Алексеев встал, вышел из-за стола. Панкратов и Матвеев разом поднялись.

— Сидите, — генерал махнул им рукой, — а я разомну ноги. Давайте разбираться. Мы с вами установили, что у Зайцева есть какое-то золото, возможно, слитки, из которых он делает коронки. Однако проба этих слитков нам неизвестна. Допустим, она промышленная. И цепь: Кудрявцева — Серегин — Зайцев. Вроде бы логично, тем более что у Серегина вдруг появилась новая машина. Но! На заводе нет золота, а есть раствор. Как выносит его Кудрявцева? Как Серегин получает из него песок? Как делает слитки? Где? Почему на заводе тихо? Почему у Серегина в доме ничего не нашли, а он посмеялся над участковым, который, пришел к нему якобы по факту самогоноварения? Может, кто-то предупредил его? Допустим, что Кудрявцева выносит раствор. А кто получает песок? Она сама? Ее зять Павлов? Глазов? Сам Зайцев? Ничего мы не знаем, а должны знать, давно! Преступники на наших глазах, можно сказать, из-под носа воруют у государства, у всех нас, золото, которое уходит за границу, а мы не можем им дать по рукам! Вы проверяли допуски на золочение деталей? А почему мы должны верить технологическим картам? А как себя дальше ведут изделия, которые подвергаются золочению, вы знаете? Вот, Петр Васильевич, данные, которые мы направляли по вашей просьбе по отказам оборудования, из нескольких конструкторских бюро. Пожалуйста, отказы были! Причина — преждевременное окисление контактов тех самых изделий, которые выпускает ваш завод. Что в результате? Под угрозой срыва эксперименты, а над ними работали тысячи людей, затрачены огромные государственные средства. Назначена специальная комиссия. А мы топчемся на месте. Два дня потеряли на выяснение друзей Глазова, полдня искали в трех соснах Одинцова, три дня — с кем сидел Глазов. Нет, я не призываю к спешке. Торопливость — плохой помощник. Я хочу, чтобы мы имели полнейшую информацию о Кудрявцевой, о Серегине, о Зайцеве. Но, прошу запомнить, санкцию на арест мы получим только тогда, когда возьмем преступников с поличным, за руку. А потом, когда дело закончится, мы не должны вычеркивать из памяти ничего, что связано с ним. Нам надо понять мотивы, которыми руководствовались преступники, мы должны знать, что толкнуло их на подобное. И вот когда все это мы с вами выясним, тогда сможем сказать себе: да, теперь мы знаем еще один небольшой участок нашей жизни и можем вести профилактическую работу таким образом, чтобы предупреждать в будущем повторение подобных случаев. Вам, вижу, скучно слушать? А мне не очень. Вы думаете, если я служу в органах государственной безопасности почти сорок лет, то уже все знаю? Как бы не так! Я каждый день учусь. Да-да, это не преувеличение, а правда. Учусь у вас, у товарищей, у жизни. И мне не стыдно в этом признаваться.

В большом кабинете, наполненном зычным голосом Алексеева, негромко зазвонил телефон. Алексеев недовольно подошел к столу:

— Товарищ дежурный, я же просил в течение часа меня не беспокоить. У вас что-нибудь срочное? А, от Матвеева звонят? Семин? Хорошо, соединяйте, — Алексеев прикрыл трубку ладонью, посмотрел на Матвеева, который сидел напротив Панкратова за приставным столиком, сцепив пальцы так сильно, что побелели суставы.

— Интересно, Петр Васильевич, что ваш тихоня нам выдаст. Алло, нет, это не Матвеев и не дежурный. Это Алексеев. Здравствуйте, товарищ Семин, я вас слушаю. Так! Та-ак! Очень хорошо, отлично, товарищ лейтенант. Я прошу вас через три секунды повторить слово в слово все, что вы сейчас сказали, только громче. Алексеев поманил рукой Панкратова и Матвеева:

— Идите сюда, это интересно. Давайте, Семин, — и переключил телефон на динамик.

— Повторяю, товарищ генерал. Я только что выяснил, что вчера вечером стрелок военизированной охраны Миронова обнаружила в сумочке одной из работниц гальванического цеха участка золочения плоский флакон из-под импортного шампуня. На вопрос, что во флаконе, работница ответила, соляная кислота. Я проверял, внешне кислота почти не отличается от раствора. Фамилия гальваника Кудрявцева, Елена Петровна. На мой вопрос, почему Кудрявцева была отпущена, а не задержана, вахтер ответила, что хорошо знает ее, когда-то была на ее свадьбе. Затем Миронова вспомнила, что в этот вечер Кудрявцеву у проходных завода ждал на красных «Жигулях» мужчина, по описанию это Серегин. Мужчина встречает Кудрявцеву всегда, когда она работает во вторую смену. В этот раз он почему-то нервничал и даже поругался с Мироновой.

— Товарищ Семин, подождите секунду, мы тут переварим эту информацию, — Алексеев с улыбкой посмотрел поверх очков на Панкратова и Матвеева. — Ну что, сразу теплее стало? Ай да Семин, вот это тихоня! Алло, товарищ Семин, большое спасибо за интересные вести. В присутствии вашего начальника за добросовестную работу объявляю вам благодарность. А теперь скажите, пожалуйста, вот вы, сиднем сидя на заводе почти полмесяца, что думаете по поводу болотной тишины на нем в то время, как преступники воруют раствор? В чем тут дело? Можно подробно, мы слушаем.

— Михаил Павлович, на золочение деталей есть технологический минимум и максимум. Последний — это, как я понял, для новичков. А опытные гальваники могут на минимуме, как Кудрявцева, покрывать золотом больше деталей. То есть экономить раствор. При этом, по-моему, возможен брак, который сразу обнаружить трудно, только при эксплуатации приборов. То есть нужен запрос об отказах оборудования при испытаниях. Это мое убеждение. Если отказы были, значит, именно в этом все дело.

— Послушайте, товарищ Семин, — взволнованно сказал Алексеев и наклонился над пультом. — Да вы знаете, кто вы? Вы — самый настоящий чекист, высшей пробы. Честное слово. Вы не зря были на заводе столько времени. Еще раз благодарю вас. Дополнительно есть что-нибудь срочное? Нет. Тогда всего вам хорошего, Федор Федорович.

Алексеев выключил телефон, весело посмотрел на стоявших рядом Панкратова и Матвеева:

— Ну, начальники, что? Слушали? Теперь вам все понятно? — Он прошелся по кабинету и вдруг громко по-мальчишески хлопнул ладонь о ладонь: — Вот, братцы, как надо работать! Головой! Учитесь. Такие, как Семин, наше главное богатство. Теперь все внимание этому водителю пожарной машины Серегину. Он, больше некому, получает из раствора песок, делает слитки, а Кудрявцева продаст их Зайцеву. Надо установить, зафиксировать, где и как Серегин делает слитки. А затем — заключительный этап. Будем брать преступников с поличным. Только с поличным. Иначе у нас распадется цепь. Брать их можно во время получения из раствора песка. Так? Так. А еще когда?

— Во время сделки, — угрюмо сказал Панкратов. — Когда Кудрявцева будет продавать слитки Зайцеву.

— Разумеется! — Алексеев облегченно рассмеялся. — Теперь мы грамотные. Теперь, когда нам все разжевали и в рот положили, почему бы и не проглотить, да? Ладно, не обижайтесь на меня. Это не я разжевал. А лейтенант Семин. Кстати, Петр Васильевич, пусть он свои соображения насчет жесткой технологии изложит подробно, мы их позже передадим в министерство, предложим там технологам подумать. Если на всех предприятиях картина аналогичная, а мне почему-то думается, что так оно и есть, то Федор Федорович Семин может один сэкономить нашей стране золотосодержащего раствора на десятки миллионов рублей. Есть о чем подумать! Вот вам и тихоня. А что касается заключительного этапа, надо будет посоветоваться, продумать все мелочи. Завтра утром из Москвы к нам на помощь приезжает специалист по золоту подполковник Самохин Валерий Викторович. Товарищ Панкратов, в восемь утра вы встретите его и сразу же введите в курс дела. Кстати, он везет, пожалуй, самую интересную информацию. Какую? Зайцев ездил в Москву, где в гостинице встречался с кем бы вы думали? С Вернером Штольцем. Вот вам еще одно звено золотой цепочки. За ним может скрываться многое. Впрочем, потерпите до утра, и все, почти все будет ясно. До свидания, товарищи.

Они ушли.

Алексеев устало опустился в кресло и минут пять сидел, прикрыв глаза, отдыхая. Потом взял трубку прямого телефона и через несколько секунд услышал знакомый баритон.