Можно не размыкать век — у него хороший опыт Магнита, его учили драться вслепую и ослепленным; ударить по связанному — шипы и яд. Для одержимого — "призыв", человеку — смерть. Адриан Альена был человеком.

Всего-навсего.

Один не должен мешать целому Миру Восстановленному. "У тебя хорошие друзья, парень", проскрежетал дешифратор где-то у затылка Целеста; Кассиус — не предатель. Триэны всегда Триэны, но он-на-твоей-стороне, и…

Взвизгнуло костяное копье.

Нацеленное в Кассиуса — точно в горло, в ямку над расстегнутым воротником; глотка мягкая, между ключиц — капелька пота, похожая на тусклую жемчужину; Кассиус волновался. А Целест не промахивался. Не имел права промахнуться.

Острие вошло с тихим всхлюпом, будто кто-то шмыгнул носом. Промазал слегка — не в трахею, хрящ хрупает иначе, перемерзлым льдом под сапогами? Или…

— Твою мать.

Кинжал-лезвие сползал вниз. Он будто застрял в плотной дымке, и приглядевшись, Целест узнал "сферу" — грубо сработанную, мутную, как мыльный пузырь, но вполне рабочую. На ощупь, должно быть, вязкая, как гнилая болотная вода. Шип завяз в ней.

Кассиус дрожал, закрывал себя Элоизой. "Сфера" дрожала вместе с ним, гротескно искажала черты лиц обоих — будто в иллюзионе, кривое зеркало. Пухлые губы вздулись втрое, а намеченная цель — шея — вытянулась в струнку. Элоиза сквозь "стенку" сферы тоже выглядела безобразной, будто ведьма из сказок — рыжая ведьма.

— Твою мать, — повторил Целест, и оглянулся на связанного отца: а он вообще знал? Все знали, кроме него?

Кто здесь вообще дурак?

— Ты — Магнит?

Кесарю — кесарево. Дураку можно задавать глупые вопросы.

Кассиус перестал дрожать и кивнул.

— Почему ты не в Цитадели? — глупый вопрос номер два, но Целест подспудно радовался: он все еще не убил отца, и тянул время. А что сенатор оказался нечеловеком… мелочь, правда?

"Интересно, а господина Адриана Альену что волнует? Вопиющее нарушение или Костлявая за собственными плечами?"

— П-потому что, — сферу он удерживал, но хватит ненадолго — эта штука высасывает ресурс, как пробитый аккумулятор — электричество. Уж Целест-то знал. Кассиус, впрочем, тоже догадывался, окончательно сокрылся за Элоизой. — Если Альена — идиоты, не значит, что идиоты — все! Тесты можно превратить формальность. Клубы аристократов, думаешь что они? Такие же штуки… там половина… Магнитов…

— Понимаю, — Целест потянулся за сигаретами, но не закурил.

Куда проще.

Адриан Альена отдал единственного сына, потому что Гомеопаты уравняли правителей и нищих. Но всегда кто-то ровнее. Интересно, а Главы знают? И если да, то почему не протестуют? Потому что… тоже слишком честные, как и господин Верховный Сенатор.

— Твою мать.

Третий раз — смахивает на заклятие какое-то.

— Много вас?

— Процентов сорок. Элоиза нормальная, если ты об этом. Она не знала. Мы скрываемся… — Кассиус кивнул на свою недо-жертву. — Черт, Целест. Теперь — действуй, а? Ты уже попытался меня убить, но я-то… свой. Такой же воин, как и ты.

Он cлегка шепелявил. Волнуется, бедолага, как-то отстраненно посочувствовал Целест; еще бы — только что пытались убить, держит сферу и собирается установить власть Магнитов.

Настоящую власть Магнитов — кому нужно Объединение и "эй, мы хорошие ребята", если нелюди много сильнее людей; то о чем предупреждал Винсент. Выживает сильнейший.

"Но Элоиза человек. И Вербена тоже".

— Пошел ты, Касси. Отпусти Эл и дерись со мной. Дуэли запрещены, но ты — не Магнит. Ты предатель.

"Будто в какой-то книжке про героев и злодеев", — Целест вновь призвал излюбленное оружие — десять штук, не промахнется. С одержимыми сражался, и с разумными — тоже; у Касси заложница, но…

"Он не враг. Он ее любит. Он…"

Целест не ошибся: Кассиус отпустил Элоизу, и та тяжело сползла со стеклянного столика, и свернулась на полу, словно тряпичная марионетка в сундуке. Рассыпавшиеся волосы напоминали побеги повилики.

Кассиус держал сферу — теперь вокруг себя. Целест осклабился:

— Хватит дурить, Касси. Эту штуку ты долго не удержишь. Ресурс-то развивать надо, а не задницу в клубах просиживать.

Тот и впрямь побледнел, обморочно, в зелень — кожа и бесцветные волосы, фамильный призрак. Только губы по-прежнему яркие и пухлые. Целест внезапно подумал — что скажет Элоизе, если (когда) убьет ее жениха.

Правду, вероятно. Отец подтвердит. Каждым вывернутым суставом.

На стене плясала темная-серая рассеянная тень. У тени Целеста пальцы напоминали птичьи когти, сама фигура — гигантского хищника. А Кассиус из-за сферы теней не отбрасывал вовсе.

— Давай, — Целест вознес обе руки над головой, теперь окончательно напоминая хищную птицу над мелким грызуном — вроде суслика. — Чего ты ждешь? Атакуй.

Кассиус выдохнул тяжело, будто пробежал километров десять без передыху; он сымитировал лезвия — Целест презрительно хмыкнул, на вид отростки ногтей (рвать кости и кожу Кассиус побоялся) казались не прочнее и не опаснее кошачьей лапки.

— Давай. Поцарапай меня, — захихикал Целест. Его кольнула совесть: Магнит-воин против недоразвитого "физика" — действительно, словно тигр против пушистого котенка.

"Я не буду его убивать. Может быть, вырублю — и довольно".

Выстрелили почти одновременно. Целест увернулся без труда, прикрылся "полусферой" — неплотным щитом. Но и Кассиус неожиданно проворно нырнул за столик, отчего зазубренные лезвия пролетели над головой и вонзились — в кресло, в стену. Он повторил атаку, и снова Целесту пришлось уклоняться.

"А он не такой слабак…"

Третий залп сбил Кассиуса с ног — он поскользнулся, кажется, на винной луже, плюхнулся на зад. И замер, растопырив ноги, похожий на полураздавленную лягушку.

Целест шагнул к нему, рассматривая сверху вниз — со смесью обиды, презрения и жалости. Убивать? Не-ет, с Целеста довольно бессмысленной жестокости. Кассиус слишком напоминал давешнего пьяницу — ухоженный разве, и без колонии вшей в блондинистых волосах.

Убивать?

Нет. Никогда. Больше.

Целест спрятал шипы во вновь слегка кровоточащие ладони.

— Ну и кто бол…

"…ван".

Предсмертный хрип — то, что не спутаешь. Такой — у одержимых, когда призываешь их. Такой — у братьев и сестер, когда им вышибают мозги, похожие на переваренную овсянку, на бело-розовую стену какого-нибудь богатого дома. Или на обшарпанный кирпич бедняцкой хижины.

— Что…

Просторная комната наполнилась кровавым запахом. Целест полуобернулся — к Элоизе. К Элоизе, которая…

Держала в руках его, Целеста, костяной кинжал. Тот самый, который застрял в кассиусовой "сфере".