Таково знание, в котором должна жить интегральная Йога. Мы должны отправиться к Богу от сил ума, от интеллекта, воли, сердца, а в уме все ограничено. Ограниченности, замкнутости будет предостаточно в начале пути, да и долгое время после начала. Но интегральная Йога перенесет это свободнее, чем более узкие пути поисков, и она скорее выйдет из умственной необходимости. Она может начать с пути любви так же, как и с пути знания или трудов; но там, где они встречаются, находится начало ее радости осуществления. Интегральная Йога не может миновать Любовь, даже если она начинает не с нее, ибо любовь есть венец трудов и расцвет знания.

1. Гита (Прим. Шри Ауробиндо)

Глава II

Мотивы Преданности

ВСЯКАЯ религия начинается от восприятия некой Силы или Существования более великого и высокого, чем наши собственные ограниченные и смертные я, от почитания этой Силы, совершенного мыслью и действием, от повиновения, выраженного по отношению к её воле, её законам или требованиям. Но Религия в её началах устанавливает неизмеримую пропасть между представляемой таким образом Силой, которой поклоняются и повинуются, и поклоняющимся. Йога в своей кульминации уничтожает пропасть, ибо Йога есть единение. Мы достигаем единения с этой Силой через знание, ибо по мере того как наше первое затемненное понимание ее проясняется, расширяется, углубляется, мы приходим к осознанию ее как нашего собственного высочайшего Я, источника и поддержки нашего существа и того, к чему оно направляется. Мы достигаем единения с ней через труды, ибо от простого послушания мы приходим к установлению тождества нашей воли с её Волей, потому что только по мере отождествления с этой Силой, которая есть её источник и идеал, может наша воля становиться совершенной и божественной. Мы также достигаем единения с ней через почитание, ибо мысль и действие поклонения на расстоянии развиваются в настоятельную потребность сближающего обожания, и оно — в близость любви, а завершение любви — это единение с Любимым. Именно от этого развития поклонения начинается Йога преданности, и именно посредством этого единения с Любимым она находит свою высочайшую точку и завершение.

Любые побуждения и движения нашего существа начинаются при поддержке их обычными мотивами нашей низшей человеческой природы. Это сначала перепутанные и эгоистические поводы действия, но впоследствии они очищаются и возвышают себя, они становятся сильной и определенной потребностью нашей высшей природы, совершенно не связанной с результатами, которые наши действия приносят; в конце концов они возвышаются до своего рода решительного повеления, властвующего нашим существом, и именно через наше послушание ему мы достигаем этого верховного чего-то, самосуществующего в нас, которое все время вело нас к этому, сначала приманками нашей эгоистической натуры, затем чем-то более высоким, большим, более всеобщим, — до тех пор, пока мы стали способны чувствовать его собственное прямое притяжение, которое является самым сильным и повелительным из всего. В преобразовании обычного религиозного поклонения в Йогу чистого Бхакти мы видим это развитие от мотивированного и заинтересованного поклонения народной религии до принципа беспобудительной и самосуществующей любви. Это последнее является фактически пробным камнем действительного Бхакти и показывает, находимся ли мы в самом деле на центральном пути или только на одной из боковых троп, ведущих к этому. Мы должны отбросить прочь подпорки для нашей слабости, мотивы эго, приманки нашей низшей природы, прежде чем мы сможем заслужить божественное единение.

Столкнувшись с ощущением Силы или, возможно, с некоторым числом Сил, больших и более высоких, чем он сам, под чьей сенью протекает его жизнь в Природе, чьему влиянию она подвержена и кем она управляема, человек естественно обращает к ней, или к ним, первые примитивные чувства природного существа среди трудностей, нужды и опасностей той жизни — страх и заинтересованность. Громадная роль, которую играли эти мотивы в эволюции религиозного побуждения, неоспорима, и, действительно, она едва ли могла быть меньше для человека, бывшего тем, кем он был. И даже когда религия продвинулась весьма далеко на своем пути, мы видим, что эти мотивы все еще живы, активны, играют достаточно большую роль. Сама Религия призывает их в поддержку своих требований к человеку и оправдывает их. Страх перед Богом, — или, может быть добавлено ради исторической правды, страх перед богами, — считается началом религии. На этой полуправде научные исследования, пытающиеся проследить развитие религии, что они делают обычно в критическом и часто скорее во враждебном, чем в симпатизирующем духе, делают чрезмерное ударение. Но не только страх перед Богом, ибо даже наиболее примитивно человек не действует из одного страха, но из-за двойного мотива — страха и желания, боязни неприятного и пагубного и желания приятного и благотворного, — следовательно, из-за страха и заинтересованности. Жизнь для него главным и поглощающим образом, пока он не научится жить более в своей душе и только вторично во взаимодействии с внешним, — это серия действий и результатов, вещей желаемых, за которыми гонятся, которых добиваются посредством действия, и вещей, которых следует бояться и избегать, которые все же могут произойти, как результат действия. И не только посредством его собственного действия, но также посредством действия других и Природы вокруг него эти вещи случаются с ним. Тогда, по мере того, как он приходит к ощущению Силы, превышающей все это, Силы, которая может влиять и определять действие и результат, он представляет себе это, как распределителя благ и страданий, способного и, при определенных условиях, желающего помочь ему или повредить, спасти его или сокрушить.

Живя в наиболее примитивных частях своего существа, человек представляет его существом, имеющим естественные эгоистические побуждения, подобно самому себе, благодетельным, когда ублажен, вредоносным, когда обижен; следовательно, поклонение является средством умилостивить дарами и упросить молитвой. Он привлекает Бога на свою сторону мольбами и лестью. Человек большего умственного развития представляет себе действия жизни основанными на определенном принципе божественной справедливости, которую он всегда толкует согласно своим собственным идеям и характеру, как своего вида увеличенную копию его человеческой справедливости; он постигает идею морального добра и зла и смотрит на страдания и бедствия, на все неприятные вещи, как на наказание, посланное за грехи, а на радости и добрую судьбу, на все приятные вещи, как на награду за его добродетели. Бог кажется ему царем, судьей, законодателем, исполнителем справедливости. Но все еще считая его неким увеличенным Человеком, он воображает, что, подобно тому как его собственное правосудие может быть отклонено от прямого направления мольбами и умилостивлениями, таким же образом божественный суд может быть отклонен теми же самыми средствами. Правосудие для него становится наградой и наказанием, а наказание можно смягчить милостью к просителю, в то время как награда может быть дополнена особой благосклонностью и добротой, так например, Сила, когда довольна, может всегда награждать своих приверженцев и почитателей. Кроме того, Бог, подобно нам самим, способен на ярость и месть, но гнев и отмщение могут быть отвращены дарами, мольбами и выкупами; он способен также на пристрастие, и его пристрастие может быть вызвано дарами, мольбами и восхвалениями. Поэтому, вместо того, чтобы положиться целиком на соблюдение морального закона, поклонение молитвой и умилостивлением все еще продолжается.

Наряду с этими мотивами возникает другое развитие личного чувства, сначала трепет, который человек естественно испытывает к чему-то громадному, преисполненному силы, неисчислимому, превышающему нашу природу определенной непостижимостью побудительных причин и размеров своего действия, и потом благоговение и обожание, которое человек чувствует к тому, что выше по своей природе или совершенствам, чем мы сами. Ибо, пока в значительной степени сохраняется идея Бога, одаренного качествами человеческого характера, рядом с ней уже растет перемешанное с ней, или прибавленное сверху, понимание всеведения, всемогущества и таинственного совершенства совсем другого, чем наша природа. Беспорядочная смесь всех этих мотивов, различно развитых, часто видоизмененных, утонченных или огрубленных, составляет девять десятых народной религии; одну десятую составляют просочившиеся в нее более благородные, более прекрасные и глубокие идеи Бога, которые умы великой духовности смогли внести в более примитивные религиозные понятия человечества. Результат достаточно груб и является готовой мишенью для стрел скептицизма и недоверия, этих сил человеческого ума, которые имеют свою полезность даже для веры и религии, поскольку они заставляют религию постепенно очищаться от грубого или ложного в своих концепциях. Однако мы должны видеть, насколько при очищении и возвышении религиозный инстинкт поклонения и те более ранние мотивы должны остаться и войти в Йогу преданности, которая сама начинается от почитания. Это зависит от того, как глубоко они отвечают любой истине Божественного Бытия и ее отношениям с человеческой душой; ибо мы ищем путем Бхакти единения со Всевышним и правильных отношений с ним, с его истиной, а не со всяким миражем нашей низшей природы, не с ее эгоистическими побуждениями и неведающими понятиями.