— Вот это да! — прошептал Евгений Александрович и, сев поудобнее, переключил скорость. Посмотрел на спидометр. Стрелка его, дрожа, приблизилась к цифре 120. Дорога была свободная, но часа два назад прошел дождь, асфальт еще не просох, и Евгений Александрович, вспомнив о близком левом повороте, чуть сбросил газ. Поворот показался через минуту, он был довольно крутой, поэтому правая нога автоматически ослабла. Прямо за поворотом, в нескольких метрах, торцами к дороге лежали друг на друге десятка полтора больших полуметровых труб, за ними виднелся аккуратный барханчик желтой земли, вынутой экскаватором. Водопровод тянут, подумал он, и в это мгновение мимо него, победно сигналя от восторга, таким метеором промчался Эдгар, что у Евгения Александровича создалось впечатление, будто его автомобиль стоит на месте. Он успел посмотреть на спидометр, дал тормоз, потом поднял глаза и ахнул. «Москвич» Эдгара, не вписавшись в поворот, юзом пошел по асфальту, левой стороной на большой скорости ударился о торцы труб, отскочил от них почти к самой дороге, перевернулся и замер с крутящимися вверху колесами.

— Эдгар! — цепенея от ужаса, закричал Евгений Александрович, останавливаясь и пытаясь выскочить из машины. Но в испуге он забыл отстегнуть ремень безопасности и дергался, как пойманный в сетку глухарь, потом больно стукнулся головой о солнцезащитный щиток и откинулся в кресле.

— Что ж ты наделал, Эдгар? — прошептал Евгений Александрович, медленно отстегивая проклятый ремень и с трудом выходя из машины. На дрожащих, ватных ногах он двинулся к «Москвичу», из-под которого в его сторону текло что-то темно-красное. Кровь! — догадался Евгений Александрович, приседая от страха и стараясь понять, откуда она течет. Почти в упор на него смотрели, наверно, еще живые, но уже кроваво-мутные глаза Пашутина, оказавшиеся почти у асфальта, потому что ни лба, ни шапки густых русых волос не было — половину черепа словно кто-то срезал огромной бритвой.

— Н-нет! нет! — зашептал Евгений Александрович, икая и давясь, опустился на четвереньки и попятился к своим «Жигулям». Уткнувшись в бампер, он вздрогнул, вскочил на ноги, посмотрел вперед на пустую дорогу, потом оглянулся назад, постоял, словно ожидая, что эта картина исчезнет, и вдруг решительно сел в машину, завел мотор, вывернул на левую сторону шоссе и, не оглядываясь, дал полный газ.

Через полчаса после аварии, покружив по городу, он заехал в поликлинику, у нескольких врачей спросил, где можно найти Пашутина, куда он скрылся, а потом окружной дорогой вернулся домой и спрятал в тайнике гаража восемь тысяч.

Эдгара похоронили через два дня. В черном костюме, легком черном свитере и темно-синем плаще, Евгений Александрович стоял у его могилы рядом с Людочкой Пашутиной, миниатюрной красавицей, державшей на руках трехлетнего сына.

— Прощай, друг незабвенный! — сказал Евгений Александрович и следом за Людочкой бросил в могилу ком точно такой же светло-коричневой глины, какая маленьким барханом еще долго лежала возле труб, о которые разбился Эдгар. Большого труда стоило Евгению Александровичу уговорить Настеньку не ездить с ним на похороны, чтобы не травмировать душу. У Эдгара, оказывается, оставалось на книжке еще почти тысяча рублей, завещанных Людочке, так что Евгений Александрович с чистым сердцем помог ей поставить на могилу мужа красивую ограду и памятник.

Некоторое время он напряженно ждал повестки от следователя, но экспертиза ГАИ, вызванная через час водителем междугороднего автобуса, установила, что происшествие случилось по вине погибшего, и дело закрыли.

Людочка пригласила на сороковины только узкий круг товарищей мужа, в том числе и Евгения Александровича. С сухими от горя глазами она рассказывала ему, что в тот роковой день Эдгар позвонил ей и предупредил, что домой вернется к шести, потому что задержится по делу. А по какому делу и почему он вдруг оказался за городом на скользкой трассе — об этом теперь никто никогда не узнает.

Евгений Александрович хмурил широкие брови, вытирал влажные от слез глаза чистым платком, который Настенька непременно по утрам трогала спичкой, смоченной во французских духах, и молчал.

С того времени прошло без малого три года, и странное дело: из памяти Евгения Александровича, которая была уникальной и фиксировала даже мельчайшие события десяти-пятнадцатилетней давности с такими подробностями, словно это было вчера, из этой феноменальной машины он смог без какого-то усилия воли вычеркнуть события того дня и свою причастность к ним. Сейчас он был убежден, что катастрофу, гибель Эдгара видел кто-то другой, кто очень детально рассказал, как это случилось, а он просто запомнил.

И теперь, проезжая с Настенькой тот самый поворот, Евгений Александрович без труда сделал скорбное лицо и нажал на клаксон. О чем-то задумавшаяся Настенька вздрогнула и посмотрела на него с удивлением:

— Что ты, Женя?

— Так положено, — назидательно сказал он и кивком головы показал на поворот, где сбавлял скорость. — На этом месте разбился Эдгар.

— Да-да, я помню, — равнодушно покачала головкой Настенька, — ты мне как-то говорил. Но разве обязательно именно сегодня было ехать мимо этого поворота? — Она капризно искривила губы.

— Извини, я почему-то не придал этому значения, — пробормотал Евгений Александрович, — просто отсюда ближе до моего заветного места. — Он свернул вправо на проселочную дорогу и минут через десять спустился с довольно крутого склона оврага в маленькую долину, которую надвое разрезала серебряная полоса безымянной речки. Левый ее берег был скрыт со стороны поля высоким склоном, а на правом, более пологом, всего в полусотне шагов стояли на прочных, стройных золотистых ногах высокие сосны.

— Боже мой! — ахнула Настенька, выходя из машины. Она тут же сбросила туфли, расстегнула костюм и осталась в купальнике, который без труда Евгений Александрович мог спрятать в своем небольшом кулаке. — Какой райский уголок!

Повизгивая от восторга, она побежала к речке пробовать воду, а Евгений Александрович, потянувшись, словно со сна, быстренько расстелил одеяло, поставил на него портативный магнитофон, нажал клавишу. Прозрачная, медленная мелодия догнала Настеньку, окутала ее и соединилась с ласковым, чуть грассирующим говорком речки.

— А пить ее можно? — спросила жена, черпая ладошкой воду. — Она такая прозрачная.

— Можно, — разрешил Евгений Александрович, — это грунтовая, из отработанных шахт понемногу откачивают. — Он достал из машины две сумки с надписью «Мальборо», стал раскладывать завтрак, приготовил две изящные мельхиоровые рюмочки, поставил около них высокую коробку коньяка с именем любимого полководца. Однажды, разглядывая себя в зеркало, он обнаружил с ним сходство и был приятно удивлен и обрадован.

— Фи, — сказала Настенька, глядя на его приготовления, — опять твой «Наполеон»?

— П-понимала бы, — бормотнул Евгений Александрович и махнул рукой. — Иди, хозяйка, хватит п-прохлаждаться, не дома, чай.

Настенька вернулась к нему, прохладными влажными ладонями полезла под рубашку к груди и спине, он шутливо поежился и чмокнул ее в подбородок.

— А можно я без купальника плескаться буду?

— Попозже, пусть солнце нагреет воздух.

— А это твое место и больше ничье? А почему ты раньше меня сюда не привозил? Признавайся!

— Я н-недавно его обнаружил, совсем случайно, когда возвращался окружной дорогой, — ответил Евгений Александрович, и слукавил, потому что это место он отыскал давно и не раз приезжал сюда и до, и после знакомства с Настенькой. Но разве можно было огорчать ее такими пустяками? Разве у него нет сердца?

Давно не было у Евгения Александровича так хорошо на душе, так беззаботно и радостно, словно не он, а кто-то другой, похожий на него человек, воровал и скупал золото и по ночам просыпался в холодном, липком от страха поту…

Они купались в ледяной речке, ловили вилками огольцов под камнями, собирали маслята в бору, жарили их на костре. А потом он попросил Настеньку повесить на сосне две банки.